Дети Арбата - Рыбаков Анатолий Наумович (книга регистрации TXT) 📗
– Хорошо, – согласился Сталин. – Когда надо рвать?
– Когда угодно, могу сейчас.
– А если завтра утром?
– Можно и завтра утром.
– У меня сегодня гости, неудобно принимать гостей без зубов, как вы считаете?
– Гостям, – улыбнулся Липман, – если они хотят поесть, нужно прежде всего самим иметь зубы.
Сталин встал. Липман поспешно развязал на его шее салфетку.
– Отдыхайте, – сказал Сталин, – завтра утром, после завтрака, вас пригласят.
Киров приехал днем. Сталин велел Жданову ввести его в курс их работы по учебнику истории и пригласить вечером на ужин.
Ужинали втроем: Сталин, Киров и Жданов.
– Хорошо, что ты приехал, Сергей Миронович, – говорил Сталин, усаживаясь по праву хозяина во главе стола, – а то вот Андрей Александрович, – он кивнул на Жданова, – не пьет, не ест, сидит за столом, как Иисус Христос, и меня хочет с голоду уморить. А я на этот счет согласен с Чеховым: все эти болезни доктора выдумали. Есть надо все, понемногу, конечно, в разумных пределах. Травка полезна кавказская: кинза, тархун, джон-джоли… Фрукты полезны, вино сухое, грузинское вино – хорошее вино. Пей, ешь – все на пользу будет. Что на столе – сам видишь, ты человек кавказский. Или, может быть, в Ленинграде забыл, что такое хачапури, что такое лобио, что такое сациви?
– Не забыл, – ответил Киров, смеясь и накладывая себе в тарелку понемногу от каждого блюда, – все помню и все люблю.
– Не знаю, какая теперь в Ленинграде кухня в моде, – задумчиво проговорил Сталин, – раньше у дворян французская кухня была в моде, у народа – немецкая: сосиски, колбасы. А сейчас?
– Сейчас в моде пролетарская кухня, – сказал Киров, – щи, борщ, котлеты, макароны. Что по карточкам даем, то народ и ест.
– Да, карточки, – по-прежнему задумчиво проговорил Сталин, – отменять будем карточки.
На это Киров никак не реагировал: отмена продуктовых карточек с первого января – вопрос решенный.
– Урожай в этом году ожидается хороший, – продолжал Сталин, – хлеба должно хватить. Получили мы сведения по Казахстану, урожай, пишут, небывалый, десятки лет такого не было, надеются получить по двадцать пять центнеров с гектара. Боюсь, твой друг Мирзоян не справится с таким урожаем.
– Мирзоян – энергичный человек, не подведет.
Как бы не слыша реплики Кирова, Сталин задумчиво продолжал:
– Богатый урожай – это, конечно, хорошо, но таит в себе и опасность: застает людей врасплох, приносит с собой настроения самоуспокоенности, благодушия, беспечности. Богатый урожай тогда хорош, когда он собран, вывезен, не расхищен, не растерян.
Киров знал: Сталин ничего не говорит зря, разговор о Казахстане затеял не случайно. За столом Сталин обычно не вел деловых разговоров, сегодня завел. Начинает издалека, говорит банальные вещи – такая у него манера преподносить самые неожиданные решения. И опять о сельском хозяйстве. Месяц назад, на июньском Пленуме ЦК, Киров получил нахлобучку за невыполнение и без того сниженных планов заготовки хлеба и мясопродуктов. Никаких сниженных планов не было. Произвели обычное уточнение по отдельным культурам – по одним план снизили, по другим повысили, Сталин в этих делах разбирается плохо, сельского хозяйства не знает. И никакого отставания тоже не было, для Ленинградской области июнь – еще не решающий месяц заготовок. Однако Киров против постановления не возражал: партия готовится к отмене карточной системы, надо сосредоточить все силы на обеспечении страны хлебом, надо всех подтянуть, и если делать выволочку, то, конечно, на примере парторганизации ведущей – будет хорошим предупреждением всем. Дело обычное, никакого подвоха против себя лично Киров не увидел, хотя с большей пользой можно было сослаться на московскую, столичную организацию. Недостатки те же, а заготовки начинаются раньше. Но московскую организацию возглавляет Каганович, а его-то Сталин задевать не хочет – характерное для него политиканство: обидеть одного, вознаградить другого и стравить их между собой. Когда-то Степан Шаумян говорил: «У Кобы змеиный ум и нрав». Но Киров был выше этого: когда решаются партийные дела, нет места личным обидам. К тому же Киров презирал Кагановича. Во всяком случае, июньское решение ЦК об отставании Ленинграда было понятно Кирову, разговор о заготовках в Казахстане непонятен. Участие его в работе над учебником истории – фикция, какой он историк! Сталин тоже не историк, но он таковым себя считает. Зачем же его вызвали?
