Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Анна взошла на небольшой холм, чтоб рассмотреть подножье горы и увидела там целый лес цветущих деревьев. Среди белых, сиреневых, розовых крон мерещились крыши.
Соскользнула вниз и пошла. Под ногами появлялись новые растения. Они напоминали земные, но даже если бы Анна, вместо математики, увлекалась ботаникой, она бы затруднилась опознать их. Ей было странно, что все стебли белесы, а листьев нет; здесь словно невозможен зелёный цвет. Остановилась рассмотреть троицу пышных гладиолусов, расцветкой близких к ирисам и лишённых листьев. В шаге от них прямо из толщи разверзалась белая хризантема величиной с умывальный таз, а над ней с древесно извитого лаково-орехового ствола свисали гроздями алые герани. Глянув сквозь них, Анна вдруг заметила обособленную хижинку и, бросив любование, поспешила туда.
Ей пришлось миновать заросли каприфоли, пройти мимо яблони, вдоль лобелийного газона, чтоб заглянуть в не застеклённое и не занавешенное окно дома, сложенного в основном из бледной яшмы, только рамы, углы и сильно выдвинутые карнизы его скромно и прямолинейно украшал красный камень.
В пустой сумрачной комнате почти прямо под окном, затылком к Анне сидела на коленях черноволосая женщина в светлом одеянии. Тонкими белыми руками она с трудом подняла с низкого столика небольшой кувшин, который был бы прозрачным, если бы не слишком толстые и гранёные стенки, и стала переливать в родственный ему стаканчик чёрную жидкость. При одном виде злой воды единственный аннин глаз заболел так, словно в него брызнули луковым соком, — в нём всё расплылось от слёз.
Женщина в доме услышала вскрик, тотчас спрятала черноту под фарфоровой крышкой, быстро и без помощи рук руками встала с колен, подошла к окну:
— Кто здесь?
Анна, вслепую отступившая на три шага, наконец проморгалась, но ещё нечётко видела и не знала, куда повернуться с ответом:
— Я… паломница, (- «вот, — подумала, — о чём бы поэму написать!» — ) держу путь к Пресвятой Богородице, — после этих слов глаз окончательно прозрел и увидел в окне совсем юную красавицу с благородными и миниатюрными чертами лица, должно быть, самую белокожую из всех азиаток.
— Зайди ко мне.
— Спасибо, — англичанка подошла к окну и с непосредственностью своих тысячелетних предков вскочила боком на подоконник, перекинула полуголые ноги в комнату. Хозяйка отступила, удивлённо прираскрыв раскосые глаза и прикрывая кончиками пальцев без того сдержанную улыбку.
— Меня зовут Анна. Я давно блуждаю по Царству Правды, прошла весь Иден, пересекла весь океан, была на острове ведьм, у Изумрудной Скрижали, на островах всех растений и возвращения духов,… видела Страшный суд… и Саму Свет-Рыбу…
— Присаживайся… Что с тобой? Ах, это! Я сейчас уберу, — девушка подняла стаканчик, словно двухпудовую гирю, и унесла в угол за ширму.
— Мне только показалось, или ты действительно собиралась это пить?
Девушка вернулась, опустилась на пол напротив гостьи, сложила руки на коленях:
— Я не успела представиться, — с поклоном, — Изуми. Да, я хотела выпить чёрной воды.
— Но это… всё равно, что покончить с собой!
— Не для всех. Мы, здешние поселенцы, способны поглощать и разлагать зло внутри себя.
— И безболезненно?
— Нет, так не скажешь. Но ведь другого способа противиться прибытию океана нет. Ты хочешь что-нибудь поесть?
— Едва ли… Спасибо за любезность и гостеприимство, но я спешу. Если знаешь, как найти Мать-Богородицу, подскажи, пожалуйста, и я пойду.
— Тебе прежде всего хочется сбежать из дома, где держат чёрную воду.
— Ни один дух во Вселенной меня за это не осудит!
— Тогда я лучше выброшу её.
Изуми сходила за стаканом и на глазах вновь задрожавшей Анны вылила черноту за окно, после чего показала совершенно чистое донышко:
— Теперь ты не торопишься?
