Великое сидение - Люфанов Евгений Дмитриевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
В митавском замке нет-нет да и появлялись либо засланный царем шпион, либо какая-нибудь свойственница царицы Прасковьи – выспрашивать да проведывать про здешнее житье-бытье и повадки герцогини Анны. Между разными другими делами шпион сообщал царю Петру о герцогине: «Оная вдовка в большой конфиденции плезиров ночных такую силу над своим секретарем имеет, что он перед ей не смеет ни в чем пикнуть». И Петр слал гофмейстеру Бестужеву письмо, в котором говорилось: «Слышу, что при дворе моей племянницы люди не все потребные, и есть такие, от коих только стыд один, – явно намекал он на Бирона. – А посему накрепко вам приказываем, чтобы сей двор в добром смотрении и порядке имели. Людей непотребных отпусти и впредь не принимай. Иных наказывай, понеже неисправление взыщется с вас».
Сунулся Бестужев с этим письмом к герцогине и заговорил о необходимости отказать в прежних милостях Бирону, да не очень-то Анна послушалась.
– Что же мне, руки, что ли, в здешней тоске на себя наложить? Пускай государь снова замуж меня выдает.
– Герцогинюшка-голубушка, а я-то, неизменно преданный… – начинал было плакаться гофмейстер, но Анна громким смехом обрывала его причитания.
– Сиди уж!.. С Эрнстом, что ль, себя равняешь? – И пригрозила: – Больше с такими письмами и разговорами не приходи, не то забудешь ход во все мои покои.
Бестужев опечаленно вздыхал, прося герцогинюшку сменить гнев на милость и обещая быть всегда послушным, лишь бы не отгоняла от себя.
Благоволя к Бестужеву и к Бирону, Анна в то же время не оставляла мысли о замужестве, не знала только, за кого выходить. Конечно, не за этих, временно возлюбленных, ее холопов. В письмах к дядюшке-государю и к тетушке-государыне высказывала желание отдать руку тому, кого изволит избрать ей дядюшка.
Малоотрадной была ее вдовья жизнь, всегда зависимая от царской воли. Угнетала постоянная нехватка денег, а порой и самых необходимых припасов, невозможность куда-либо выехать или что-то сделать без разрешения царя Петра; надоели и упреки матери в том, что опять ведет не столь смиренно свою вдовью жизнь.
Находясь в отдалении от Митавы, дядюшка-государь принимал на себя труд управлять курляндскими делами и хозяйством племянницы-герцогини. Случалось, что с длительными задержками снаряжались в Митаву подводы, которые наряду с мучными, крупяными и другими съестными припасами доставляли ко двору герцогини и напитки. К бутылям и бочонкам прилагалась бумага, в которой значилось: «Роспись, каких водок надлежит ко двору ее высочества государыни царевны и герцогини курляндской Анны Ивановны: ангелиновой – одно ведро, лимонной – одно ведро; анисовой – одно ведро, простого вина – пять ведер. Из гдатских водок: цитронной, померанцевой, персиковой, коричневой – по одному ведру». И отпускать сии напитки приказано было по кабачной цене.
Давно уже минула годовщина смерти герцога Фридриха-Вильгельма, кончился траур – вполне можно было новую свадьбу играть, и царь Петр, слава богу, помнил о неустроенной судьбе своей племянницы. Знал он, что она не могла засиживаться без женихов потому, что приданым за ней было Курляндское герцогство и Анна стала вожделенной невестой многих обедневших принцев, пожелавших получить в приданое Курляндию, но все зависело от отношений между Россией, Пруссией и Польшей. Женихи менялись по усмотрению царя Петра, имена их путались, и невесте трудно было разобраться, кто и когда считался ее женихом.
Уныние и беспокойство за свою судьбу охватывало Бестужева и Бирона. Конечно, ни новый герцог, ни какой-либо маркграф не потерпит их пребывания в митавском замке, ведь тайной не останется, что они были в фаворе у герцогини. Шло сватовство, и невеста приказала не появляться никому из них в ее покоях, а потом, наверно, придется им расстаться с ней совсем. Как жаль, что кончился у Анны траур и появились женихи, – Бестужев уныло вздыхал по такому печальному случаю, и огорчен был Бирон.
