Вице-император. Лорис-Меликов - Холмогорова Елена Сергеевна (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗

С той поры шляпы не надел ни разу.

Вообще первые два года Лорис-Меликов частенько бывал на гауптвахте, впрочем, не чаще других. Чем больше дежуришь, – а на свежих выпускников Школы гвардейских юнкеров, как на новеньких, дежурства выпадали почаще прочих, – тем больше делаешь ошибок и, соответственно, чаще посещаешь суровое здание под каланчою. Не сразу выучился молодой корнет особому гвардейскому демократизму, заключавшемуся в том, что с фельдфебелями и унтер-офицерами надо дружить.

Дружить домами. Обер-офицеры в гвардии зависят от расположения к ним нижних чинов. А посему – не жмоться и всегда найди предлог одарить рублем или лишней чаркою водки своих помощников. А угощеньем не брезгуй. Крести детей, гуляй на свадьбах – короче, не чинись и не важничай.

Роздыху не было никакого. В октябре ожидался смотр начальника дивизии, и посему в понедельник учения конным строем, во вторник – пешим по конному, в среду и четверг – в пехотном строю по батальонному расчету, пятница и суббота – снова конный строй. И так – каждую неделю.

Смотр длился несколько дней, и командир 2-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант Карл Густавович Штрандтман полком остался чрезвычайно доволен. Впрочем, князь Багратион был скептичен и намекал офицерам, чтоб не обольщались, довольство дивизионного командира нетрудно объяснить тем, что в полку служат оба его сына.

– Цыплят по осени считают, господа, а осень для вас наступит через две недели, когда на смотр приедет его высочество.

Как в воду глядел.

Полк выстроился в манеже по батальонному расчету. Великий князь Михаил Павлович оглядел строй и заметно помрачнел. Гусары, привычные к посадке на коне, во фрунте были нетверды, хотя на штатский глаз ряды смотрелись весьма браво. Так то на штатский глаз. А на генеральский – все не как у людей, то есть на парадах прусской армии блаженной памяти Фридриха Великого. Нет единого дыхания, солдаты думают Бог весть о чем и не едят преданными глазами начальство. Пеший строй – последнее увлечение великого князя, и тут уж он особенно строг и придирчив. Командир гвардейского корпуса был раздражен, и команда «Шагом марш!» прозвучала столь свирепо, что корнет Приклонский, ведущий 3-й взвод 1-го эскадрона, дрогнул и сбился с шага. И это перед самим великим-то князем!

Михаил Павлович пришел в ярость неописуемую. Лицо великого князя пошло багровыми пятнами. Справившись о фамилии корнета, он прошипел фразу, оставшуюся в русской армии бессмертной:

– Вся рота не в ногу, один корнет Приклонский в ногу. Семь суток ареста!

Генерал-майору князю Багратиону-Имеретинскому тоже досталось:

– Чем вы там с ними занимались?! Должной выправки нет! Шага настоящего – нет! Полк в совершенно неудовлетворительном состоянии!

Командир полка, впрочем, довольно спокойно выслушал распекания корпусного начальника, офицерам же сказал:

– Ничего, посмотрим, что его высочество завтра скажет, когда конный строй увидит. А вы уж, господа, не ударьте лицом в грязь.

Не ударили. Лорис-Меликов сам удивлялся потом, как все складно, хорошо получалось у его взвода. Причиною тому был общий настрой, увлекший за собою каждого гусара в полку. Куда-то делись и вчерашняя неуверенность в себе, и волнение, и даже самые неумелые в тот час как-то подтянулись и выглядели пред великим князем молодцами.

Князь Багратион-Имеретинский, надо сказать, пешего строя недолюбливал, считая доблесть гусара не во фрунте, а в иных достоинствах. Зато строй конный – о, это совсем другое дело. Сам генерал наездником был великолепным, лошадей знал и любил. Их он тоже, как и рядовых гусар, делил на четыре класса по пригодности к службе: 1-й – хорошей езды, 2-й – посредственной, 3-й – капризных в езде, 4-й – вовсе не выезженных. К осени 1843 года лошадей 3-го и 4-го класса в полку вовсе не осталось, а на смотр отобраны были только первоклассные.

