Империя Солнца - Баллард Джеймс Грэм (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

Джим как раз раздумывал над тем, как бы ему повидаться с отцом, когда дежурный капрал прокричал снизу в лестничный проем какую-то команду. Молодому солдату этот маленький противный капрал (важнее чина в японской армии, судя по всему, не существовало) явно внушал ужас. Он тут же отбросил окурок, подхватил винтовку и пулей вылетел из палаты, погрозив предварительно Джиму пальцем.

Счастливый тем, что остался один, Джим тут же выбрался из постели. Сквозь окно ему была видна группа выздоравливающих сирот-китайчат на балконе соседнего крыла госпиталя. Они целыми днями сидели на балконе и пялились на него, одетые, милостью местной французской благотворительной организации, в точно такие же, как у него, европейские халаты. Между крыльями здания шла металлическая пожарная лестница, обложенная еще в 1937 году мешками с песком — для защиты окон от шальных, время от времени залетавших из-за реки снарядов.

Джим как был босиком, подошел к задней двери. Между мешками был оставлен узкий проход, а в нем просыпавшийся песок и сотни окурков — свидетельства тоскливых докторских перекуров. Стараясь не наступать на осколки битого оконного стекла, он пошел вниз по пожарной лестнице. К соседнему крылу от расположенной этажом ниже палаты вел ржавый металлический мостик.

Джим быстро спустился по железным ступенькам и пробежал по мостику. Где-то на этом этаже были отец и те, кто выжил на «Буревестнике». Окна палат, выходивших на пожарную лестницу, были закрашены черной краской — для светомаскировки. Провожаемый любопытными взглядами китайчат, он пошел по металлическому настилу вокруг крыла. Дверь черного хода в палату была заперта изнутри, но когда он потянул за ручку, головы китайчат вдруг разом исчезли за перилами балкона. На крыше стоял японский солдат с винтовкой: он посмотрел вниз, во двор-колодец между крыльями госпиталя, и что-то крикнул. Через внутренний двор побежали солдаты с примкнутыми штыками, а потом сквозь ворота вырулил мотоцикл с пулеметом на бронированной коляске. Джимслышал, как грохочут о каменные ступени солдатские башмаки и приклады винтовок; потом до него донеслись возмущенные крики французских монахинь.

Он присел за мешками с песком, перед запертой дверью. Солдаты уже бежали по металлическому настилу мимо детской палаты, и сквозь ржавый решетчатый пол сыпался песок. С авеню Фош донесся автомобильный гудок, и Джим понял, что все японские оккупационные войска, сколько их было в Шанхае, уже подняты по тревоге на его поиски.

Щелкнула задвижка, и дверь в палату распахнулась. Внутри было темно; затем, в случайно прорвавшейся сквозь облака вспышке солнечного света, Джим разглядел большую, на пещеру похожую комнату, в которой было полным-полно забинтованных людей, причем некоторые лежали на полу между койками; там были еще монахини, и японские солдаты с винтовками и брезентовыми носилками в руках отталкивали их с дороги. Бледные лица молодых британских моряков повернулись к солнцу, и тут же комната тяжело дохнула на него болезнью, ранами и затхлостью, и свежего воздуха вокруг не стало.

В дверном проеме стоял японский капрал и смотрел на Джима, скорчившегося между мешками с песком. Потом он захлопнул дверь, и Джим услышал, как он с криком влепил кому-то из солдат-японцев затрещину.

Час спустя Джим, опять водворенный в детскую палату, остался один. На авеню Фош снова загудели клаксоны, и он увидел, как в больничный двор задним ходом въезжает грузовик. Команду «Буревестника» и восьмерых гражданских, которые помогали спасать моряков, согнали вниз по лестницам и погрузили в кузов. Раненые лежали на носилках, прочие сидели, едва не падая от измождения.

Отца Джим не заметил, но сестра-француженка сказала, что и его тоже увезли на грузовике в военную тюрьму в Хонкю.

— Сегодня утром один из ваших моряков сбежал. Для нас это может очень плохо кончиться.

