ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы - Александров Кирилл Михайлович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Приказ об оставлении Северного Кавказа [689] и отходе на Таманский полуостров снова привел в движение войска армейской группы «А» фельдмаршала Клейста. Они организованно и планомерно начали свой отход, не вступая в боевое столкновение с частями Северо-Кавказского фронта. Пытаясь застраховаться, бургомистр Ставрополя Кривохатский [690] со своими приближенными и некоторыми полицейскими решил предупредить ход событий, захватить власть в свои руки до прихода частей Красной Армии и помешать командам «факельщиков» в уничтожении городских зданий. Но служба «СД» (Sicherheitsdienst) предупредила их, заговорщики были арестованы и расстреляны [691] командой солдат «СС», состоявшей из горцев Северного Кавказа и имевшей пребывание в здании крайсуда. Группа Кривохатского ничего не добилась, бесславно погибла, и ее попытка осталась никем не оцененной. Надо было ей по примеру начальника отдела здравоохранения М. Шульца [692], начальника одного из отделений полиции Овсянникова [693], начальника отдела просвещения К. А. Белецкого [694], бывшего бургомистра С. Н. Меркулова забрать лучших лошадей в городской управе и отправиться в «отступ», держа курс на Ейск, где перебраться по льду Азовского моря к Таганрогу и там присоединиться к мощному потоку беженцев, уходивших от сталинского гнета и насилия [695]. Никто из них мудро не ждал ничего хорошего от встреч с «гебистами».
В Ставрополе сразу по «освобождении» города по заранее составленным спискам начались многочисленные аресты. «Особисты» полевых частей хватали всех без разбора [696]. «Факельщики» успели сжечь здание СД-НКВД и арестованными набили дом в два этажа на проспекте Октябрьской революции рядом с кинотеатром. Арестовали и продержали много лет в лагере талантливого агронома Сохранова [697]. Посадили юношу-студента Колю Лучника [698] за невинную краеведческую заметку об истории кафедрального собора. Схватили и приговорили к расстрелу офицера-инвалида за то, что он, не имея средств к жизни, написал несколько невинных заметок для агрономического бюллетеня. Группу людей на Подгорной улице (Хатукаева [699] и др.) обвинили в связи с Гестапо, в выдаче немцам советских патриотов. Их били, пытали, издевались над ними и после суда отправили в Норильск!
Интересно, что бы сделали с Ширяевым, Бойко, с Капраловым, если бы они попали в их руки? Наверно, по примеру Краснодара повесили бы на площади! К счастью, они оказались за пределами досягаемости «особистов» и «смершевцев», движимых чувством злобной мести. Ширяев умер в Сан-Ремо в Италии, Аспид-Капралов в числе 200 тысяч «перемещенных лиц» перебрался в США, где еще работал в «Голосе Америки», Шульц с женой оказался в Аргентине, Беляцкий умер в Краснодаре, где я с ним однажды встречался. До этого просидел ряд лет в Воркуте.
Надо признать, что немцы никогда не бросали на произвол судьбы тех, кто с ними сотрудничал. Всех в Ставрополе, кто хотел, погрузили в вагоны, дали сопровождающих и кружным путем отправили в Симферополь к месту новой дислокации штаба фон Клейста. Там они снова возобновили работу. И отсюда их так же заблаговременно вывезли в Херсон и Николаев. Сам я колебался, как мне поступить? Но потом по зрелом размышлении решил: надо ехать! Встречаться с «кувшинными рылами» наглых, мордатых и жестоких следователей НКВД не имело расчета, да и попадать в лагерь, по сути дела, не за что, да еще в разгаре войны не имело смысла…
Хочу особо отметить, что моя семья лишь в оккупацию зажила нормальной человеческой жизнью. Раньше, чтобы поговорить дома во время редких приездов к родителям из Ленинграда, приходилось наглухо запирать ставни, чтобы предотвратить подслушивание разговоров со стороны уличных «стукачей» и доносчиков. В оккупацию один раз только нас потревожил неожиданный визит майора Абвера, который с бутылкой французского шампанского «Мума» пришел познакомиться с нашей семьей. Что это был офицер контрразведки, отлично говоривший по-русски, я узнал чуть позже со слов нашего родственника Качаева [700]. Это он привел майора в Епархиальное управление, чтобы изъять из библиотеки огромный фолиант Большого Атласа СССР. Но у нас в доме майор вел себя прилично и даже дважды поцеловал руки у моей матери, чего с ней не бывало с 1919 года, когда у нас в Казьминке стоял на квартире начальник гарнизона, бывший гусар, штабс-ротмистр Боборыкин [701], племянник известного писателя. Теперь она сильно «тряслась», как бы не зашла речь об обстоятельствах проводки в наш дом электрического освещения в самый канун оккупации 1 августа 1942 года (об этом я писал ранее).
Был еще сомнительный эпизод. Моя знакомая, жившая на Подгорной по соседству, усиленно приглашала меня поехать на встречу Нового 1943 года к ее подруге в будку путевого обходчика у станции Пелагиада. Я сперва заколебался, но тут, словно толчком осенила интуиция: не есть ли это происк советской разведки, желание одного из разведчиков повидаться со мной — напоминание о моей «невесте», которая должна была по уговору с майором ГРУ прибыть из Армавира для работы на радиопередатчике? Была и другая мысль: а не хотят ли попросту меня похитить советские партизаны и убить?.. Так или иначе, я тогда наотрез отказался поехать на встречу Нового года в будке путевого обходчика! Спустя время нам принесли снимки встречи на Рождество в штабе румынской дивизии по случаю освящения Андреевской церкви. Я был на этой встрече вместе со своей знакомой [702] (назовем ее Симочка), и меня удивило, что в момент съемки она спряталась за мою спину словно для того, чтобы ее нельзя было узнать. Моя мама высказалась, что Симу могли завербовать до войны в «сексотки» как дочь казачьего офицера-эмигранта. Самое любопытное, что впоследствии я случайно встретился с самим Фотием Дьяченко [703] на Украине и показал снимок его дочери. У него была тогда легенда, что он — представитель частной белогвардейской фирмы. Оказалось, что в 1920 году генерал Фостиков [704] посылал его в Крым для координации высадки на Кубани десанта генерала Улагая [705] и выступления созданной Фостиковым «Армии освобождения России» [706]. Позже в Берлине я как-то случайно опять встретил Дьяченко, и он уже предстал теперь передо мной в мундире штурмбаннфюрера СС!..
Как я однажды писал, меня вывезли из Ставрополя два немецких офицера, видимо, считая меня важным осведомительным источником (я был несколько лет ленинградским корреспондентом значительной советской газеты «За индустриализацию» [707] — органа тяжелой промышленности СССР и хорошо знал дислокацию ленинградских заводов в эвакуации). Мы выехали 20 января 1943 года из пустынного города, где отдельные команды «факельщиков» завершали свою работу. Возможно, на верхнем базаре в эту минуту вступила в заключительную стадию ликвидация десанта лейтенанта Булкина [708]: оттуда доносились частые выстрелы. Офицеры — мои спутники — держали наготове автоматы и ручные гранаты с длинными ручками. Мы проехали Осетинскую поляну и затем через станицы Рождественскую, Каменнобродскую, Баклановскую ночью добрались до станицы Кавказской. Следующий день провели на станции Кавказской и к вечеру выехали в направлении станции Тихорецкой. Особенно опасно было ночью ехать по пустынной Кубанской степи за ст[аницей] Старолеушковской. Не было видно ни зги, ни одной встречной немецкой машины, разве только — нарваться на одинокий разведывательный советский блуждающий танк. К рассвету добрались до наплавного моста через Дон, по которому на протяжении нескольких часов переправлялась шедшая в сторону Сальска немецкая бронетанковая дивизия [709]. К вечеру, проехав Ростов-на-Дону, добрались до Таганрога, где, воспользовавшись благоприятным моментом, я оторвался от своих спутников.
