Переселение. Том 1 - Црнянский Милош (книги бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Не успел он это проговорить, как граф Кейзерлинг оттолкнул бумаги, отшвырнул гусиное перо и снова заорал, что Василий — бездельник (граф сказал: «ein alberner Mönch»). Авантюрист! Василий мутит черногорцев на территории Венеции, и это встревожило венецианского посла в Вене. Потом, обратившись к Волкову, он спросил:
— Вам ведь тоже в докладе барона Аша все это показалось не столь нелепым, как сейчас? Дело обстоит хуже, чем я предполагал.
Волков почтительно заметил, что помощник первого секретаря, вероятно, не хотел тревожить посла. А может быть, все то, что говорил капитан о лазарете, и преувеличено?
Тогда Кейзерлинг поднялся, подошел к Павлу и уставился на него своими холодными глазами цвета песка.
— Не объясните ли вы нам, капитан, — спросил он, — почему так волнуется этот народ и какова истинная причина поездки Василия в Россию? Что говорят черногорцы? И что думают? Какова тут подоплека?
Исакович, переминаясь с ноги на ногу, ответил, что, по его мнению, черногорцев взволновали войны. Они воспевают русские победы. Считают, что Черногория и Россия — одно целое! Владыке Василию известно, что в Санкт-Петербурге стоит гусарский полк. И он хочет, чтобы в Черногории стоял такой же русский полк. Хочет получить деньги для Черногории. К Василию прислушаться следует. Он послужит на пользу высочайших интересов государства Российского. (Эту фразу Павел уже столько раз слыхал от Волкова, что теперь решил ею воспользоваться.) И с Василием вести переговоры необходимо.
Услыхав эти слова, Кейзерлинг совсем взбесился и заорал, что об этом он капитана не спрашивает.
Этот бездельник Василий (граф сказал: «Faulenzer» [73]), если ему не помешать и не задержать его в России, чего доброго провозгласит себя монархом. Переселяется он в Россию, чтобы жить там принцем.
Разве капитан ничего не слышал об этом в лазарете?
Тогда Исакович решил рубить правду-матку.
Он, мол, с Василием незнаком и даже в глаза его не видел. Не был он и в Черногории. Он старался лишь выполнить поручение графа. Но готов спорить, что владыка Василий не собирается переселять всю Черногорию и не намерен жить в России принцем, владыка Василий никогда об этом своим родичам даже и не заикался. И едет он в Санкт-Петербург не для того, чтобы переселить Черногорию в Россию, а напротив, чтобы привести русских и Россию в Черногорию. Владыка Савва ездил в Россию просить денег для церкви, Василий же старается поднять восстание на всей территории Турции.
Когда Павел вымолвил последнюю фразу, Кейзерлинг вздрогнул, словно его ошпарили.
Он крикнул Волкову, чтобы тот после прислал к нему первого секретаря Чернёва.
Потом вплотную подошел к Павлу и сказал:
— Капитан, вам придется какое-то время пожить в Вене, ибо позднее вам будет поручена новая миссия в южных пограничных территориях, откуда вы приехали. На турецкой границе. Согласно вновь поступившим сведениям, которые подтверждают имевшиеся еще у Бестужева данные, черногорцы переходят границу как раз в тех местах, у главного австрийского пропускного пункта — Митровицы. Это может встревожить Турцию, что в настоящее время нежелательно. Вы, капитан, отправитесь туда, осмотрите границу, познакомитесь с людьми, с переселенцами, с офицерами, которые готовятся ехать в Россию, и узнаете, сколько черногорцев уже перешло турецкую границу. Волков растолкует вам все остальное. Понятно?
Исакович стоял точно окаменев.
Хотя учился он мало и только по букварям, а книги читал лишь по слогам, но географию знал хорошо. И карту, будучи сирмийским гусаром, выучил назубок. И вот теперь в полном недоумении спрашивал себя: как попали в Митровицу черногорцы?
Неужто предстоит ему вернуться туда, откуда он приехал?
Неужто он опять будет стоять на могиле жены?
Неужто вновь появится в манеже в Темишваре, вместо того чтобы ехать в Россию?
И он стоял точно в тяжком сне.
Потом, спохватившись, нагнулся, чтобы взять свою треуголку. Посмотрел в глаза Кейзерлингу и громко крикнул:
— Слушаюсь!
Граф милостиво улыбнулся.
— Сейчас понятно, почему мой коллега, венецианский посол, не спит спокойно, — сказал он. И отпустил капитана.
Даже когда Исакович и Волков уже подходили, кланяясь, к порогу, граф все еще милостиво помахивал им рукой.
XI
Нет той женщины с зелеными глазами
Конференц-секретарь русского посольства в Вене, Алексей Степанович Волков, назначил отъезд Исаковича на 11 августа по венскому календарю. Павлу предстояла новая миссия в Среме. В Sanct Demeter, или так называемой Mitrowitz.
Чтобы показать свою осведомленность, Кейзерлинг добавил: «Comitat Sirmiensis», что означало: сремская жупания. Послу вторил и Волков. А пока готовили бумаги, конференц-секретарь предложил Павлу немного поразвлечься.
— Хорошо бы встретиться с этой госпожой Божич! — сказал Волков. — И устроить маленький «fête champêtre».
Павел не знал, что это такое, но, догадавшись, посоветовал пригласить и мужа.
Однако Волков закричал:
— Пусть муж убирается к дьяволу! Ко всем чертям мужа, да и всех мужей на свете!
Так они и не столковались, и Павел сидел в трактире «У ангела» один, готовясь со дня на день двинуться в путь. Через Ракосавлевича в Буде и Копшу в Вене он получил первые письма от братьев из Темишвара. Письма были невеселые: Петр и Юрат находятся под домашним арестом; Кумрия оставила Трифуна и вернулась к отцу; в Махале у Трифуна беда — за бунт повешены два инвалида. Письма были слезные. Родичи больше не надеялись когда-либо встретиться с Павлом.
Да поможет им святой Мрат!
Павел ходил теперь по Вене хмурый. Все на его пути в Россию складывалось не так, как он хотел и надеялся. Вместо великих свершений и радостных событий его дорога в Россию была устлана неприятностями, злоключениями и глупейшими неожиданностями.
Помедлив дня два или три, Павел решил сообщить г-же Божич, что он в Вене и остановился в трактире «У ангела». И попросил назначить ему день для визита.
Согласно обычаю, он отправил с письмом две коробки конфет — ей и дочери. А коробки велел украсить золотыми монограммами.
Когда все это было сделано, вернее когда все это сделал Агагияниян, Павел завалился в постель и целыми днями дремал или бормотал себе что-то под нос.
Чувствовал он себя как муха в тенетах паука. Все получалось шиворот-навыворот. Через три дня — на святого мученика Ермолая — с ним опять произошло нечто такое, чего он никак не ожидал.
Побывав у Копши и подойдя к широкой деревянной лестнице трактира, Павел встретился со слугой, который целыми днями катал под сводом ворот пустые пивные бочки. Парень был одноглазый и закрывал страшную пустую глазницу черной повязкой. Звали его Сеп Руч.
Встречая постояльцев, он обычно заговаривал с ними.
— Вас тут спрашивали, капитан! Два красивых женских глаза искали вас целый день. Дама даже заходила к вам в комнату, капитан.
Досточтимый Исакович вздрогнул всем телом, но не решился осведомиться, кто его спрашивал, и только рявкнул, чтобы Руч поменьше болтал и занимался бы своим делом. Потом, понурившись, поднялся на второй этаж и направился к себе в номер.
Было очень душно, надвигалась гроза.
Двери, выходившие на веранду, стояли настежь, и никто их не затворял. И если кто-либо разыскивал нужного ему человека, то он сквозь кружевные занавеси на дверях заглядывал в комнаты, пока не находил, кого искал. Веранда была сплошь увита вьюнками, на столбах висели вазоны с красной геранью и другими цветами.
По ночам над ними горели фонари, свет от которых падал в каждую третью комнату. А с наступлением темноты в окнах горели в шандалах свечи.
Весь тот вечер Исакович стирал и мылся, его обнаженный торс белел в темноте. Как настоящий кавалерист, он был широк в плечах и узок в талии. У него были длинные руки, на правой, под локтем, краснел рубец давно зажившей раны, и на груди был такой же рубец, но пошире, похожий на борозду, оставленную кнутом.