В Польше русским резидентом находился князь Василий Лукич Долгорукий, и ему от имени короля Августа было заявлено, что Польша не может допустить, чтобы, например, ставленник прусского короля занял бы курляндский престол. В таком случае Курляндия будет разделена на воеводства и станет польской провинцией, на что они, поляки, имеют право и никто им воспрепятствовать не сможет.
Прослышала Анна об этом и всполошилась: что же тогда будет с ней? Почему дядюшка не выдал ее за герцога вейсенфильского, которого предлагал король Август? Тогда никто не говорил бы о раздроблении Курляндии, и ей, Анне, совсем не нужен предлагаемый в мужья какой-то Филипп, сын прусского маркграфа. А еще ведь говорили, что дядюшка почти сосватал ее за Якова Стюарта, которому после смерти короля Августа будет отдан польский престол, и тогда она, Анна, станет польской королевой. Вот чего нужно добиваться. Хоть бы узнать, каков тот Яков, парсуну бы его увидеть.
В Митаву на двухдневный срок приехал князь Василий Лукич Долгорукий, чтобы уяснить состояние курляндских дел, и его появление обрадовало Анну, – поможет разобраться в женихах. Князь такой приятный собеседник, красив, с изящными манерами, настоящий европейский талант. Недаром столько лет общался с королевскими дворами в Дании, во Франции, а теперь вот в Польше. Он с первых же слов успокоил Анну, заверив, что никакого расчленения Курляндии на воеводства допущено не будет и король Август лишь стращает этим. Вот и хорошо, что так!
Как раз недавно пришли подводы с разными съестными припасами, с водками и винами, было чем угостить гостя, и Анна проявила себя тороватой хозяйкой.
– Угощайся, Василий Лукич, для ради моего веселья. Уж так я тебе рада, так что и сказать нельзя. Праздник нынче у меня с твоим приездом.
Василий Лукич улыбался, благодарил хозяйку за приветливые слова и, как истинный талант, рассыпался в обоюдных любезностях. А о женихах сказал:
– Ох уж эти женихи… – неодобрительно покачал он головой и глубоко вздохнул. – Брак в один день пожинает все цветы, кои амур взлелеивал долгое время.
Что это? Уж не намекал ли князь Василий Лукич на свою влюбленность или проявлял присущую ему галантность? Так или иначе, но слушать его Анне было весьма приятно. Пусть бы говорил и говорил, и ради этого она все подливала и подливала в его бокал то красного, то белого вина. И оба были очень веселы.
– Ах, женихи… Разве можно в них разобраться? Пускай бы каждый так и оставался женихом, но никогда чтоб мужем, – опять вздыхал Василий Лукич и прикладывался красиво очерченными губами к пухлой ручке Аннушки. Она, конечно, дозволит, чтобы ее так называть?
За все его хорошие слова Анне самой хотелось от всего сердца, от души поцеловать князя. Не будет же он против?.. Видно по глазам, что почтет это… ну, если не за счастье, то за удовольствие. Анна придвинулась к нему, а Василий Лукич только этого и ждал, чтобы перехватить ее дыхание своими поцелуями.
Вполне приятно провел он два дня в гостях у герцогини, оставив и у нее хорошие воспоминания о столь галантном госте.
О женихах сказал неодобрительно. Да ведь и в самом деле зараньше не узнать их. Может, суженый второй супруг окажется таким, как первый, и надобно будет его терпеть. О господи!.. Были бы они – маркграфы, герцоги – такими же, как Бирон, как этот Долгорукий или Петр Бестужев, а ну как мужем станет старец или мальчишка-недоросток?.. А может, вовсе отказаться от замужества, оставаясь полновластной хозяйкой самой себе, а не в чьем-то подчинении? Может, насильно дядюшка не выдаст и Курляндию тогда не потеряет, зная, что тут она, его племянница. Но только чтобы перестал следить, с кем и в каком амуре пребывает, не маленькая ведь. Хоть с худородным Бироном, хоть с князем Долгоруким, ее воля на то.
Будучи в Померании, царь поручил своему генеральс-адъютанту от кавалерии Вилиму Монсу доставить пакет рижскому губернатору князю Петру Голицыну, а на обратном пути заехать в Митаву и передать курляндской герцогине письмо от государыни.