— Я должна торопиться: моё тело ещё живо; родители и дочь ждут его воскрешения, но чтобы это случилось, я должна помириться с мужем, которого бросила, посчитав безумным… С другой стороны, я здесь вроде последней деревенщины в столице, и мне стоит узнать, с чем я встречусь, как себя вести… С третьей, — … я успела встретить… другого человека, которого теперь люблю так, что готова навсегда остаться тут… Вот это, — вынула заколку из волос, — его талисман… Только благодаря ему я не погибла в море!.. И Свет-Рыбе, конечно… Разве я смогу теперь вернуться к мужу?
— Странно. Я не знала, что здесь есть люди, способные передавать кому-то свои вещи. Мой супруг (он на войне) однажды дал своё оружие новобранцу — просто подержать, а оно исчезло; пришлось делать новое.
— На войне? То есть, в Валхалле?
— В одном из ранних писем он упоминал подобное название, но так ли оно важно? Здесь же нет второго поля сражений, вот мы и говорим просто на войне.
— И вы с ним переписываетесь?
— Ты удивлена?
— Мне казалось, тут все жизненные узы рвутся…
— Только те, что причиняют боль.
— Значит, вы с ним были счастливы…
— Мы провели вместе четыре ночи, потом ему пришлось выступить с войском против враждебного клана — и погибнуть. Я убила себя и решила не возвращаться на землю, пока не кончится его служба и очищение. Он знает, что я его жду. Надеюсь, это его укрепляет. Я шлю ему весточку всякий раз, как выздоравливаю от отравления, а он мне — как оправится от ран, но мы не пишем о страданиях, наоборот: я рисую для него цветы, а он — слагает стихи.
— О! а можно услышать какой-нибудь?
— Пожалуйста:
— … Хм… Это такая у вас поэзия? И твой муж общается с европейцами!? Не писал ли он тебе об их генерале?
— Однажды. Вот слушай:
— Это тоже… стихотворение?
— Да. Не очень хорошее, но не взыщи: в том краю так пустынно, горестно и трудно…
— … У меня не укладывается в голове! Как можно пить такое! По сравнению с этой проклятой жижей раствор цианида — клубничный компот!
— Её надо понимать… Она проникает сквозь кожу лишь тогда, когда изнутри тебя её притягивает обида. Если ты не держишь ни на кого зла, она сама тебя боится, потому что в этом случае твоё тело для неё — котёл смерти. Конечно, с ней придётся побороться. Проглоченная, она стремится прямо в голову и превращает тебя в другого человека — в того несчастного, чья память её составляет, помещает тебя в самый миг его бедствия. Если тебе удастся пережить чужой кошмар иначе — примириться или исправить, значит, мозг сделал свою работу, и дело осталось лишь за печенью и почками. Есть показательный рассказ об этом. Хочешь?…
— Конечно!
— Умер лама…
— Американский верблюд?
— Буддийский монах.
— Ой, прости…
— С ним одновременно — кузнец и девушка-крестьянка. Все они были безвинны и не оставили врагов серди живых. Каждому дали по глотку черной воды. Кузнецу стало сниться, что он женщина, которую схватили в лесу какие-то разбойники. Он знал себя смелым и крепким мужчиной, учившимся даже владению оружием, так что он сразу убил двух особенно злостных, остальных же разогнал. Но тут ему стало очень дурно, проснулся он от боли во всём теле, которое распухало и темнело на глазах, ведь вместо уничтожения, он умножил зло; вся его кровь почернела. От отчаяния или от муки он выбрался к морю и утопился. Девушке приснилось, что она — узник в пыточной камере. Увидев палачей и их орудия, она так испугалась, что её стошнило. Чёрная вода мгновенно просочилась сквозь землю и возвратилась в одно из внутрискальных озёр, куда её нагнетают нарочно. Лама же оказался посреди людной площади привязанным к столбу на горе из дров, подожжённых и разгорающихся, но он не чувствовал ни страха, ни гнева, ни жара; он сосчитал глазами головы тех, кто, переселившись в Царство Правды, десятилетиями не смогут простить себе этот час, и расплакался от жалости к ним. И первая же его слеза, соприкоснувшаяся с огнём, взорвала весь костёр чистым светом. Праведник проснулся изнемогшим, но он победил, он совершил лучшее, что может здесь человек.
