Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Затем она ушла в комнату, где умерла ее мать. Произнеся краткую молитву перед смертным ее ложем, которое все еще стояло там, она поспешила в комнату Филиппа. Но он по-прежнему лежал в глубоком сне, и потому она только наклонилась над ним и поцеловала его в высокий лоб, который и во сне имел такой вид, как будто за ним ум силится исследовать что-то очень мудреное и нерадостное.
Ей пришлось еще раз пройти через мастерскую отца, и она уже пересекла ее поспешными шагами, но вдруг обернулась назад, чтобы снова взглянуть в последний раз на столик, у которого она спокойно вязала возле работающего художника, грезя с открытыми глазами и думая о том, что она со своими малыми силами, но богатая любовью, может сделать хорошего для каждого отдельного человека и какое бремя снять с него.
Затем, точно зная, что она навсегда расстается с этими товарищами ее прежней жизни, она повернулась к птицам, которые давно уже спали в своих клетках. Ее отец, несмотря на свое новое преторское достоинство, не забыл своих маленьких любимцев и, прежде чем вышел из дому, чтобы показаться народу в toga praetexta, тщательно занавесил их клетки. Когда Мелисса сняла теперь полотно, покрывавшее клетку скворца, и он тихо, как всегда, может быть, во сне проговорил ей в последний раз свою старую фразу «моя сила», ею овладел страх, и, идя с братом по улице, она сказала с грустью:
– Дело идет к концу. Пусть же он наступит. О что, однако, сделали эти немногие дни из всех нас, Александр! До приезда императора каким был ты, каким наш брат Филипп! Как было спокойно в моем сердце!.. А отец? Утешительно по крайней мере то, что и сделавшись претором, он не забыл своих пернатых друзей, он ведь их найдет повсюду. Но… Из-за меня ему приходится позорно скрываться.
Здесь Александр горячо прервал ее:
– Не ты, а я навлек на всех нас это несчастье.
И он начал жаловаться так горько, что Мелисса раскаялась, что напомнила ему о несчастье, постигшем их дом, и приободрилась, чтобы внушить ему мужество.
Она сказала ему, что как только император оставит город, и она ускользнет от него, то сограждан будет легко убедить в невинности его, Александра. Ведь они должны видеть, как мало все они придают значения блеску и богатству властителя, и он сам знает, как быстро забывают жители Александрии. Ему поможет и его искусство, и, как только снова можно будет появиться на свободе, ему будет легко получить руку Агафьи. Содействие ее, Диодора и Эвриалы для него обеспечено.
Но в ответ на эти добрые слова юноша печально покачивал головою. Как мог он, презираемый, отвергнутый, осмелиться когда-нибудь посвататься за дочь Зенона? Он заключил свои сетования глубоким вздохом, и Мелисса, у которой на сердце становилось тем тяжелее, чем более они боковыми улицами приближались к Серапеуму, преодолевала себя, чтобы придать своим утешительным доводам такое выражение, как будто сама она избавлена от всякой опасности покровительством Эвриалы.
Казаться веселою и спокойною в своем собственном затруднительном положении ей было так трудно, что она часто была принуждена тайком отирать слезы; но оживленная речь сократила им путь, и в изумлении, что так близко очутилась у цели, она остановилась, когда Александр указал ей на цепь, которой запирали выход из улицы Гермеса, где они теперь шли, на площадь Серапеума.
После того как утихла буря и перестал дождь, небо снова было ясно и безоблачно, и луна, как бы освеженная, щедро проливала свой серебряный свет на храм и на статуи вокруг него.
Теперь нужно было расстаться, потому что оба они понимали невозможность вместе идти через площадь.
Она была почти пуста, так как народ держали далеко от нее. Из бесчисленных палаток, которые еще недавно покрывали ее, оставались только палатки седьмой когорты преторианского корпуса, которая не была расквартирована в городе, чтобы находиться вблизи императора. Если бы брат и сестра вместе пошли через эту обширную, освещенную, точно днем, равнину, то наверняка были бы замечены, и этим Мелисса подвергла бы величайшим опасностям не только себя самое, но и свою покровительницу.
