Свидетели - Гурьян Ольга Марковна (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Вот вам погибель, и ничто вам не поможет. Бах! — стреляет первая бомбарда и, будто непрерывные раскаты грома, вторая, и третья, и десятая.
Не хотите сдаться по доброй воле, так вот же вам — бах! — музыка погромче ваших колоколов.
Ядра летят в юго-восточную часть города от Шатле, у моста, и до крайней угловой башни, и каждый выстрел в эту густую кучу домов несет смерть.
Пусть рушатся крыши над вашими головами, дыбом встаёт мостовая, черепицы летят по воздуху, как осенние листья... Бегите, бегите во все стороны, спасайтесь, как муравьи из разрушенного муравейника! Еще не то будет...
Не будет вам муки для хлеба, будете жевать сырой овес, будете тощие, как тушка зайца, подвешенная за лапки в лавке мясника, будете голодные; как ни затягивай пояс, не удержать души в теле. И я обстреливаю и уничтожаю двенадцать их водяных мельниц на берегу реки.
А завтра мы возьмем крепость Турель и отрежем Орлеан от левого берега, от юга, от всякой помощи.
В серых сумерках рассвета, невидимые, мы подступаем к Турели и внезапно, по зову трубы, появляемся на верху вала и бросаемся в атаку.
Сверху опрокидывают нам на голову жаровни с кипящим маслом. Из ворот крепости кидаются нам навстречу ее разъяренные защитники. Мы бьемся лицом к лицу, пронзаем их пиками, разбиваем им головы боевыми дубинами, рубим их мечами. Четыре часа продолжается битва, но они превышают нас числом, и мы отступаем.
Погодите, погодите! Смеется хорошо, кто смеется последним. Я — Уильям Эпльбай, бомбардир, и мне хорошо известны сила и коварство пороха.
Два дня и две ночи напролет, сменяя друг друга для короткого отдыха, мои люди ведут подкоп под Турель. Подложив порох, мы поджигаем пропитанные смолой подпорки.
И Турель взлетает на воздух.
Когда дым и пыль рассеиваются, мы видим, что разрушены укрепления и бойницы, но часть крепости еще стоит в развалинах и деревянная башенка на самом верху чудом цела. А французы не в силах долее защищать крепость, отступают в город и на прощание взрывают три арки моста и сбрасывают в реку доски, прикрывающие прорыв.
Мы занимаем Турель, то, что осталось от нее, и поднимаем на башне наше знамя.
Теперь Орлеан отрезан от левого берега.
Наш военачальник, граф Салисбюри, поднимается на башню и сквозь узкую амбразуру смотрит на город. Отсюда его хорошо видно.
Это большой город, больше мили вдоль берега реки от восточной угловой башни до западной, а в ширину больше полумили от реки и до ворот у парижской дороги. Над высокой стеной остроконечные крыши и зубчатые верхушки башен.
И вдруг оттуда, из второй башни налево от моста, вырывается язык пламени, и каменное ядро перелетает через реку и попадает в эту узкую амбразуру, прямо в лицо Салисбюри.
Хотя я скорблю о его гибели, но все мы смертны, а на войне в особенности, и остался у нас капитан Уильям Гласдэл, отважный и искусный воин. Но следует отдать должное и врагу. Что за искусство у этого французского пушкаря! Попасть по такой траектории в такую узкую щель — достойно восхищения. Как только мы возьмем Орлеан, я найду этого молодца и уговорю его поступить в мой отряд.
Мы укрепляем Турель, роем перед ней ров и отводим часть реки, чтобы наполнить его водой, а через ров сооружаем подъемный мост. Немного позади строим бастион и вокруг него частокол, а за ним крепкий форт Огюстен, на месте монастыря, который французы разрушили в ожидании нашего прихода. К западу от города ставим еще форт Сен-Жан, и оттуда можно проследить дорогу вниз по реке. И ещё форт к северу — Париж, потому что он сторожит парижскую дорогу. Теперь мы окружили Орлеан и, раз не удалось взять его приступом, так возьмем осадой.
Между тем наступает зима, и земля промерзла насквозь, так что даже звенит, когда ступаешь Часть нашего войска уходит на зимние квартиры в Жарго. А мы стучим зубами от холода, и только удается согреться в редких стычках с арманьяками.
