Господин Великий Новгород - Мордовцев Даниил Лукич (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

На жердях и веревках висели пучки всевозможных трав, цветов, кореньев... Меж ними висели сушеные лягушки, ящерицы, змеи... Страшный кот, вспрыгнув на одну из жердей, сердито фыркал и глядел своими ужасными, светящимися зеленым огнем глазами, как бы следя за каждым его вздохом...

А между тем извне в это страшное подземелье продолжали доноситься медленные, торжественные удары вечевого колокола. Казалось, что Новгород хоронит кого-то...

Старуха, что-то копавшаяся в углу, подошла к пришлецу и снова пытливо взглянула ему в глаза.

— Своей волей пришел, добрый молодец?

— Своей, бабушка.

Он испугался своего собственного голоса — это был не его голос... И кот при этом опять замяукал.

— А за каким помыслом пришел?

— Судьбу свою узнать хочу.

— Суд свой... что сужено тебе... И ейный суд?

— И ейный тако ж, бабушка... И Марфин.

— И Марфин?

— Точно... какова ее судьбина?

— Фу-фу-фу! — закачала своею седою головой старуха. — Высоко сокол летает — иде-то сядет?..

Старуха подошла к страшной птице — то была сова — и шепнула ей что-то в ухо. Сова защелкала клювом...

— А?.. На ково сердитуешь? На Марфу ци на Марфину сношеньку молодую?

Сова опять защелкала и уставила свои словно бы думающие глаза на огонь.

— Для чего разбудили старика? — обратилась вдруг старуха к пришлецу.

Тот не понял ее вопроса и молчал.

— Вече для чево звонят? — переспросила она вновь, прислушиваясь к протяжным ударам колокола.

— Гонец со Пскова пригнал с вестями.

— Знаю... Великой князь на Великой Новгород псковичей подымае и сам скоро на конь всяде...

— Ноли правда?

— Истинная... И ко мне гонцы пригнали с Москвы. Мои гонцы вернее ваших — без опасных грамот ходят по аеру [38]...

Летучие мыши продолжали носиться по пещере, цеплялись за серые камни, пищали...

— Так суд свой знать хочешь? И ейный — той, черноглазой, белогрудой ластушки?.. И Марфин?.. и Великого Новагорода?

— Ей-ей хошу.

— Болого!.. Сымай пояс.

Тот дрожащими руками распоясал на себе широкий шерстяной пояс с разводами и пышными цветными концами.

— Клади под леву пяту.

Тот повиновался... Опять послышалось невдалеке, словно бы за стеною, тихое, мелодическое женское пение.

— Что это, бабушка?

— То моя душенька играе... А топерево сыми подпояску с рубахи... В ту пору как поп тебя крестил и из купели вымал, он тебя и подпоясочкою опоясал... Сымай ее... клади под леву пяту.

Снята и шелковая малиновая подпояска и положена под левую пятку...

— Сыми топерево хрест и положь под праву пяту.

Руки, казалось, совсем не слушались, когда пришлец расстегивал ворот рубахи и снимал с шеи крест на черном гайтане [39]... Но вот крест положен под правую пятку.

Неведомое пение продолжалось где-то, казалось, под землей. Явственно слышался и нежный голос, и даже слова знакомой песни о «Садко — богатом госте»:

Послышался плеск воды, а потом шепот старухи, как бы с кем-то разговаривавшей... «Ильмень, Ильмень, дай воды Волхову... Волхово, Волхово, дай воды Новугороду...»

Старуха вышла из угла, подошла к своему гостю, держа в руках красный лоскут.

— Не гляди глазами — слушай ушами и говори за мной...

И старуха завязала ему красным лоскутом глаза.

— Сказывай за мной, добрый молодец, слово по слову, как за попом перед причастьем.

И старуха начала нараспев причитать:

Несчастный дрожал всем телом, повторяя эти страшные слова. Кудесничество и волхвование в то время пользовались еще такою верою, что против них бессильны были и власть, сама веровавшая кудесникам, и церковь, допускавшая возможность езды на бесах, как на лошадях, или на ковре-самолете... Давно ли преподобный Иоанн успел слетать на бесе в Иерусалим в одну ночь?.. [40] Послышался стон филина...

— Слышишь?

— Слышу...

— Топерево самая пора... пытай судьбу... Спрашивай!

— Что будет с Великим Новгородом?

— Был Господин Великий Новгород — и не будет ево... Будет осударь...

— Какой государь?

— Православной.

— Так за нево стоять?

— За тово, кто осударем станет.

— А какой суд ждет Марфу?

— Осударев суд.

— А Марья будет моя?

— Коли Новгород осударев будет, ино и Марья твоя.

— А люб ли я ей?

— Ожели бы не люб, не приходила бы она ко мне пытать о тебе.

— Ноли она была у тебя?..

У вопрошающего ноги подкашивались. Он готов был упасть и силился сорвать повязку с глаз.

— Не сымай! Не сымай! — остановила его старуха.

Она сняла с жерди пучок каких-то сухих трав и бросила на тлевшие в углу уголья. Угли вспыхнули зеленым пламенем, и по пещере распространился удушливый, одуряющий запах. Затем старуха прошла в какое-то темное отверстие в углу пещеры и через минуту воротилась, но уже не одна: с нею вышла молоденькая девушка и остановилась в отдалении. Кот, увидав ее, спрыгнул с жерди, на которой все время сидел; распушив хвост, подошел к девушке и стал тереться у ее ног.

— Смотри на свою суженую — вон она! — сказала старуха и сорвала повязку с глаз своей жертвы.

Тот глянул, ахнул и как сноп повалился на землю...

IV. БУРНОЕ ВЕЧЕ

Долго, не умолкая ни на минуту, гудел вечевой колокол. Странный голос его, какой-то кричащий, подмывающий, не похожий ни на один колокольный голос любой из множества новгородских церквей и соборов разносился над Новгородом, то усиливаясь и возвышаясь в одном направлении, над одними «концами» города, то падая и стихая над другими, смотря по тому, куда уносил его порыв ветра, дувшего, казалось, то с московской, то со псковской, то с ливонской стороны...

«Вечный» звонарь, одноглазый, сухой и сморщенный старичок, которому один глаз еще в детстве отец его, тоже «вечный» звонарь, нечаянно выхлестнул веревкою, привязанною для звона к язычку вечевого колокола, без шапки, с мятущимися по ветру седыми, редкими волосенками, с восторженным умилением на старческом лице, точно священнодействуя, звонил, ни на миг не переставая, качая железный язык из стороны в сторону, колотя им об медные, сильно побитые края колокола, который вздрагивал и кричал словно от боли и которого стоны заглушал новый удар железного языка, и он опять вздрагивал и кричал — кричал как живой человек, как раненый или утопающий, а подчас как плачущая женщина. «Вечный» звонарь хорошо изучил натуру и голос своего колокола, изучал его всю жизнь и умел заставить его кричать таким голосом, какого ему хотелось, какого ожидал от него Господин Великий Новгород — тревожного, радостного, набатного или унылого.

Теперь он кричал тревожно. «Вечный» звонарь знал, покакому поводу созывается вече: ему впопыхах поведали о том отроки, прибежавшие от посадника, прямо с Марфина пира, и велевшие звонить вече. «Москва на нас собирается!» — «Псков поломал крестное целованье — миродокончальные грамоты разметывает...»