Славянский меч (Роман) - Финжгар Франц (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Когда все было готово к приходу невесты, Исток стал частенько подниматься на башню на морском берегу. Глядя оттуда на людской муравейник, кишевший вокруг города, он удовлетворенно улыбался.
«Как настоящий деспот, — думал он про себя и испуганно оглядывался, ибо боялся самой этой мысли, боялся, как бы она не вылетела из его головы и таинственной искрой не вспыхнула среди людей. — Но я делаю это только ради нее, — оправдывался он. — Ради тебя, Ирина, чтобы твое сердце не дрогнуло при виде ужасов войны, чтобы не устыдилась твоя душа и чтобы ты, привыкшая к роскоши, не зарыдала, оказавшись среди варваров. Тебя будут приветствовать воины, каких нет в Византии, тебя будут приветствовать, как палатинцы приветствуют Феодору, когда она приезжает в их лагерь. А ты, о мой Эпафродит!.. „Мехеркле! [133] — скажешь ты. — Не напрасно я тратил на него золотые монеты“. Как вспыхнут твои глаза, когда ты увидишь мое войско и мое племя! Ведь это они отомстили, кровью отомстили и еще будут мстить Константинополю, преступному и неблагодарному, осудившему тебя на смерть. Месть, Эпафродит, за тебя и за твои страдания!»
Прошла неделя.
Радо начал беспокоиться, на лице Истока появились тени.
— О боги, — молился он, — смилуйтесь. Христос, сохрани ее!
Море волновалось, беспокойные волны набегали на берег.
Радо резал ягнят одного за другим, приносил на костер дары Деване и паркам. Потом выбегал на берег, смотрел в морскую даль, лил масло в волны, надеясь успокоить их, бросал рыбам куски мяса в надежде отвести надвигавшуюся бурю.
— Они не придут по морю, Исток, они приедут по суше!
Радо вскочил на коня и помчался по дороге в Фессалонику. Очень скоро он вернулся, разыскал Истока и принялся уговаривать его:
— Идем! Мы должны пойти в Фессалонику! За Любиницей, за Ириной! Ох, уж этот Радован! Он вконец там упился! Заболтался, может быть, даже все выдал! Клянусь Перуном, певец, я убью тебя и не стану раскаиваться в этом!
Девушки грустными взглядами провожали героев, томившихся на башне, встречавших на морском берегу восход и заход солнца.
— Герой, спаси свою невесту! — шептали они. — Для чего же войско! Для чего же сила? На Фессалонику!
— На Фессалонику! — говорили между собой воины, печалившиеся печалью Истока; не задумываясь, они бросились бы по первому зову своего любимого командира на сотни вражеских копий.
На восьмой день пригнали добычу пешего войска. Гонец передал Истоку слова Виленца и Ярожира: «Мы не встречаем никакого сопротивления, византийцев нигде нет. Крепости сдаются без боя, гарнизоны разбегаются».
— Смилуйтесь, боги! — Истока встревожили эти радостные вести.
И вдруг до его ушей донесся крик Радо:
— Парус, парус, парус!
Исток взлетел на башню. Солнце озаряло пенящиеся валы багряным золотом, далеко-далеко, на горизонте, в самом деле виднелся парус — словно чуть позолоченное белое крыло птицы.
— Парус! — повторил Исток.
— Подходит! — воскликнул Радо, сжимая его руку.
Сердца богатырей затрепетали в этот миг, как у молоденьких девушек, услышавших шаги своих милых. Юноши онемели, весь мир исчез, исчезло войско, исчезли ратные дела — все пропало, все поглотило одно желание, одна мысль, одна страсть. Их души устремились к далекому белому парусу, и стоило ему чуть колыхнуться, накрениться влево или вправо, как оба одновременно вздрагивали. Руки сами собой протягивались вдаль, тоскуя и призывая:
— Придите, голубки, прилетайте, милые!
Белое крыло на пучине постепенно росло. Море, вспененное южным ветром, билось о берег, словно чувствуя, какую безмерную радость несет оно на своих волнах. Порывы ветра усилились, зашумел лес, парус наполнился, корабль быстро понесся к берегу.
Исток пришел в себя и бросился вниз по лестнице, за ним побежал Радо.
— На форум, на форум! Они подходят, подходят!
Из уст в уста передавались его слова, лагерь забурлил. Застучали копыта коней, девушки оставили на кострах ягнятину и поспешили в гавань, толпа с криками теснилась на берегу.
Пылающий золотой шар солнца коснулся морской глади, затрепетали в его ласковом свете пурпурные вуали Ирины и Любиницы. Засверкали шлемы и панцири, конница уже выстраивалась вдоль всего пути от гавани до форума.
— Зажечь огонь на маяке!
Этим сигналом Исток давал знать Радовану, что можно безопасно входить в гавань.
Солнце, словно вдруг удивившись, поднялось над морем и мгновенно исчезло. Багровое пламя вспыхнуло во мраке на верхушке башни, озарив город и море.
На корабле загорелся факел и описал огненную дугу за бортом. За ним второй, третий.
— Подходят, это Эпафродит, Ирина, о боги!
Исток обезумел от радости, рука, сжимавшая рукоятку меча, дрожала.
— Факелы! Костры на берегу!
Юноши бросились к грудам хвороста и смолистыми факелами подожгли их — образовалась сверкающая огнями улица.
Волнение Истока передалось его племени; воины, женщины, дети — все стояли как завороженные. Девушки, одетые в белые одежды, окружили причал. И чем темнее становилось, тем все более волшебным светом озаряло их пламя — казалось, будто морские вилы вышли из моря и танцуют на берегу.
Когда свет костров достиг корабля, шум стих, тысячи глаз устремились к прекрасному паруснику, гордо и торжественно подходившему к причалу. Тени людей качались на его мачтах — матросы увязывали и убирали паруса. Слышны были удары весел, и тонкий слух уже мог различить струны Радована.
Тут толпа больше не выдержала, море огласили крики радости.
Корабль встал почти возле самого берега. Заскрипел ворот, якорь вонзился в песок, прочно удерживая судно. С палубы спустили лодку, закачалась веревочная лестница, по ней спускались люди.
И снова наступило безмолвие, нарушаемое лишь прерывистым дыханием толпы. Фонарь на носу лодки танцевал на волнах, струны грянули свадебную песнь. Тихими взмахами весла вели лодку к берегу. Последние удары, последние взмахи, и вот она коснулась причала. Выскочив на сушу, проворные матросы подтянули лодку к ступенькам. И тогда все увидели капюшон философа, а рядом с ним в пламени засверкали две золотые диадемы в прекрасных волосах, две гибкие фигуры сбросили плащи и поддержали Эпафродита. На белоснежных руках блеснули драгоценные браслеты, Ирина и Любиница вступили на берег.
— Pax, eirene! — произнес Эпафродит, выпустив руки невест. И вот блеск диадем слился с сиянием доспехов Истока и Радо.
Народ безмолвствовал, словно был околдован, слышался только треск факелов и стук копыт по камню. Девушки трепетали, потрясенные красотой Ирины, взволнованные счастьем Любиницы. Сам Эпафродит застыл на месте, как олицетворенная мысль, восхищенный зрелищем любящих сердец и их неописуемым счастьем. Капюшон упал с его головы, белые волосы, неумащенные с тех пор, как он надел хламиду философа, трепал ветер; грек внимал голосу судьбы в душе своей: «Итак, все кончено! То, чего у тебя нет и никогда не было, ты дал другим — единственное и самое великое — любовь. Все кончено!» В глазах его сверкнула влага, сердце дрогнуло, и старик, стоически перенесший столько испытаний, вдруг вытер слезу. Но тут же он поспешно оглянулся, словно устыдившись этого, и обратил взор на девушек. Старые глаза Эпафродита загорелись восторгом. Чувство восхищения победило волнение души, и, потрясенный, он прошептал:
— О Афродита, какой народ! Таких девушек нет при дворе! Мехеркле, нет! Они точно спутницы Дианы, сама Афина спустилась с ними с Акрополя!
Тут из лодки неловко выбрался последний ее пассажир — Радован. Он обвел взглядом Истока, Ирину, Любиницу и коснулся струн. Комок встал в горле старого певца, губы задрожали. Он зарыдал бы, громко, навзрыд зарыдал бы, но поспешил глотнуть воздуха. Это помогло, он совладал с собой и грянул по струнам. Тишина была разбита, девушки затянули свадебную песнь.
Исток немного пришел в себя и вспомнил про Эпафродита. Повернулся к нему, поклонился низким византийским поклоном и сказал:
