История Хэйкэ - Ёсикава Эйдзи (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Гио с облегчением встретила новость о том, что она вольна уйти, хотя и плакала, когда думала о Таданори, потому что она оказалась женщиной, которую превратили в игрушку одного человека, тогда как сердце ее было тайно отдано другому.
Как только в столице стало известно, что Гио отпущена домой, мужчины в городе начали назойливо забрасывать ее посланиями с просьбами выступить у них на праздниках, ежедневно посылали ей подарки, но девушка спряталась дома и отказывалась кого бы то ни было видеть.
Гио была очень удручена, когда увидела, что ее отец Рёдзэн совершенно изменился. Теперь он стал сварливым скандалистом, домашним тираном, пьяницей, погрязшим в долгах. Ее мать, которую, как полагала Гио, она осчастливила через свое собственное несчастье, была в отчаянии. Вскоре Рёдзэн исчез вместе со Змием, и о нем больше ничего не слышали.
В конце весны следующего, 1168 года Гио, ее сестра и мать обрезали свои длинные волосы и ушли жить отшельницами на холмах в Саге, возле храма к северу от городских ворот. Не успели они толком обосноваться там, как танцовщица Хотокэ убежала из особняка на западной стороне Восьмой улицы и пришла в Сагу, прося, чтобы отшельницы приняли ее к себе. Она, как и Гио, устала от богатства, удовольствий и жизни в пороке.
Глава 44.
Скандал
Киёмори ездил в Фукухару все чаще и чаще, и те, кто путешествовал между столицей и западом Японии, изумлялись переменам, которые произошли за пять-шесть лет, потому что рыбацкие поселения и пустоши превратились в процветающий городок с особняками и роскошной усадьбой Киёмори в центре. Там были не только отличные дороги, но вдоль береговой линии выросло много лавок, что уже придавало Оваде черты порта.
Хотя строительство особняка Киёмори было завершено, а вокруг выросло множество подобных ему домов Хэйкэ, но глава дома не добился существенных сдвигов в строительстве огромной гавани, о которой мечтал. Хотя специально построенные для перевозки камня суда одно за другим сбрасывали в море груз для создания мола, его постоянно разрушали штормы и сильные юго-западные ветры. А когда мол начинал принимать проектные очертания, его до основания уничтожали осенние тайфуны. Но Киёмори отказывался прекращать работы. Он взывал к окружающим:
– Неужели здесь нет никого, кто обладал бы достаточным опытом и способностями, чтобы завершить строительство порта? Я бы много дал за то, чтобы заполучить такого человека. Найдите же его и пришлите ко мне.
После поисков везде и повсюду такой человек был найден. Строительные работы возобновились с новой силой. Киёмори смог все же единолично их оплатить. И когда бы он ни бывал в Фукухаре, то приезжал не для того, чтобы на досуге развлекаться в загородном доме, а чтобы проследить за ходом работ в гавани и целиком отдаться рассмотрению многочисленных проблем.
Во время одной из своих поездок в Фукухару Киёмори не обратил внимания на некоторое недомогание до тех пор, пока ночью, когда он возвращался в столицу, его не охватила сильная лихорадка. В Киото заволновались, когда из особняка на Восьмой улице просочились сообщения о болезни Киёмори. Двор направил к его постели своего лучшего лекаря. Экипажи с придворными и высокопоставленными официальными лицами выстраивались у ворот, чтобы получить сведения о здоровье министра. Но поначалу даже родственники не допускались в комнату больного, и вся информация о его состоянии черпалась из уст лекаря. Киёмори же становилось все хуже. На протяжении нескольких дней он ничего не ел. Лихорадка не прекращалась, и лекарь не мог сказать ничего определенного о его болезни.
Очень скоро появились сообщения о том, что Киёмори быстро слабеет. Услышав об этом, официальный представитель дома Хэйкэ в северном Кюсю сразу же отправился в Киото с китайским доктором, который незадолго до этого приехал в Японию.
Мачеха Киёмори, госпожа Арико, и его старший сын Сигэмори посещали храмы и святыни на Восточных холмах и на горе Хиэй и молились за его выздоровление.
Конечно же люди начали строить догадки о том, что произойдет, если Киёмори вскоре умрет. Хэйкэ были еще недостаточно сильны для того, чтобы предотвратить переход власти в руки экс-императора Го-Сиракавы, и никто не сомневался, что первый шаг прежнего императора будет направлен на сокрушение могущественного дома, а вместе с ним и воинов как правящего сословия. Тем временем дворец Го-Сиракавы каждый день осаждали представители двора. После многочисленных консультаций с ними экс-император приказал приготовить ему экипаж и поехал в особняк на Восьмой улице.
Услышав, что прибыл экс-император, Киёмори, похоже, пришел в ужас. Он приказал вымести комнату и сжечь весь ладан. Когда больной оказался лицом к лицу с высоким визитером, тот обратил внимание, как истощен Киёмори, и мягко сказал:
– Вам бы лучше лечь.
– Нет, ваше величество, я могу посидеть.
Лежа на постели в ночной одежде из белого шелка, Киёмори обсуждал с экс-императором весьма важные государственные вопросы.
Они касались смещения с трона мальчика-императора Рокудзо в пользу сына Го-Сиракавы Такакуры. Было очевидно, что экс-император уже определенное время вынашивал в голове эту идею в качестве главного средства обеспечения собственной власти. Он полагал, что Киёмори поддержит его планы, поскольку Такакура был его племянником. Однако он не получил никаких заверений от Киёмори, что тот, по крайней мере, не возражает против такой идеи.
На другой день после визита экс-император отправил своего собственного лекаря в особняк на Восьмую улицу, а после возвращения отвел его в сторону и спросил:
– Как вы нашли его? Есть ли надежда, что Киёмори будет жить?
На что лекарь ответил:
– Мой господин, мне трудно сказать. Своеобразные симптомы его болезни делают для меня затруднительным даже назвать ее.
Впрочем, Го-Сиракава уже не считал к тому времени столь уж важным знать ответ на свой вопрос. Будет Киёмори жить или нет – все равно экс-император осуществит свои планы.
Больным Киёмори был совершенно беспомощен. Обладая крепким здоровьем, он всегда с пренебрежением относился к физическим слабостям, но когда недомогание касалось его самого, Киёмори забывал об этом. Токико часто, посмеиваясь, говорила: «Никогда не видела человека столь робкого и нервного, как вы во время болезни!»
Но на этот раз больной, как ни странно, не волновался и не раздражался, хотя не было никаких признаков, что лихорадка идет на убыль. Время от времени из его комнаты раздавались стоны и несвязное бормотание в бреду. Токико, Арико и Сигэмори проводили долгие часы в молитвах. Призывали гадалок, в крупнейших храмах заказывали специальные службы за выздоровление Киёмори. В целом все представлялось таким образом, будто разгневанные божества мстили неверующему, который слишком долго игнорировал их.
Бред Киёмори не казался ему самому ужасным. Наоборот, когда он приходил в сознание, то чувствовал боль в раздутом животе, наступали приступы душащей тошноты, и Киёмори опять мечтал погрузиться в бессознательное состояние, которое избавило бы его от кошмарной боли. Он видел самого себя в возрасте восьми лет. Он находился то на танцевальной сцене в Гионе, а то среди цветущих вишневых деревьев. И там, под деревьями, стояла она, его утонченная мать, которая улыбалась, глядя, как ее сын танцует. Рядом с ней стоял отец. «Мать! Отец! Смотрите, как я танцую!» И Киёмори танцевал и танцевал до тех пор, пока не падал в изнеможении. Вдруг и отец, и мать исчезали. Его уши пронзали вопли детей. Появлялась домашняя конюшня, и лошади смотрели на него, вытягивая свои тощие, голодные морды. А под луной в сине-фиолетовом небе перед глазами представала Имадэгава – разваливающийся дом, в котором он когда-то жил. Звуки голодного плача младших братьев выгоняли его на улицу, где он бродил без всякой цели. Мать бросила этих детей… А отец – где он? И Киёмори набрел на Косоглазого, который склонился у столба и безмолвно таращился на карнизы. Киёмори – не сын этого мужчины, но он – его настоящий отец. И в этом бреду Киёмори продолжал звать и звать: «Отец! Мой отец!»