– Ладно, – неожиданно сказал Сталин, – с чего это мы вдруг заговорили об урожае, о Казахстане, о Мирзояне? У нас здесь одно дело – вопросы истории. – Он повернулся к Жданову: – Вы ввели Сергея Мироновича в курс дела?
– Ознакомил. Предварительно, – ответил Жданов.
– Историческую науку надо взять в свои руки, – хмуро проговорил Сталин, – иначе она попадет в чужие руки, в руки буржуазных историков. Впрочем, наши историки не лучше. Я уже не говорю о Покровском, он, в сущности, тоже буржуазный историк.
– У Покровского, безусловно, были ошибки, – возразил Киров, – но Ленин оценивал его по-другому…
Сталин не сводил с Кирова испытующего взгляда.
– А как оценивал его Ленин?
– Вам, наверно, известно его письмо Покровскому по поводу «Российской истории в самом сжатом очерке»?
– А что он писал Покровскому?
Знает ведь, что писал Ленин Покровскому, хорошо знает, но думает поймать его на неточности…
– Я не помню дословно текста… Можно посмотреть, письмо много раз публиковалось. Но Ленин поздравлял его с успехом, писал, что ему чрезвычайно понравилась книга, что ее надо перевести на иностранные языки.
– Да, – согласился Сталин, – такие комплименты Ленин отпускал, это было. Но тут же предложил дополнить книгу хронологическим указателем, чтобы не было верхоглядства… Вот в этом замечании и суть оценки Ленина…
– Я не историк, – сказал Киров, – но я так не думаю. Общая оценка была ясная, точная и похвальная. Предложение составить хронологический указатель есть не более как частное добавление, не исключающее общей положительной оценки. Покровский написал свою книгу в 1920 году, в сущности, его книга – первая попытка осветить историю России с позиций марксизма-ленинизма. И книгу эту, рассчитанную на широкие массы, он написал по заданию Ленина. При всех своих недостатках эта работа имела большие достоинства – мы по ней учились. Конечно, наука ушла вперед, и сейчас, вероятно, нужен новый учебник, но охаивать работу Покровского, как это делают некоторые историки, неправильно, травить его, как травили последние годы, недопустимо, Покровский, безусловно, был честным человеком…
– Вот видишь, – усмехнулся Сталин, – а говоришь, что плохо разбираешься в истории… Ты в истории всех нас перещеголяешь. И ты прав, надо создать новый учебник истории. Для этого я тебя и пригласил сюда, ты не хотел ехать, а оказывается, ты-то как раз здесь и нужен. Но сейчас речь не о Покровском. Я говорю о некоторых членах партии, старых членах партии. Вот товарищ Надежда Константиновна тоже занялась историей. Ты читал ее воспоминания о Ленине?
– Читал, – кивнул головой Киров.
– А статью Поспелова в «Правде» по поводу этих воспоминаний?
– Тоже читал.
– Хорошая статья, дельная, – Сталин обернулся, взял с журнального столика папку, перебрал, достал вырезку из «Правды», проглядел отчеркнутые красным карандашом места, – вот… Поспелов пишет: «Крупская некритически преувеличивает роль Плеханова в истории нашей партии, а Ленина изображает как почтительного ученика Плеханова». Правильная мысль. Почему правильная? Потому что Крупская смотрит на эти фигуры из далекого прошлого, а Поспелов смотрит из сегодняшнего дня. И исходя из опыта сегодняшнего дня мы при всем нашем уважении к Плеханову, при всей высокой оценке его деятельности теперь даже не можем поставить эти фигуры рядом.
Киров по-прежнему внимательно слушал Сталина. Он хорошо помнил статью Поспелова. Дело, конечно, не в Плеханове. Криминал заключен в следующем высказывании Крупской: «После Октября на первое место стали выдвигаться люди, которым условия старого подполья не давали развернуться… К числу таких людей принадлежал товарищ Сталин». Киров отлично представлял себе, в какую ярость приведут Сталина эти строки, и понимал, что ответ не замедлит. Так и оказалось. Ответил Поспелов в «Правде» длинной статьей, в которой критиковал разные аспекты мемуаров для того, чтобы высказать следующее главное положение: «И в период подполья ведущая роль таких авторитетных организаторов – вождей партии, как Сталин и Свердлов, была совершенно очевидна основным большевистским кадрам, работавшим не за границей, а непосредственно в России». Это, конечно, не так. Однако Сталин не переносит малейшего покушения на версию о том, что еще до революции он был вторым человеком в партии, что Ленин руководил партией из-за рубежа, а он, Сталин, руководил ею в России. Это не соответствовало истине, но способствовало сплочению партии вокруг нового руководства, и Киров эту версию принимал. Но одно дело принимать версию как политическую необходимость, другое – искренне верить в нее.