Сестра смотрела на Джима осуждающим взглядом японского капрала. Она сердилась на него, и за прошедшие несколько недель он уже успел привыкнуть к этой новой разновидности людского осуждения: на тебя злятся не за то, что ты что-то сделал не так, а за то, что ты не в силах изменить обстоятельств, в которых оказался.

— Ты живешь на Амхерст-авеню? Вот и иди себе домой. — Сестра сделала знак рукой монахине-китаянке, которая тут же выложила на койку свежевыстиранные вещи Джима. Было видно, что они рады возможности наконец-то от него отделаться. — Пускай твоя мамаша за тобой и смотрит.

Джим оделся, повязал галстук и старательно выровнял школьную шапочку. Он хотел было поблагодарить сестру, но она уже успела уйти к сиротам.

6

Парень с ножом

Войны всегда вдыхали в Шанхай новую жизнь, учащали пульс его запруженных людскими толпами улиц. Даже трупы в канавах стали выглядеть как-то оживленнее. Тысячи крестьянок заполонили тротуары на авеню Фош, у Cercle Sportif Franaise [22] торговцы сталкивались друг с другом на ходу, сцеплялись колесами велосипедов: вело— и просто рикши сплошным потоком, по десять в ряд, лились по дороге, затирая автомобили, которым едва-едва, на черепашьей скорости и под оглушительный рев клаксонов, удавалось как-то двигаться вперед. Молодые бандиты-китайцы в американских костюмах из блестящего шелка стояли на углах и выкрикивали друг другу номера в джай-алай. Возле «Ридженси-отеля» сидели в колясках рикш проститутки в меховых шубах под бдительным присмотром сутенеров: как будто заботливый муж собрался вывезти на прогулку свою очаровательную супругу. Весь город высыпал на улицы, как будто специально для того, чтобы отпраздновать захват Международного сеттлмента, его отторжение от Европы и Америки в пользу пусть чужой, но азиатской державы.

Впрочем, на пересечении авеню Петэн и авеню Хейг движение по-прежнему регулировали с подвесной площадки британский полицейский сержант и два сикхских унтерофицера из шанхайской полиции, под надзором одного-единственного стоявшего у них за спинами японского солдата. Вооруженные японские пехотинцы разъезжали по городу на разукрашенных камуфляжными пятнами грузовиках, как туристы на экскурсии. У Института Радия стояла, подтягивая перчатки, группа японских офицеров. Поверх рекламы кока-колы и колтекса красовались свеженаклеенные плакаты с портретами Ван Цзинвея, коллаборациониста, лидера местного марионеточного правительства. На авеню Петэн Джима нагнала колонна китайских солдат [23]; перекрывая шум толпы, они скандировали лозунги. То и дело сбиваясь с ноги, эта армия обычных кули, одетых в оранжевые мундиры и в американского образца резиновые кеды, промаршировала мимо барочного фасада казино «Дель Монте», а потом — мимо стадиона для собачьих бегов.

На проезжей части возле трамвайной остановки на авеню Хейг сотни пассажиров на минуту притихли, наблюдая за публичной казнью. На посадочной платформе лежали обезглавленные тела в стеганых крестьянских халатах, мужчины и женщины, должно быть, карманники или шпионы-гоминьдановцы. Китайские унтеры вытирали башмаки от крови, которая уже успела набраться в желобки трамвайных рельсов. Подошел переполненный трамвай, зазвонил и отогнал палачей в сторону. А потом прогремел себе по маршруту дальше, со свистом высекая дугой из провода и разбрасывая по сторонам искры, и передние колеса у него были окрашены влажно отблескивающим темно-алым цветом, как будто на ежегодной демонстрации профсоюзов.

В обычное время Джим бы остановился, чтобы посмотреть на толпу. По дороге домой из школы Янг часто заезжал в Старый город. Публичную казнь через повешение обычно приводили в исполнение на маленьком стадионе с начищенным скребками полом и скамьями вокруг тиковых виселиц, и это зрелище неизменно собирало многочисленную задумчивую аудиторию. Китайцы потому так и любят спектакль смерти, решил про себя Джим, что он напоминает им о том, что они и сами до сих пор живы по чистой случайности. И проявлять жестокость они любили по той же самой причине, чтобы не тешить себя лишний раз мыслью, будто в мире есть что-то, кроме жестокости.