Князь был богат. Как наследник упраздненного имеретинского престола, он получил от русского правительства 600 тысяч рублей, да и женат был чрезвычайно выгодно на графине Стройновской, получившей в приданое полторы тысячи крестьян. Денег своих Дмитрий Георгиевич не жалел, и в конюшне у него находилось всегда не менее тридцати породистых лошадей его собственного завода, которыми он украшал фланги всех шести эскадронов на смотрах и парадах.

Еще в 1838 году, приняв полк, генерал Багратион едва ли не первым делом отправился по конюшням проследить, как содержатся лошади. Сразу же обратил внимание на то, что меры – бадьи, в которых каптенармусы дают овес лошадям, заметно меньше, чем следовало. Обозвав каптенармусов жуликами и кривомерами, князь тотчас же распорядился заменить все меры на новые соответствующего образца. Что вроде и было исполнено. И вот аккурат за неделю перед корпусным смотром ранним темным утром генерал как снег на голову нагрянул в конюшню 2-го эскадрона. Артельщик в этот час кормил лошадей Бог весть где раздобытой старой мерою. Князь пошел красными пятнами от гнева:

– Эскадронного! И немедленно!

Бедного ротмистра Цейдлера стащили с постели.

– Что у вас за порядки, ротмистр! Я… я не позволю издеваться над лошадьми! Вы их обворовываете! – Генерал размахивал перед носом несчастного эскадронного пустой мерою.

И пошло-поехало. Бедный ротмистр, испытанный в кавказских боях, стоял ни жив ни мертв. Наконец, гнев генеральский изошел.

– Я прошу вас, ротмистр, примите свои меры, – закончил Багратион свою грозную речь.

– У меня была одна, ваше сиятельство, – ответствовал Цейдлер, – да и ту вы отняли.

– Дурак! Я у тебя и шпагу отниму. Пять суток ареста!

И «русский немец белокурый», как прозвал Михаила Цейдлера в свое время Лермонтов, отправился под арест, а история, с ним приключившаяся, долго еще потешала полк.

Смотр в конном строю прошел столь успешно, что великий князь забыл о своих нареканиях, и гроза над гродненцами миновала, если не считать ареста несчастного Приклонского. Впрочем, смотры великого князя редко сходили без наказаний. Много лет спустя, разговорившись как-то с бывшим лейб-гусаром Александром Абазой [13] о Михаиле Павловиче, Лорис-Меликов нашел объяснение такой свирепости командира гвардейского корпуса, человека в общем-то незлобивого и легко отходчивого.

Михаил Павлович женат был на германской принцессе Фредерике-Шарлотте-Марии, в православном крещении Елене Павловне, и нельзя сказать, что был счастлив в своем браке. Елена Павловна значительно превосходила мужа своего и в уме, и в характере. Впрочем, обнаружилось это, когда Михаила Павловича не было в живых, да и самого императора не стало. Абаза в конце 50-х состоял гофмейстером великой княгини и имел немало случаев убедиться в достоинствах ее ума в пору подготовки крестьянской реформы. Впрочем, вдовой Елена Павловна была великолепной, память о муже почиталась в Михайловском дворце священной, но в ее воспоминаниях о покойном супруге проскальзывали реплики, достаточно красноречивые для чуткого уха. Оставалось догадываться, какие муки терпел великий князь в собственном доме.

Нет начальника свирепее, нежели муж-подкаблучник, угнетенный превосходством своей супруги. А гродненцам в этом смысле повезло особенно: в Польше их шефом долгое время был Константин Павлович, отказавшийся от престола из пренебрежения к династическому браку, за что младший брат из тайной зависти очень не любил Константина [14].

По отбытии корпусного командира наступила неделя отдыха, которая ничем не запомнилась, поскольку начался такой гусарский кутеж, что вся эта неделя превратилась в какие-то единые полупьяные сутки. Князь Багратион был довольно снисходителен к такому времяпрепровождению гусар, он ведь тоже когда-то слыл отчаянным бретером и лихачом. Но в один прекрасный день его сиятельство сам явился в Сумасшедший дом и объявил:

– Делу – время, потехе – час. Чтоб завтра все были как стеклышко.

В ход пошли для кого огуречный рассол, а для кого и нашатырный спирт, но на следующий день господа офицеры были в надлежащей форме и готовы к дальнейшим учениям, смотрам, разводам караулов et cetera.