Десять меченосцев - Ёсикава Эйдзи (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Устав спорить с монахом, Оцу слабо кивнула в ответ, и они отправились вдоль реки.
Огин было лет двадцать пять – возраст не юный, но она была все еще хорошенькой. Дурная слава ее брата отпугивала женихов, но многие сватались к ней. Вкус и хорошее воспитание Огин проявлялись во всем. Она отказывалась от предложений под тем предлогом, что ей надо вывести брата в люди.
Дом, в котором жила Огин, был построен ее отцом Мунисаем, когда тот еще руководил военной подготовкой в клане Симмэн. За его заслуги ему была оказана честь носить фамилию Симмэн. Дом, окруженный высокой глинобитной стеной на каменном основании, стоял на берегу реки и был слишком велик для скромного провинциального самурая. Сейчас дом утратил былое величие. Крыша поросла диким ирисом, а стены додзё, где в свое время Мунисай обучал боевым искусствам, были заляпаны пометом ласточек, поселившихся под стрехой.
Мунисай, впав в немилость, потерял положение и умер в бедности, что нередко случалось в то смутное время. После его смерти слуги оставили дом, но многие время от времени заходили, поскольку были жителями Миямото. Они приносили свежие овощи, прибирали в нежилых комнатах, наполняли кувшины водой, разметали дорожки и оказывали Огин другие услуги. Они любили поболтать с дочерью Мунисая.
Услышав скрип калитки, Огин, сидевшая за шитьем в задней комнате, решила, что это кто-то из бывших слуг. Когда Оцу с ней поздоровалась, она вздрогнула от неожиданности.
– Ты напугала меня! – сказала Огин. – Я заканчиваю твой пояс. Он тебе нужен завтра для храмовой церемонии?
– Прости меня, Огин, за хлопоты. Я должна была сшить его сама, но очень занята в храме.
– Рада тебе помочь. Надо же чем-то заниматься. Без работы я начинаю тосковать.
Оцу вдруг обратила внимание на домашний алтарь. В нем на маленькой тарелке теплилась свеча, освещавшая две темные таблички с тщательно выписанными иероглифами. Перед поминальными табличками стояли вода и цветы. Надписи гласили:
«За упокой души Симмэна Такэдзо, 17-ти лет.
За упокой души Хоньидэна Матахати, того же возраста».
– Огин, – с тревогой спросила Оцу, – ты получила известие об их смерти?
– Нет… но чего же ждать? Я смирилась с этой мыслью. Они, конечно, погибли в Сэкигахаре.
Оцу энергично замотала головой.
– Не говори так! Накличешь беду. Они живы, я знаю. Я уверена, что они на днях появятся!
Огин не отрывалась от шитья.
– Ты видишь во сне Матахати? – мягко спросила она.
– Постоянно. А что?
– Значит, его уже нет в живых. Я тоже все время вижу во сне брата.
– Огин, не говори так!
Подбежав к алтарю, Оцу выхватила поминальные таблички.
– Я их выброшу, они предвестники беды!
Оцу задула свечу. Слезы катились по ее щекам. Схватив цветы и воду, она побежала на веранду и забросила цветы подальше в сад, а воду выплеснула. Вода угодила прямо на голову Такуану, который ждал внизу.
– Ой, холодно! – завопил он, вскакивая и вытирая голову покрывалом. – Ты что? Я пришел попить чаю, а не купаться!
Оцу рассмеялась, и на глазах у нее снова появились слезы, но теперь она плакала уже от смеха.
– Прости, Такуан, я тебя не видела. – Она вынесла чай, чтобы загладить вину.
Огин, выглянув на веранду, спросила:
– Кто это?
– Странствующий монах, он живет при храме. Тот самый, который не моется. Мы с тобой однажды его видели. Он лежал на солнцепеке и что-то внимательно изучал на земле. Когда мы спросили, что он делает, он ответил, что наблюдает поединок двух блох. Сказал, что выдрессировал блох, и теперь они его развлекают.
– Вот кто!
– Он самый. Зовут его Такуан Сохо.
– Странный человек.
– Мягко говоря.
– Что это на нем? Совсем не похоже на монашеское облачение.
– Покрывало для постели.
– Покрывало? Он и вправду шутник! Сколько ему лет?
– Говорит, что тридцать один, но иногда я чувствую себя его старшей сестрой. Он такой глупый! Один служитель храма говорил мне, что Такуан – примерный монах, несмотря на его внешний вид.
– Вполне возможно. Трудно судить о человеке по его внешности. Откуда он?
– Он родился в провинции Тадзима и начал готовиться к монашеской жизни с десяти лет. Четыре года спустя был принят в храм школы Риндзай. Затем он поступил в учение к монаху из храма Дайтокудзи и проделал с ним путь до Киото и Нары. Позднее он учился у Гудо из Месиндзи, Итто из Сэннана и прочих мудрецов. Он потратил на учебу долгие годы.
– Может быть, поэтому в нем есть что-то необычное.
– Он был определен в приход Нансодзи и императорским указом назначен настоятелем Дайтокудзи, – продолжала Оцу. – Оттуда он сбежал через три дня. Никто не знает причины, сам же он никогда не рассказывает о своем прошлом.
Огин только покачала головой.
– Говорят, что знаменитые военачальники, такие, как Хосокава, и аристократы вроде Карасумару убеждали его оставить бродячий образ жизни, – продолжала Оцу. – Они даже предлагали построить для него храм и пожертвовать на его содержание, но Такуан не проявил интереса к этим проектам. Он говорит, что предпочитает скитаться по стране, как нищий, и иметь в друзьях только блох. По-моему, он немного тронутый.
– Может быть, мы тоже кажемся ему странными.
– Он так и говорит.
– Он надолго здесь?
– Никто не знает. Неожиданно появляется и внезапно исчезает.
Из-за веранды раздался голос Такуана:
– Я слышу каждое ваше слово!
– Мы дурного не говорим! – бойко отозвалась Оцу.
– Можете говорить плохо, если это доставляет вам удовольствие. Кстати, могли бы предложить мне печенье к чаю.
– Вот видишь, – сказала Оцу, – он всегда такой.
– Что ты имеешь в виду? – не унимался Такуан, смеясь одними глазами. – Посмотри на себя. С виду – мухи не обидит, на деле – в сотни раз бессердечнее меня.
– Неужели? Почему это я бессердечная?
– Ты бросила меня здесь одного, дав пустой чай. Ты думаешь только о своем пропавшем женихе.
Колокола звонили в храмах Дайсодзи и Сипподзи. Они начали на заре и сейчас, после полудня, время от времени возобновляли перезвон. Утром бесконечная вереница прихожан потянулась в храм – девушки, подпоясанные красными оби, жены торговцев, предпочитавшие более сдержанные тона, старухи в темных кимоно, тянущие за руку внуков. Маленький зал в Сипподзи был полон народу. Молодые люди не столько молились, сколько искали глазами Оцу.
– Она здесь, – сообщил один.
– Еще красивее стала, – добавил другой.
Посреди зала стоял миниатюрный храм, крыша которого была покрыта лимонными листьями, а колонны обвиты полевыми цветами. Внутри «Храма Цветов», как его здесь называли, помещалась статуя Будды, одной рукой указывающая на небо, другой – на землю. Статуя была помещена на плоское глиняное блюдо, и прихожане вереницей шедшие к статуе, поливали ее сладким чаем из бамбуковой ложки. Такуан, стоя рядом, наполнял бамбуковые трубки богомольцев священным бальзамом, который те уносили с собой на счастье. Такуан призывал не скупиться на пожертвование:
– Храм наш беден, пожертвуйте, сколько можете! Особенно богатые. Я знаю, кто из вас не бедствует – богатые носят тонкие шелка и расшитые оби. У вас полно денег. Столько же у вас забот! В тысячу раз переплатите за чай, и ваши заботы станут в тысячу раз легче.
Оцу в новом оби сидела за черным лакированным столиком по другую сторону «Храма Цветов». Ее порозовевшее лицо походило на окружавшие ее цветы. Оцу писала заклинания на пятицветной бумаге, ловко орудуя кистью, которую макала в тушечницу, покрытую лаком с золотой россыпью. Текст был таким:
С незапамятных времен в здешних местах бытовало поверье, что эти незамысловатые стихи, повешенные на стене, спасут не только от вредителей полей, но и от болезней и других напастей. Оцу писала их уже в сотый раз, так что рука начала дрожать и иероглифы получались не очень красивыми.
