Плач к небесам - Райс Энн (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Он уже снял напудренный парик, но вид у него, у этого Ахиллеса в пропитанной потом тунике, с белым, как карнавальная маска, и столь же скрывающим его истинную сущность лицом, был не менее дьявольский, чем у той девушки Пирры, которую он изображал, когда занавес был поднят в первый раз.
– Снимите же это, все, все это! – попросил он, пытаясь стащить с себя тунику неловкими руками.
Синьора Бьянка кинулась помогать ему.
Он надел свою обычную одежду и стал лихорадочно стирать с глаз и щек грим.
И вот наконец юным, чуть взъерошенным мальчиком, с раскрасневшимся лицом и шапкой блестящих черных волос, ниспадающих на плечи, Тонио предстал перед дверью, готовый услышать первые восклицания и попасть в первые объятия.
Незнакомые мужчины и женщины, музыканты оркестра, скрипач Франческо из консерватории, молодая рыжеволосая проститутка – все они мяли его в объятиях и оставляли на его щеках влажные поцелуи. С подарками в руках, ожидая своей очереди, толпились многочисленные слуги. Каждый курьер требовал немедленного прочтения доставленного письма и ответа на него. Вносились и вносились цветы, а Руджерио – импресарио – так стиснул его в объятиях, что чуть не подбросил в воздух. Синьора Бьянка рыдала.
Так или иначе, но его вытолкали в широкое открытое пространство за дверью, где он упал на огромный задник и, кажется, порвал его. Среди общего шума вдруг послышался голосок Паоло: «Тонио, Тонио!» – и Тонио бросился, расталкивая людей, на этот голос, увидел протянутые к нему руки мальчика, подхватил его и прижал к плечу. Кто-то тем временем остановил его. Какой-то высокий господин схватил его за правую руку и вложил в нее маленькую, усыпанную драгоценностями табакерку. Поклониться было невозможно. Слова благодарности, которые он прошептал, улетели в неверном направлении. Вдруг какая-то молодая женщина поцеловала его прямо в губы, и в панике он чуть не упал навзничь. Едва ноги Паоло снова коснулись пола, как его опять чуть не затоптали.
Но Тонио быстро сообразил, что Руджерио уже заталкивает его обратно в гримерную, где за это время появилось полдюжины мягких стульев, а туалетные столики оказались просто завалены цветами.
Он упал на стул. Вдруг появилась какая-то женщина в сопровождении нескольких мужчин в ливреях и, схватив в ладони целую кипу нежных белых цветов, прижала их прямо к его лицу. Тонио громко рассмеялся, ощутив прохладу и мягкость лепестков. Когда же он поднял на нее взгляд, она молча улыбнулась ему одними глазами. Он кивнул, выражая свою благодарность.
А потом он увидел Гвидо, который, незаметно проскользнув в комнату, стоял теперь у стены и смотрел на него полным восхищения взглядом. Тонио невольно вспомнил тот момент в доме графини Ламберти, когда он впервые публично спел: тогда, как и сейчас, лицо Гвидо светилось переполнявшей маэстро гордостью и любовью. Тонио кинулся в объятия учителя, и они застыли так, окруженные тишиной, в которую погрузилась вся комната. В ней не осталось никого, кроме них с Гвидо. Или так им казалось.
А где-то далеко-далеко Руджерио приносил кому-то вежливые извинения. И кто-то возражал ему, что хозяйка, мол, ждет ответа. А синьора Бьянка была в ужасе оттого, что у Паоло кровь на правой руке.
– Боже правый, та собака тебя покусала!
Но они ничего этого не слышали, потому что каждый вслушивался только в то, как бьется сердце другого. А потом Гвидо ласково проводил Тонио к стулу и, не отнимая рук, сказал:
– Теперь нам нужно пойти и выразить свое уважение великому певцу…
– О нет, только не через эту толпу! – покачал головой Тонио. – Только не сейчас…
– Мы должны, и именно сейчас… – настаивал Гвидо и добавил, слабо улыбнувшись: – Это очень, очень важно для нас.
Тонио послушно встал, и Руджерио с Гвидо провели его сквозь толпу за дверью, а вслед за тем и через другую толпу, ломившуюся в дверь Беттикино, и ввели в просторную и ярко освещенную гримерную певца. Она была больше похожа на гостиную, где, расположившись в креслах, пили вино пять или шесть мужчин и женщин. Сидевший с ними Беттикино, все еще в сценическом костюме и гриме, немедленно поднялся, чтобы поприветствовать Тонио.
На миг возникло всеобщее замешательство, а затем, по настоянию Беттикино, комнату покинули все, кроме Гвидо, который встал за спиной певца. На лице Гвидо было написано, что он умоляет Тонио быть как можно более любезным.
Тонио почтительно склонил голову.
– Синьор, сегодня вечером я многому у вас научился. И я счастлив, что мне довелось выступать с вами на одной сцене…
– Ах, бросьте! – насмешливо перебил Беттикино. И громко рассмеялся. – Избавьте меня от всей этой чепухи, синьор Трески, – сказал он. – Мы оба прекрасно знаем, что это был ваш триумф. Я должен извиниться за своих поклонников, но сомневаюсь, что им когда-либо доводилось устраивать спектакль, который мог хотя бы приблизительно сравниться с этим.
Он немного помолчал, а потом расправил плечи и выпятил грудь, как будто собирался на кого-то наступать, доказывая свою правоту. Выражение его лица подчеркивалось остававшимся на нем гримом: золотой пудрой и белым блеском.
– Знаете, – сказал он, – уже очень давно я не показывал на сцене все, на что способен. Ни на одной сцене. Но я сделал это сегодня вечером, и вы видели, что мне пришлось это сделать. И за это я благодарю вас, синьор Трески. Но завтра вечером, и послезавтра, и послепослезавтра не выходите против меня на эти подмостки, не вооружившись всем тем, что дал вам Господь. Ибо теперь я готов встретиться с вами. И вам понадобится все, чтобы выстоять против меня.
Тонио покраснел до корней волос, на глаза его навернулись слезы. Однако он улыбался, словно извиняясь за то, что не может сдержаться.
И тогда, словно прочитав мысли Тонио, Беттикино неожиданно раскрыл объятия. На миг прижал юношу к себе и потом отпустил его.
Тонио, не помня себя, уже открыл дверь, но все же остановился, когда услышал, как за его спиной Беттикино обратился к Гвидо:
– Но ведь на самом деле это не первая ваша опера, а, маэстро? И где, кстати, вы собираетесь работать потом?
16
На приеме во дворце кардинала Кальвино, длившемся до самой зари, присутствовали сотни гостей. Представители древних римских фамилий, заезжие аристократы, даже люди королевской крови проходили по его просторным и ярко освещенным залам.
Кардинал лично представил Тонио многим и многим гостям, и в конце концов все эти бесконечные похвалы, восторженное перечисление самых разных моментов его исполнения, любезные приветствия и мягкие пожатия рук при всей своей приятности совершенно измучили Тонио. Он улыбался, когда слышал уничижительные замечания о Беттикино. Вне всякого обсуждения, Беттикино был для него великим певцом, и не важно, кто и что говорил по этому поводу.
Но на какое-то время Тонио заставил всех позабыть об этом.
Даже сам кардинал был поражен представлением. Улучив момент, он отвел Тонио в сторонку и попытался описать свои впечатления.
– Я думаю об ангелах, Марк Антонио, – сказал он со сдержанным изумлением в голосе. – Какие они? Какие у них голоса? И как вообще земное создание может петь так, как сегодня пел ты?
– Вы слишком великодушны, мой господин, – ответил Тонио.
– Разве я не прав, когда говорю, что это пение было неземным? Может, я чего-то не понимаю? Там, в театре, на какой-то миг они сошлись – мир духа и мир плоти, и из этого слияния возник твой голос. Я видел вокруг себя обычных земных людей. Они смеялись, пили вино, развлекались, как делают люди повсюду. И вдруг все застыли в абсолютном молчании, когда услышали, как ты поешь. Что это было, как не высочайший уровень их чувственного наслаждения? А может, это превратилось скорее в духовное наслаждение, которое на миг связало себя с чем-то земным?
Тонио любовался серьезностью кардинала. Совершенно очевидное восхищение, которое испытывал Кальвино, согревало его, и он чувствовал, что мог бы сейчас с радостью оставить всех этих людей, выпивку, сладкое полубредовое забытье вечера, лишь бы побыть наедине с его преосвященством и немного потолковать о подобных материях.