У нее было еще много на душе такого, что она хотела сказать, в особенности относительно отца и того, что касалось разлуки, которая, как говорило ей мрачное предчувствие, должна была быть разлукою навсегда. Но как долго, полная страха, ждала ее Эвриала, да и Александр сильно запоздал.
Из-за солдат, охранявших площадь, нельзя было допустить, чтобы девушка прошла через нее одна. Если бы она только добралась до той стороны святилища, где ее ждали и на которую бросали тень постройки ристалища, лежащего напротив, тогда все было бы хорошо, и потому Александр подумал, что ему не остается ничего, как только провести сестру боковыми переулками вокруг святилища.
Они уже решили сделать этот дальний и продолжительный обходный путь, как увидали какую-то молодую женщину, которая легким, точно окрыленным радостью шагом шла от палаток им навстречу. Александр вдруг выпустил руку сестры и, тихо сказав: «Она проводит тебя», направился к приближавшейся женщине.
Это была жена центуриона Марциала, присматривавшая за виллою Селевка в Канопусе; она познакомилась с художником, когда он изучал Галатею в загородном доме купца для своего портрета Коринны.
В то время Александр со своею привлекательною веселою манерой шутил с женой воина, и она обрадовалась, вновь увидав веселого художника, и выказала готовность проводить его сестру через площадь и не проговориться об этом никому.
Наскоро пожав руку брату и сказав ему тоном мольбы: «Не будем ни на одно мгновение забывать друг о друге и будем всегда помнить также о матери!» – Мелисса пошла за своею спутницей.
В этот раз жена Марциала навестила своего мужа затем, чтобы сообщить ему, что она и ее мать счастливо ускользнули от ужасов, происходивших в цирке, и поблагодарить его за удовольствие, доставленное им этим зрелищем, великолепие которого несмотря на множество помех, которые прерывали его, все еще наполняло ее ум и сердце.
За первыми словами, сказанными ей девушке, последовал вопрос, была ли и она в цирке, и когда Мелисса дала утвердительный ответ, заметив при этом, что от страха и ужаса мало видела, то говорливая женщина начала ей описывать, что видела она сама.
С третьего яруса, уверяла она, ей видно было все отлично. Ей показали и невесту императора. Бедной девушке придется дорого заплатить за блеск пурпура. Однако же нельзя не одобрить выбора Каракаллы: красота его избранницы выше всякого описания. При этом она замедлила шаги и посмотрела Мелиссе в лицо, так как ей показалось, что девушка похожа на возлюбленную цезаря. Однако же она скоро опять пошла быстрее и заметила, что та более видного роста, и красота ее блистательнее, как и подобает быть жене цезаря.
Тогда Мелисса плотнее закутала лицо головным платком, и ей было приятно, когда женщина описала ей ее собственную наружность и прибавила, что, кроме того, выбор Каракаллы пал на честную девушку, иначе супруга главного жреца – она невестка ее господина, и она знает ее с детства – не была бы так ласкова с нею.
Когда Мелисса, чтобы навести разговор на другие предметы, спросила, почему народу запрещено приближаться к Серапеуму, женщина ответила, что император, после того как он возвратился из цирка, занят вопросами о будущем, астрологией и другими важными предметами, при которых шум толпы мешает ему. Он очень сведущ во всем подобном, и если бы они подольше остались вместе, то она могла бы рассказать ей диковинные вещи.
В этих разговорах они перешли обширную площадь, и, когда она осталась позади них, и они вошли в тень Стадиума, Мелисса поблагодарила бойкую рассказчицу за то, что та проводила ее, на что женщина стала уверять, что была очень рада оказать услугу веселому художнику.
Западная сторона большого храма не находилась ни в какой связи с городом, и в ней было мало ворот, и те открывались только для жителей гигантского здания. Все эти ворота, давно уже запертые, не нуждались ни в каких сторожах.
