Кремлевские жены - Васильева Лариса (мир книг .TXT) 📗
— А Крупская как же?
— Не знаю…
Этот дурацкий разговор происходил в конце сороковых. Мы не были атомными детьми. Зато отлично знали, что в Америке голодают черные ребятишки, что за счастливое детство, какое бы оно ни было, нам нужно говорить спасибо товарищу Сталину и что дедушка Ленин хоть и умер, но вечно живой и каждый день завещает нам учиться, учиться и еще раз учиться. Коротенькое «еще раз» делало всю фразу не слишком серьезной и смешило: как так — «еще раз»?
Если с именем Сталина всегда было связано нечто грозно-грандиозное, то с именем дедушки Ленина ничего особенно не связывалось. Он жил в нашем представлении сначала как хорошенький кудрявый ребенок, потом гимназист — белая статуя — одна рука оперлась на тумбу, другая лежит на ремне брюк; и, наконец, лысенький, с небольшой бородкой и прищуренными глазками, симпатичный старичок.
У него была любовница? А как же Крупская?
Она представлялась всегда одинаково скучной, седой, серо-синей глыбой, с вытаращенными глазами в очках.
Какая любовница, ведь они такие старые!
Лет через пять, совершенно забыв о сенсации Аленки, в подмосковной электричке, идущей из Пушкина, я услышала обрывок тихого разговора двух пожилых женщин.
— Арманд строил, потому и стоит. Были бы они сегодня, другая бы жизнь была.
— Какой человек! Инесса пятерых ему оставила. Всех воспитал.
— Стеша детей подняла. Ему ее Бог послал.
Они перешли на шепот, а в моей голове отпечатались два знакомых слова: Арманд, Инесса. Инесса Арманд — соратница Ленина и Крупской. Забыла и об этом разговоре. Средняя школа делала все, чтобы жизнь Ленина не вызывала к себе никакого любопытства. Общество должно было принять на веру мысль об идеальном Ильиче и не слишком задумываться над его жизнью.
Наконец, летом 1953 года, на даче Ивана Федоровича Попова, в первые же дни моей жизни там, сидя за обедом рядом с бойким молодым режиссером, приехавшим к Попову, я вдруг замерла от вопроса режиссера, обращенного к Попову:
— Иван Федорович, это правда, что вы были близко знакомы с Инессой Арманд?
Попов быстро переглянулся с женой.
— В какой-то степени. Нас обоих сослали в Мезень. Потом вместе работали за границей в Интернационале…
— Напишем сценарий «Любовь Ленина»?
Лицо Попова напряглось.
— В каком смысле — любовь?
— В прямом. Вы же сами все понимаете. Покажем, как люди преодолевали чувства ради революционного долга.
Лицо Попова смягчилось:
— Не помню, чтобы чувства кто-то преодолевал ради революционного долга. О какой любви вы говорите? Не знаю.
Режиссер уехал несолоно хлебавши. Между Поповыми разгорелся скандал:
— Откуда ты взяла этого провокатора? Зачем привезла его?
— Но, Жан, он пристал как банный лист. Он был такой милый. Я не могла отказать. Я не так воспитана. Ну, ничего, ты ведь его отшил.
Люди из поколения Попова — конспираторы. Они прошли школу жандармской слежки, ленинской подозрительности, сталинской нетерпимости. Школу большевистской опасливости и множества фигур умолчания.
В тот же вечер я связала одной ниткой рассказ Аленки о любовнице Ленина, разговор двух женщин в электричке и вопросы режиссера. Нужно спросить Ивана Федоровича про Инессу Арманд.
Красиво звучит имя: Инесса Арманд! Загадочно! Привлекательно! Одновременно возникает нечто и воздушное, и величественное.
За первым же нашим с Иваном Федоровичем «тайным» обедом он сказал:
— Инессу я знал более, чем кого бы то ни было из революционеров.
— Правда, она была любовницей Ленина?
Иван Федорович ничего не ответил. А в конце обеда назидательно, что редко делал, произнес:
— Запомни, жизнь значительно сложнее, чем может показаться, а слово — страшная сила. Неточное слово опасно для писателя. И вообще для человека. Инессу Арманд никак нельзя назвать любовницей Ленина. Это все гораздо, гораздо сложнее.
Попробую воспользоваться описанием Инессы Арманд, сделанным ее биографом, Павлом Подлящуком: «Длинные косы уложены в пышную прическу, открыты маленькие уши, чистый лоб, резко очерченный рот и зеленоватые, удивительные глаза: лучистые, внимательно-печальные, пристально глядящие вдаль».
