Берлин, май 1945 - Ржевская Елена Моисеевна (читать книги бесплатно .TXT) 📗

Они начали осматривать сад… В двух метрах от выхода из «фюрербункера» обнаружили полуобгоревшие трупы Геббельса и его жены. Вот для чего понадобился снова бензин. «Первым обнаружил их немец», — писал мне Клименко, имея в виду Шнейдера. Еще бы немного, и хлынувшая в имперскую канцелярию лавина красноармейцев растоптала бы их, не глянув под ноги, не заметив.

…Еще не отпылало небо над Берлином. Дымилось здание имперской канцелярии. В подземелье не работали вентиляторы, было душно, сыро и мрачно.

В те дни в подземелье — в убежище имперской канцелярии — мне приходилось разбираться во множестве бумаг и документов.

Донесения с мест уличных боев, сводки нацистского партийного руководства Берлина о безнадежности положения, о нехватке боеприпасов, о разложении среди солдат. Переписка Бормана. Личные бумаги Гитлера.

В первую очередь я отыскивала в этих бумагах то, что могло сколько-нибудь пролить свет на происходившее здесь в последние дни, дать какой-либо штрих или след, помогающий разгадать истинную развязку…

Вот Борман шлет в Оберзальцберг своему адъютанту Хуммелю телеграмму за телеграммой, помеченные красным штампом «geheim!» — «секретно!», датированные двадцатыми числами апреля. По характеру его распоряжений видно — шла подготовка к размещению там, в Берхтесгадене, ставки Гитлера. Значит, собирались выбраться из Берлина.

Вот папка — информации противника по радио за последние дни апреля: сообщения агентства Рейтер из главной квартиры союзников, передачи из Москвы о боевых действиях на фронтах, телеграммы о событиях в мире — из Лондона, Рима, Сан-Франциско, Вашингтона, Цюриха.

Этими источниками в ставке Гитлера пользовались, чтобы составить себе представление о том, что происходит на других участках фронта и в самом Берлине в последние дни апреля. Связь с войсками к этому времени была окончательно утрачена.

Все бумаги, находившиеся в папке, отпечатаны на машинке огромными буквами. Никогда раньше я не встречала такого странного шрифта. Он меня поразил. Как будто смотришь в увеличительное стекло. Для чего это?

Позже я узнала, что это для Гитлера его секретарь Гертруда Юнге перепечатывала все бумаги на специальной машинке. Из соображений престижа Гитлер не желал пользоваться очками.

Вот сообщение иностранного радио о казни Муссолини и его любовницы Клары Петаччи. Карандаш Гитлера подчеркнул слова «Муссолини» и «повешены вниз головой».

На какие мысли натолкнуло его это известие? К какому решению побуждало?

Эти бумаги погружали в историю уже смолкавшей войны. Они могли служить ключом к социально-психологическому портрету вождей и идеологов фашизма.

Мы разыскивали документы. Ознакомившись с ними, я снабжала их аннотациями, и они пересылались дальше — в штаб фронта, куда направлялись также и наши акты, протоколы, вся документация.

Спустя почти двадцать лет мне удалось снова встретиться в архивах с этими документами, уже пожелтевшими от времени. И то, что я снова их увидела и свою подпись переводчика под многими из них, было для меня потрясением.

Встретились и документы, которые я читала впервые, они не были мне прежде знакомы, так как исходили из соседних армий, а сошлись все вместе в архиве. Все эти документы, порой с описками, с прегрешениями против грамматики, — живая, непосредственная и выразительная часть событий. Все они в сорок пятом залегли в архиве, и с тех пор никто к ним доступа не имел.

В то время, когда я работала над книгой, в западной прессе писали, что смерть Гитлера «осталась тайной… У западных держав не было ее доказательств…» (1964 год).

Я уже раньше писала о том, чему была свидетелем в дни падения Берлина. Но теперь, опираясь на документы, могла подробнее рассказать, как оно было.

Извлеченные из залежей, наслоений лет, документы звучат иногда убедительнее обстоятельных рассуждений, приоткрывают характер и природу явлений, черты ушедшего времени и его действующих лиц.

И я постараюсь привести здесь, в книге, многие из этих документов — они представляют несомненный исторический интерес, а опубликованы до сих пор не были.

Дневник Геббельса

Одна из важных наших находок в те дни — дневник Геббельса. Он был найден в подземелье, там, где находился Геббельс с семьей, — в одном из чемоданов с документами.

Десяток толстых тетрадей разных лет, убористо исписанных с нажимом прямыми, с едва заметным наклоном влево буквами, тесно наседающими одна на другую. Первые тетради дневника относились к 1932 году — еще до прихода фашистов к власти, последняя оканчивалась 8 июля 1941 года.

Мне было крайне досадно, что нет возможности засесть за этот дневник, нелегко поддающийся прочтению. Нужен был многодневный, усидчивый труд. А мы не располагали и минутами — тогда перед нами стояла неотложная задача: установить, что произошло с Гитлером, и найти его. И эти тетради пришлось отправить в штаб фронта.

В последующие годы, вспоминая о тетрадях Геббельса, я опасалась, что они затерялись среди множества других документов, стекавшихся тогда в штаб фронта со всех участков боя.

Но пришло время, когда мне представилась возможность прочитать дневник Геббельса, сохранившийся в архиве.

Вот последняя тетрадь — май, июнь, начало июля 1941 года. Она отражает факты и атмосферу подготовки к нападению на Советский Союз. Раскрывает характер провокаций, методы «маскировок», предпринятых тогда фашистской Германией. Эти страницы имеют определенный исторический смысл, они расширяют наши представления об обстановке, в которой началась война.

Дневник Геббельса — саморазоблачительный документ. Едва ли можно выразительнее, чем он это сделал сам, рассказать о типе политического деятеля, выдвинутого на авансцену фашизмом. Со страниц дневника встает его автор — маньяк и фанфарон, игрок и позер, плоский, злобный карьерист, одна из тех мизерабельных личностей, чьей воле подчинился немецкий народ.

К делу и не к делу Геббельс упорно твердит: «я приказал», «я пресек», «я энергично вмешиваюсь», «я отчитал», «я это предвидел», «я энергично протестую». Он самодовольно рассыпает в дневнике похвалы своим статьям: «Хорошо получилось!», «По стилю будет нетрудно догадаться, кто автор». О сборнике своих военных статей и речей: «Это будет хорошее и эффективное собрание. Вероятное заглавие: „Между вчерашним и завтрашним днем“. Какая колоссальная работа впитана этой книгой! За два года напишешь и наговоришь немало». «Моя статья о Крите — блестяща»[ 8].

В его пропагандистском хозяйстве — без осечек. Когда же его радиопередача потерпела неудачу, пиетет к фюреру — единственный раз! — принесен в жертву тщеславию Геббельса. Он записывает в дневнике: «Я, невиновный, должен быть козлом отпущения…» С этим он не согласен. Это фюрер настаивал на такой подаче материала.

Дневник утилитарен. Его автор не ведает раздумий о жизни, рефлексий. Его духовная жизнь примитивна, лишена модуляций и оттенков. Торжество или уныние, ликование или апатия, восторженное почитание или злобная ненависть.

И тут же вслед его категорическое, как обычно, суждение об итальянцах, своих партнерах:

После просмотра фильма о культурной жизни Америки он записывает: