Даурия - Седых Константин Федорович (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
— Ты это с кем встретился, Василий Андреевич?
— С родным племянником, товарищ Лазо… Много лет не виделись. Погляди, не казак, а прямо картинка, — дотронулся Василий Андреевич с легкой усмешкой до Романова чуба.
Видя смущение Романа, Лазо рассмеялся, показывая ровные, как ядра кедровых орехов, зубы, и в его юном лице было столько задорного, непринужденного и такого, казалось, знакомого, что Роман тоже радостно засмеялся и почувствовал в груди приятное тепло, точно хлебнул хорошей настойки.
Семен Забережный подъехал к окну и, вытянувшись на стременах, подал Лазо пакет.
— От командира Второго Аргунского.
Лазо разорвал конверт, торопливо пробежал бумажку и крикнул Василию Андреевичу:
— Ты послушай, Василий Андреевич, что аргунцы наделали. Они наголову разбили ключевскую группу противника. Молодцы, молодцы… — повторял в веселом возбуждении Лазо.
Выйдя из вагона, он сказал Василию Андреевичу:
— Ну, давай познакомь меня с твоим племянником, — и запросто протянул Роману загорелую, юношески крепкую руку.
Всю ночь Роман и Семен Забережный проговорили с Василием Андреевичем в штабном вагоне.
С этой встречи и началась по-настоящему затянувшаяся на годы боевая жизнь красного казака Романа Улыбина.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
В июне 1918 года красногвардейские отряды гигантским полукольцом развернулись у маньчжурской границы. На крайнем правом фланге многоверстного фронта, где вал Чингисхана уходит из русских степей в монгольские, на курганах с пограничными маяками встали сторожевые пикеты Первого Аргунского полка. На востоке занимали пограничные аргунские станицы полки Коп-Зор-Газа. Но в центре, у линии железной дороги, крепко вцепился атаман Семенов в последний клочок Забайкалья. Ключевым пунктом его позиций была Тавын-Тологой — пятиглавая сопка возле границы. Все отроги ее были изрыты окопами и ходами сообщения, опутаны колючей проволокой. Даурская степь просматривалась с сопки на большое расстояние. Ни одного скрытого подступа к ней не было. Заметив малейшее движение на позициях красных, открывали семеновцы артиллерийский огонь. Даже для одиночных всадников не жалели они японских шимоз и шрапнелей.
Преследуя баргутов полковника Казагранди, первыми вышли на границу восточнее Тавын-Тологоя партизанская бригада Вихрова-Петелина и Второй Аргунский полк. Они оказались далеко в тылу главных сил противника, удерживавших станции Шарасун и Мациевскую. Стоило им овладеть сопкой, как семеновской армии были бы отрезаны пути отступления за кордон. Чтобы предотвратить эту опасность, Семенов срочно усилил гарнизон Тавын-Тологоя последним своим резервом — двумя офицерскими ротами особого маньчжурского отряда и ротой переодетых в русскую форму японских солдат.
Не согласовав своих действий со штабом фронта, связь с которым была крайне затруднена, Вихров-Петелин и новый командир Второго Аргунского Филинов, выбранный вместо Балябина, который был назначен помощником Лазо, решили взять сопку внезапной ночной атакой. Горевшие нетерпением покончить с атаманом и разъехаться по домам, все бойцы на отрядных митингах дружно проголосовали за атаку, и командиры принялись мудрить над планом предстоящей операции, забившись от жары в пастушью землянку.
Вечером, едва померкла над степью заря, сотни аргунцев и петелинцев стали накапливаться во всех падях и лощинах на подступах к сопке. Запрещалось курить и громко разговаривать, на морды коней были надеты холщовые торбы, а бойцы повязали на руки белые повязки. Сотни двигались шагом. В росистых травах чуть слышно шелестел конский топот, поскрипывали седла, позвякивали стремена. Сосредоточенно и хмуро прислушивались люди к ночной тишине и все поглядывали на смутно видимые на фоне сумеречного неба черные вершины загадочно молчавшей сопки.
Четвертая сотня передвигалась среди песчаных отлогих увалов. Ехали по три человека в ряд, держа направление на самую высокую макушку Тавын-Тологоя, над которой переливчато горела зеленоватая звезда.
