Необыкновенное лето - Федин Константин Александрович (лучшие книги .TXT) 📗
Глядя сквозь листву на картёжную дуэль, Кирилл припомнил рассказ Дибича о первой встрече с Ипатом во Ртищеве и попутный разговор о Пастухове.
– Он тоже Хвалынский, – сказал о Пастухове Дибич.
– Но в Хвалынск он не захотел, – заметил Кирилл. – Ипат-то его раскусил. Вы знаете, что Пастухов удрал из Саратова к белым?
– Я знаю, что он уехал…
Дибич не договорил, потом с какой-то виноватой тоской вздохнул:
– Жена у него красавица! Вот вернусь домой – найду себе Асю…
Он застенчиво покосился на Извекова, своротил коня с дороги и ускакал назад – подогнать отстающий от колонны обоз.
Между тем, с лихим вывертом рук хлопая картами по лопате, игроки продолжали переговариваться:
– Был он, брат, такой богатей, – докладывал Ипат, раздвигая зажатый в щепоть карточный веер, – такой богатей, что вымочит в пиве веник, да в бане и парится. Да-а…
– А кралей короля не крой.
– Это я хлопа покрыл… А под светлое воскресенье один раз… так велел мочить веник в роме. Пил когда ром? Нет? Это, брат, тройной шпирт. Сто семьдесят градусов… Так вот. Послал купить рома в ренсковой погреб. Доставь, говорит, прямо на полок… И зажги, чтобы горел. Ром-то. И мочи. Веник-то… Вот ты опять же и выходишь дурак! Со вчерашним седьмой раз.
– Вчерашнее считать, так ты тоже не шибко умный, – сказал Никон, бросая карты и отваливаясь на локоть.
– Я беру чистый баланц. Семь раз. Соображения у тебя не прыткая. Недаром в Москве проторговался.
– А у тебя какая особенная соображения?
Ипат выпрямил ноги, лёг на спину и сказал, взбросив глаза к небу:
– У меня есть всего два соображения. Как бы поохотиться, это первая. А вторая – как бы устроить правильную жизнь.
– Ты устроишь!
– Мы устроим.
– Это как же?
– Это вот как. Что не делится – то чтобы было общее. Скажем – лошадь не делится, тогда чтобы она и твоя, и моя, и ещё чья. Чтобы кажный запахал, забороновал. Это есть соображение.
– У тебя лошадь есть?
– Нет.
– Вот и видно, – оскорблённо сказал Никон и тоже повалился на спину. Подумав, он спросил: – А что делится?
– Что делится, то поровну.
Никон опять примолк.
– Я в городе повидал, – обратился он словно бы к новой мысли, – понимаю, откуда она идёт. Перекроить да перерезать. Перекройщики.
– А почему тебя жить оставили? – совсем неожиданно и свирепо спросил Ипат.
– Остерегался. Кабы не остерёгся, ту же минуту бы – хлоп, и готово! Город мужикам салазки загинает.
– А что ты без города?
– А он без меня?
– Железо на лемеха надо? Сейчас кузнец – в город. Зубья на борону. В город. Обводья на колёса. Опять же в город.
– Это причина торговая. А ручкой вертеть кто будет? Вот она, главная вещь! – хитро сказал Никон.
– Согласие с мужиками имеется – сейчас совместно за ручку. И сразу тебе – полный поворот!
– Совместно! – насмешливо переговорил Никон. – Либо баба в доме голова, либо мужик. Совместно!
Кирилл выступил из кустов, поздоровался. Оба собеседника приподнялись на корточки. Ипат сказал довольно:
– Товарищ комиссар.
– Может, присесть желаете? – конфузливо предложил Никон, растягивая за полу валявшуюся на траве шинель и прикрывая ею карты.
– У нас вышел спор, – живо начал Ипат.
– Брось, – отмахнулся Никон, – нужна наша болтовня!
– Нет, погоди! Как в настоящее время имеется союз пролетариев с деревенской народной беднотой, – без заминки сказал Ипат, переходя на язык, который, по его мнению, был более естественным в обращении с комиссаром, – то Никон сомневается, за кем теперь главная правления будет? Потому как, говорит, либо баба, либо мужик голова, а совместно в одном хозяйстве не получается.
– Есть старая пословица, – ответил Кирилл. – Водой мельница стоит, да от воды ж и рушится.
– Это как понимать? – осторожно спросил Никон.
– Вот и понимай! – тотчас с восхищением вскричал Ипат. – