Факелоносцы - Сатклифф Розмэри (книги бесплатно без .TXT) 📗

И Аквила, присев на корточки у огня, бросавшего дрожащие неровные отблески на папирус, стал переводить дальше: «В тот раз мне удалось бы добраться благополучно до моей отчизны, если бы не зыбь, не морские течения и северный ветер, которые объединились против меня, когда я огибал мыс Малея, и отогнали от Киферы далеко в море…»

Внезапно он услышал, как эти знакомые слова произносит густой красивый голос Деметрия; рев штормового ветра в заливе вдруг превратился в рев летнего урагана, бушевавшего в большом лесу. Он опять сидел дома, в атрии, переживая те последние, по-особенному светлые мгновения перед тем, как залаяли собаки и той жизни пришел конец. Аквила увидел, как сверкнул на отцовской руке, гладившей голову Маргариты, изумруд, увидел кроткое бледное лицо Деметрия, склоненное над свитком, Флавию, расчесывающую волосы в свете очага.

Он запнулся, пытаясь подобрать нужное слово, — и настоящее вдруг навалилось на него всей тяжестью, оглушило, как громкий стук захлопнувшейся двери в тюремной камере. Но он продолжал читать. Ничего другого не оставалось. Только к горлу подступила безнадежность, и какое-то мгновение он читал по памяти, так как перестал различать буквы.

Уже позади остались лотофаги, [13]Одиссей с матросами уже достиг острова циклопов… и тут Ауде отвернула от огня раскрасневшееся лицо.

— Хватит рассказывать сказки. Ешьте, пока добрая пища не испортилась.

Наваждение кончилось. Аквила опустил свиток, дал ему свернуться и уложил в шкатулку с остальным добром, а хозяева принялись за дымящийся ужин.

— Когда я был молод, я был воином, и никто не мог устоять против моего меча, разящего подобно молнии, — проговорил Бруни, протягивая руку с роговой ложкой, чтобы зачерпнуть из общего котла. — Зато теперь, когда я стар и только мудрость осталась при мне, — у меня есть раб, который умеет говорить слова давно умерших, просто глядя на черные значки. Поистине я все еще большой человек среди моего народа. — Он глотнул горячей похлебки, закашлялся, неряшливо брызгая едой, и выплюнул похлебку в огонь. Затем он устремил на Аквилу пристальный суровый взгляд. — И все же, будь моя рука достаточно сильна, чтобы держать меч, и будь под ногами у меня палуба, мой раб мог бы лежать на дне моря на глубине семи галер, и я бы о нем не пожалел.

Аквила, закрывавший крышку сундука, поднял глаза. Внутри у него кипели горечь и гнев. Боль, испытанная от короткого пребывания в родном мире, сделала его безрассудным.

— Будь уверен, старый Бруни, — сказал он, и дыхание его участилось, — будь уверен, твой раб был бы рад лежать на глубине семи галер, только бы не быть твоим рабом!

Взгляды их скрестились — и они долго не отводили их — темные молодые злые глаза Аквилы и выцветшие голубые щелки в глубине морщин, а двое мальчишек и женщина наблюдали за этим поединком. Наконец старый мореход кивнул, и на его губах, прикрытых бородой, мелькнула еле уловимая жесткая улыбка. Первый раз Аквила увидел старика улыбающимся.

— Ну-ну, пламенные слова ты сказал, мой раб. Что ж, вспышка огня не вредит никому — ни рабу, ни свободному. — Он опять наклонился и поднес ко рту ложку.

С той поры редкий вечер проходил без того, чтобы старик, почти не посещавший теперь дом вождя, не призывал к себе Аквилу, выделяя его из остальных рабов, дабы тот почитал ему про скитания Одиссея. И из вечера в вечер, скрючившись у очага, Аквила под волчий вой ветра за окнами воскрешал к жизни волшебство золотых берегов и далеких морей, черных, как зрелый виноград. Сам он, как и его слушатели, не бывал в тех краях, но волшебство их было ему близко, ибо было частью его собственного утраченного мира. А старик с внуками сидели и слушали, при этом кто чинил рукоятку копья, а кто плел тетиву лука.

Однажды вечером в самом конце осени Аквила сидел на корточках на своем обычном месте и читал при свете потрескивающих березовых поленьев и красноватого тлеющего торфа про то, как Одиссей оттянул тетиву своего большого лука. Вдруг собаки вскочили, виляя хвостами от радостного ожидания, и почти бесшумно подбежали ко входу.