Трудно представить.
Фотографии? Разочаровывают. На фотографиях она кажется мне похожей на хищную птицу — клювообразный нос, летящий профиль. В застылости фотоснимка лицо скорее отпугивающее, чем притягивающее к себе. Но, видимо, это лицо в движении, в разговоре, в улыбке, в сиянии глаз было неповторимо, неуловимо прекрасно, иначе не сходились бы в единодушном мнении все люди, хоть раз видевшие Инессу Арманд.
«Она была необыкновенно хороша».
«Это было какое-то чудо! Ее обаяния никто не выдерживал».
«Она своим очарованием, естественностью, манерой обращаться выжигала пространство вокруг себя. Все переставало существовать, когда появлялась Инесса, начинала говорить, улыбаться. Даже хмуриться».
Пятнадцати лет от роду две девочки, осиротевшие дочери французских актеров Натали Вильд и Теодора Стефана, приехали в Россию к своей тетке, которая давала уроки музыки и французского языка в богатой русской купеческой семье.
Еще и сегодня в подмосковных Пушкине, Ельдигине, Алешине помнят хозяев торгового дома «Евгений Арманд с сыновьями». Глава клана Евгений Евгеньевич Арманд был владельцем лесов, поместий, доходных домов в Москве, шерстоткацкой и красильно-отделочной фабрики в Пушкине, на двадцать восьмой версте от Москвы. Братья, сыновья и племянники Евгения Арманда вели коммерческие дела в России и за границей. Были Арманды обрусевшие французы, что, возможно, объясняет их особое пристрастие к двум девочкам, Инессе и Рене Стефан, появившимся в семье вместе с их тетушкой-гувернанткой.
Эти девочки, прямо из Парижа, такие хорошенькие, умненькие, изящные, прекрасные музыкантши, как диковинные пташки, влетели в семью Армандов, где их словно ждали юноши, готовые полюбить со всей страстью романтических сердец: трое сыновей Евгения Евгеньевича Арманда — Александр, Владимир, Борис. Разумеется, такие девочки, по законам тогдашней русской жизни, не годились в невесты братьям Арманд. Но, во-первых, братья были юношами очень прогрессивными, все их мысли, а позднее и поступки направлялись не на укрепление основ торгового дома «Евгений Арманд с сыновьями», а на расшатывание основ — особенно ярко выразили это всей своей жизнью Владимир и Александр; во-вторых, и, по-моему, в-главных, французское происхождение девочек Стефан явилось тем самым первоначальным очаровывающим фактором, устоять против которого не было никакой возможности.
Россия всегда смотрела на все иностранное как на чудесное. Быть может, виной тому — железный занавес на окне, глядящем в Европу и прорубленном из Европы Петром Первым? Во времена моей молодости, в 50—60-х годах XX века, для юноши из преуспевающей, скажем, московской писательской семьи было великим успехом и престижем жениться на молоденькой иностранке, работавшей нянькой в аккредитованной в СССР посольской семье. Это давало запасные связи и открывало такому юноше тропинку на Запад или даже широкую дорогу, если юноша обладал каким-либо дарованием в области искусств общедоступного характера: балете, музыке, кино, живописи.
В дни же юности братьев Арманд, не нуждающихся в невестах «на выезд», образ юной француженки как бы намекал на искру от пламени Великой французской революции. Эдакая Марианна с баррикады. Инесса вполне могла напомнить ее.
Инесса вышла замуж за Александра Арманда, Рене — за Бориса.
Для того чтобы в какой-то степени понять обрусевшую и революционизированную Инессу, следует обратиться, мне кажется, к великой русской художественной литературе, во многом сформировавшей мировоззрение молодежи конца XIX — начала XX века. Инесса и сама признается, что на ее образ мыслей наложили отпечаток взгляды Льва Толстого. Она пишет: «Некоторые его фразы и характеристики как-то запечатлеваются на всю жизнь, иногда даже дают ей направление. Например, в „Войне и мире“ есть одна фраза, которую я прочитала, когда мне было 15 лет, и которая имела огромное влияние на меня. Он там говорит, что Наташа, выйдя замуж, стала самкой. Я помню, эта фраза показалась мне обидной, ужасно обидной, она била по мне, как хлыстом, и она выковала во мне твердое решение никогда не стать самкой — а остаться человеком».
