Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— … Я уже могу говорить? — спросил Эжен с потешно наигранной робостью.
— Да-да, конечно! — Даниэль сперва вспыхнул от стыда, потом обиделся: его монолог не вызвал у собеседника никакого отклика, он, Эжен, только ждал своей очереди на речь.
— Всё просто: когда русские войска заняли Париж, молодая вдова наполеоновского лейтенанта Сабина Сапен, ставшая проституткой, зарезала русского офицера, с миром и золотом пришедшего к ней на ложе; вся Франция сочувствовала мстительнице, но король и суд в угоду военным союзникам отправили женщину на гильотину.
— … Что ж… Да… Спасибо… Одно/два предложения — а мне предстоит превратить их в роман на тридцать печатных листов.
— В добрый час. Если возникнут загвоздки, ищите меня у Фликото или приходите к полудню на улицу Мучеников: дом 40, квартира 40.
Даниэль легко набросал за четыре дня сто двадцать семь страниц. Он был сам удивлён своей прытью и доволен тем, как вывел характеры, душевные порывы, какие нарисовал портреты. Он, кстати, снова воспользовался «Домом Воке» — там ему во всех красках и со всех точек зрения описали четырнадцатый год, но работа всё-таки застопорилась из-за одной частности, вроде бы и не обязательной, но Даниэль пошёл на принцип и в назначенный час постучал в отремонтированную дверь масковой квартиры. Открыл ему оживший мраморный (Не выходя в свет, Макс не сурьмил бровей, ресниц и усов) Антиной в лёгкой тоге (Анастази уговорила друга закутаться в простыню). Оба удивились.
— Вы от Эжена? — нашёлся первым Макс.
— Да… Он здесь?
— Нет.
— Ну, значит, он скоро будет. Он назначил мне встречу по этому адресу в полдень. Мне подождать его снаружи?
Макс улыбнулся:
— Заходите.
Даниэль остолбенел в шаге за порог: сколько тут книг! старинных! должно быть редких!
Тут из спальни вышла Нази. На ней была мужская рубашка, заправленная в чёрно-зелёный килт, на ногах — какие-то грубые боты, на голове — нечто противоположное причёске.
— Я — граф Максим де Трай. Это — госпожа Анастази, моя графиня, — сказал Макс гостю через плечо, — А вы, если не ошибаюсь, Даниэль д'Артез, писатель. Присядьте — хоть на диван: так вам будет удобней рассматривать мою библиотеку.
— Спасибо, — еле прошевелил языком Даниэль.
Нази села рядом с ним, положила ногу на ногу.
— Могу сообщить вам плохое и хорошее известия, — продолжил Макс, — Эжен не придёт. Он и не собирался. Он лишь предвидел, какого рода камень претковения возникнет на вашем пути, и направил вас к тому, кто сможет помочь, поскольку для него самого ваша проблема — одна из немногих неразрешимых ввиду его паталогического целомудрия…
— Простите, я не совсем вас понимаю…
— Вам ведь нужно попасть в публичный дом?
— … Д-да, для работы… Эжен заранее предугадал всё и предупредил вас!?
— Пусть будет так.
— … Какое же хорошее известие?
— Я согласен вам помочь. Правда, с одним условием: придя в бордель, вы воспользуетесь его услугами; расходы я готов взять на себя.
— Зачем вам это нужно?
— Затем, что там не картинная галерея, куда можно смотаться чисто поглазеть, как сказал бы Эмиль Блонде. Данте заработал свою знаменитую экскурсию тем, что женился на нелюбимой женщине и отправил на смерть лучшего друга. А вы собрались осматривать храм насилья и лжи — возвышенно-безучастно? Это бессовестно, сударь.
Даниэль сжался, закусил губы, отвернулся от алмазно острых и холодных глаз Макса.
— Не такая уж это необходимость… Просто было бы неплохо… точно описать место действия, вернее, одного эпизода… Нет, ваше условия для меня неприемлемо.
— Как угодно. Хотите чаю?
— Вы очень любезны, — Даниэль наконец привык к соседству голых коленей графини и побеседовать с эксцентричным библиофилом был совсем не прочь.
— У вас великолепное собрание книг… А вот Эжен совсем их чуждается… При том что, как мне кажется, у него есть литературные задатки… Но, конечно, это такой труд… Хороший роман нужно писать семь лет, а то и больше… Сейчас популярны обращения к истории, но во Франции пока не появились по-настоящему талантливые произведения этого рода, между тем любое из прошлых царствований, начиная с Карла Великого, требует по меньшей мере одного романа…
— А двести семьдесят лет правления Меровингов вы находите слишком скучными?
— Нет, просто… о тех веках довольно мало известно…
— Зато карлова империя до боли свежа в памяти, — как-то уязвлённо усмехнулся Макс.
— Разумеется, нет! Но деспотичное, эгоистичное и братоубийственное господство Меровингов было действительно однообразно и тускло — по сравнению с внезапно расцветшим и просвещенным государством, в котором равно ценились доблесть и мудрость, меч и книга. Карла окружали интереснейшие люди со всех концов Европы, его Академия стала оазисом духовности в пустыне неизжитого варварства. Войны велись не только ради преумножения собственных земель, Карл приходил на помощь притеснённым христианским народам, и это было благородней Крестовых походов, ибо французы не нарушали, а возвращали мир другим странам! — Даниэль хотел лишь показать свою образованность, но распалил воображение, — Если бы я взялся описывать ту потрясающую эпоху, то вывел бы героя, вынужденного выбирать между местом в Академии и военной карьерой.
— И что бы он предпочёл? — Макс присел к столу, наклонился вперёд…
— Второе показалось бы ему более престижным, но трагически ошибочно…
— Такой выбор, — задумчиво кивал Макс, — сделал не один человек, а целое поколение.
— Тем интересней был бы роман!.. Но я должен сперва закончить повесть. Хотя бы ради гонорара: надо же на что-то жить…
Макс взял со стола книгу и подал гостю новинку — мемуары Казановы:
— Вот, почитайте. Не думаю, что за последние сто лет бордели сильно изменились.
На два следующих дня Даниэль вернулся в свои пятнадцать лет и, как настоящий школьник — от надзирателя, прятал в рукописях и белье фривольное чтиво от друзей. На третий он понёс «Сабину» Фино. Издатель выслушал, листнул, вздохнул и сказал:
— Шестьсот.
— Но она почти вдвое объёмней «Роже Обиньяка» и, на мой взгляд, серьёзней.
— В том-то и дело. Публикуя эту, скажем так, политически некорректную вещь, я сильно рискую. Посудите сами, что следует из вашего опуса: что наше возрождённое королевство стоит на костях обездоленных женщин, вдов, принесённых в жертву иноземным оккупантам? Что наш государь пресмыкается перед русскими? Что во всей Франции не нашлось молодца, способного защитить сестру-патриотку?… Надеюсь, вы меня поняли?… Переделайте финал, спасите бедняжку — любой ценой.
Даниэль помчался к своему вдохновителю.
В тот вечер Эжен впервые принимал у себя Макса и Нази. Береника не сразу пустила их, разахалась на пороге, что там несусветный бардак, а Эмиль предложил чете повременить в квартире наверху, многозначительно пообещал полный покой на полчаса.
— Мы постараемся быть аккуратными, — тихо и счастливо обещал Макс, считывая из мыслей приятеля, что тот видит в своей уступке такую же честь для себя, как если бы приютил Ромео и Джюльетту.
Макс не планировал ничего необычного, но нашёл на столе остро отточенное перо…
Через сорок минут, то есть в тот момент, когда Даниэль отворил незапертую дверь Эжена, в самой дальней комнате этой квартиры на плотно укрытой кровати Нази слушала, как медленно меркнут на теле звёзды тысячи уколов, окутавших его горячей сетью; её голова лежала на коленях Макса. Береника что-то штопала у окна. Эмиль сидел у её ног. Орас и Эжен — у камина. На втором и последнем стуле стояла ваза с печеньем. Бутылку с вином сразу забрал Эжен, впрочем, все желавшие успели себе налить, а с Орасом, для которого не нашлось кубка, Эжен делился по первому жесту.
— Давайте загадывать загадки, — услышал Даниэль предложение Эмиля.
— Я не знаю ни одной, — этот голос не мог принадлежать никому, кроме Ораса Бьяншона.
— Сочини сам. Смотри: на чёрном лице — белые веснушки.
— Где?