— Наверно, Тормод пришел, — сказал Торкел.

Старший брат в этот вечер был с воинами в доме вождя. Успевший подмерзнуть свежевыпавший снег захрустел под двумя парами ног. И вот кто-то уже затопал у входа, стряхивая снег, затем дверь отворилась, впустив струю морозного воздуха, и со стуком захлопнулась снова. Между стойлами показался Тормод, и он шел не один.

Зайдя на освещенную половину, Тормод отряхнулся, как собака.

— Глядите, кого я привел! «Морская колдунья»-то вернулась. А вот и сам Бранд Эриксон, он зашел ненадолго посидеть у нашего очага.

Гость показался Аквиле вылитым Одиссеем, только курчавые жесткие волосы — не черные, а рыжевато-седые. Он был смугл, как увядший дубовый лист, худ, как зимний волк, с выражением дерзкой отваги на хитроватом лице. Его встретили с искренней радостью, с той простотой, на какие имеет права лишь давняя дружба, видно было — он не раз сиживал у здешнего очага. Ауде отложила пряжу, встала, взяла гостевую чашу из букового дерева, отделанную серебром, и, наполнив до краев бережно хранимым напитком из меда и тутового сока, подала ему со словами:

— Выпей и будь желанным гостем.

Тот взял чашу, осушил ее до дна, присовокупив обычное «Ваше здоровье!», и отдал хозяйке. Потом он придвинул к очагу скамейку, уселся и, втирая темно-красные капли напитка в седую бороду, огляделся вокруг с важным и довольным видом.

— Хорошо опять сидеть у очага, друзья. Хорошо, когда можно до весны забыть о морских тропах.

— Что-то ты нынче поздно вернулся, видно, тебя задержали торговые дела, — проговорил старый Бруни, придвигаясь поближе к огню и кутаясь в свой волчий плащ. — А мы тебя уже и ждать перестали, решили, что Гутрум выбрал для «Морской колдуньи» другую стоянку на эту зиму.

— Нет, нет, просто торговые пути не такие надежные, как пути военных кораблей. — Гость раскинул полы своего косматого шерстяного плаща и нагнулся, чтобы потрепать по голове щенка, подкатившегося к его ногам. — Гутрум собирался сделать последнюю стоянку у Хенгеста в Норфолке и поторговать там. Но когда мы подошли к берегу, то выяснилось, что Хенгест с большей частью людей ушел далеко на юг к самым Белым Скалам, на новые охотничьи угодья, которые им отдал Рыжий Лис, — остров Танат, так называют его римляне. Вот и получилось, что наша торговля ушла вместе с ними.

Аквила, который, отодвинувшись в угол, чинил сломанное во время охоты на тюленя копье, быстро поднял голову, услышав знакомые имена и названия. Рыжий Лис… Значит, варвары тоже так зовут Вортигерна? И что означает внезапный уход Хенгеста и его дружины? Он опять опустил голову, продолжая трудиться над копьем, но каждое сказанное у очага слово исполнилось вдруг для него особым мучительным смыслом.

— Тогда и мы повернули на юг, прошли вдоль берегов острова Римлян [14]— а в такое время года, сами знаете, это нелегко — и в конце концов добрались до Таната и там, за болотами, увидели большую серую крепость, построенную римлянами. Нас приняли хорошо, торговля была удачной, но, когда мы справились со всеми делами, уже настала поздняя пора, и многие из наших готовы были зазимовать в лагере Хенгеста. Но «Морской колдунье» не терпелось домой, на родную стоянку, поэтому-то мы поставили ее носом на северо-восток. Ох и досталось же нам! Полдороги галера шла по ветру впереди шторма, прыгая и брыкаясь, как необъезженная кобылица, а полдороги мы ничего дальше весел не видели, кроме морозной мглы. И все же сегодня Гутрум и остальные сидят у очага вождя, а я у твоего очага, и завтра я тронусь в глубь суши, в сторону моего родного дома. И это хорошо.

— Всегда хорошо сидеть у очага после того, как окончил плавание, — согласился Бруни. — Но еще лучше спуститься на берег к лодочному навесу и услышать плеск весел, когда пришла новая весна. — Бруни поднял голову, старое лицо его по-ястребиному насторожилось. — Но что за всем этим кроется? По какой причине Лис Вортигерн подарил Хенгесту новую землю?