В начале декабря приходит к нам подкрепление под командой Джона Тальбота, графа Шрюсбери.
Из всех наших полководцев он самый знаменитый — смел, и жесток, и хищен. Когда он берет город, он не оставит в нем камня на камне и так его очистит, что и дырявого башмака не найти среди развалин. Уж ему за шестьдесят, а нет такого пьяницы и богохульника, чтобы его переспорил или перепил, и ругается он так, что даже удивительно, как его гортань не сгорит от жара этой брани.
Тальбот приводит с собой триста человек и свою артиллерию, и, конечно, всё, что мы сделали, ему не нравится, и он упрекает нас в трусости и неумении. И в душераздирающей брани, перебирая, словно четки, имена всех святых, он поносит нас за то, что нету форта с восточной стороны города,— закрыть дорогу вверх по реке. Мы строим большой форт Сен-Лу, с четырьмя башнями по углам, и теперь кольцо замкнуто, и мы снова начинаем обстрел Орлеана.
На самый Новый год мы сражаемся у Лисьих ворот в западной стене. И вдруг я вижу, что одно ядро, судя по траектории, летит прямо в меня, и отскочить я уже не успеваю.
И таким образом этот новый, 1429 год оказался для меня короче одного дня, осада Орлеана для меня лично кончилась, и дальше я ничего не знаю.
Глава вторая
ГОВОРИТ БАРНАБЭ С «ИРОНДЕЛИ»
Я — Барнабэ, хозяин лодки «Ирондель» — «Ласточки». Это хорошая, большая и крепкая грузовая лодка. Раньше я на ней зарабатывал неплохо, на жизнь хватало. У меня был домик в Портеро, и я кормил четырех гребцов. Осенью Портеро разрушили, пришлось мне переехать в Орлеан и жить здесь тесно и неудобно.
К тому же заработать нечего. Город окружен со всех сторон, и никакой груз не вывезешь, и грузов никаких нет.
Нету жизни на реке, и течет она пустынная, как, наверно, текла в те времена, когда на всей земле только и жили Адам с Евой.
И оттого, что нету привоза, а народу набилось в Орлеане как сельдей в бочке, наступила такая дороговизна, что немыслимо поесть хлеба досыта. Та же селедка, одна маленькая селедка, стоит три или четыре серебряные монеты. За одну монету — три яйца. Кружка вина осенью была две медные монеты а теперь четыре или даже шесть. А к мясу и не подступишься. Такой кусочек говядины, что и откусить нечего, а сразу проглотишь и даже вкуса не почувствуешь,— в октябре ему была цена шесть медяков, а теперь две большие серебряные монеты. А откуда их взять, эти монеты, и медные и серебряные?
И то-то мы все, хозяева лодок, обрадовались, когда мессир Жак Буше, главный казначей, позвал нас в свой прекрасный дом у Лисьих ворот и сказал:
— Друзья, нам послан из Блуа большой обоз с провиантом. Сейчас он находится в Шэнси, и надо его оттуда доставить. Шэнси — небольшая деревня, в пяти милях к востоку от Орлеана, на правом берегу.
Мессир Жак говорит:
— Берегом не проедешь. Там форт Сен-Лу, и англичане нас не пропустят. Надо провести провиант по реке. Сколько у вас есть лодок, все отправляйтесь в Шэнси, да поскорей.
— Мы бы рады, ваша милость,— отвечаем мы.— Да как река позволит. Ветер-то восточный. Против ветра и против течения нам не выгрести. И лодки погубим, и сами потонем ни за что.
— Переменится же ветер когда-нибудь,— говорит мессир Жак.— А вы будьте готовы.
И вот мы сидим в тростниках над рекой под Новой башней, крайней, восточной, и ждем, когда переменится ветер.
Бывают же реки спокойные, полноводные, круглый год судоходные. Наша Луара не такая. Уж такую причудницу поискать — переменчивая, как апрельский денек.
Когда пройдут дожди или тают снега, столько в ней воды, такие волны на ней поднимаются, что могут с крышей покрыть дом. А через день, глядишь, куда делась вода? Одни тоненькие струйки играют между песчаных мелей.
Последнее время дождей было много, плыть бы да плыть, да проклятый восточный ветер мешает.