Роман Улыбин ехал в одном ряду с Семеном Забережным и Петькой Кустовым. Днем он видел, как засыпали с сопки шрапнелью каждого замеченного в степи человека, и теперь часто вздрагивал от тревожного внутреннего холодка и все боялся, что Семен и Петька заметят его состояние. Ему казалось, что только он один волнуется и робеет и что Семен поглядывает на него насмешливо и осуждающе, а Петька ухмыляется про себя. Но скоро он услышал свистящий шепот Семена, обращенный не к нему, а к Петьке:
— Ты чего трясешься, как припадочный?
— Да что-то холодно стало, — поежился Петька.
— Холодно. Скажи уж лучше, что душа в пятки ушла. Ехать с тобой рядом и то муторно. — Семен повернулся к Роману: — Ну, а ты как, Ромка, тоже дрожжами торгуешь?
— Нет, до этого не дошло, — сказал Роман и почувствовал себя веселее, но ненадолго.
Он поглядел на угрюмый Тавын-Тологой, на зеленый огонек звезды, такой приветливый и мирный, и у него засосало под ложечкой от мысли, что самое главное впереди. И так остро представились ему предстоящие ночью испытания, что у него на минуту перехватило дыхание и по спине точно прокатилась холодная льдинка.
Испугавшись своих мыслей, от которых легко было утратить всякое самообладание и сделаться трусом задолго до боя, он украдкой поглядел на Семена. Семен в невозмутимой задумчивости жевал свой пожелтевший от махорочной гари ус, заложив правую руку за клеенчатый патронташ на груди. От одного вида его стало спокойно на душе у Романа, и он счел за лучшее разговориться с ним.
— Говорят, дядя Семен, у атамана вся сопка пулеметами утыкана, — полушепотом сказал он.
— Говорят… Мало ли что говорят, а ты не больно-то верь всему, что болтают, — недовольно проворчал Семен, и Роман умолк, одновременно пристыженный и успокоенный.
Скоро сотня остановилась у невысокой, с обрывистым северным склоном горки, на вершине которой еще с утра лежали в камнях наблюдатели полка. По рядам передали приказание спешиться, и командиры взводов стали отбирать людей в коноводы.
В мунгаловском взводе в коноводы были назначены Алешка Чепалов, Петька Кустов и трое других, не отличавшихся храбростью казаков. Семен, передавая своего коня Алешке Чепалову, поднес к его носу кулак и сказал:
— Смотри, чадо мамино, коней не растеряй у меня, а не то я тебя в землю вколочу.
— Не бойся, не растеряю, — отстраняясь и не глядя на него, ответил Алешка.
«Вишь, паршивец, еще нос в сторону воротит, в глаза не смотрит», — разобиделся Семен, словно подносил он к Алешкиному носу не кулак, а пасхальное яичко.
— Ты рожей не крути, ты слушай, сопля купеческая, что тебе говорят, — ткнул он Алешку в бок прикладом винтовки.
Оставив коноводов, сотня развернулась в цепь и пошла по волнистой равнине с разведчиками впереди. Шли друг от друга на расстоянии вытянутой руки. По одну сторону от Романа шел Семен, по другую — Лукашка Ивачев. Семен часто спотыкался в темноте и ругался себе под нос, но низенький коренастый Лукашка чувствовал себя, как рыба в воде. Шел он легкой, бесшумной походкой крадущейся рыси. Это умение выработалось у него еще в горах Турецкой Армении, где пользовался он славой лучшего разведчика в полку. Время от времени он предупреждал Романа:
— Впереди тарбаганья нора, смотри не угоди в нее.
А Роман шел и, отсчитывая шаги, невольно подражал его упругой походке.
Сотня остановилась и залегла у самой подошвы Тавын-Тологоя в густой и пахучей полыни. Темная громада сопки заслонила теперь все небо на юге. Время шло медленно, и лежать в одиночку было невыносимо. Несмотря на запрещение, казаки начали покидать свои места, сползаться в кучки и либо молчали, привалившись спина к спине и согревая друг друга, либо взволнованно перешептывались обо всем, что лезло в голову.
Около Семена и Романа, в неглубокой рытвине, где пахло богородской травой и сыростью, собралось семь человек. Семен, посапывая носом, торопливо переобувался. Лукашка втиснулся в середину собравшихся, жевал дразняще пахнущий пшеничный сухарь и тихо говорил:
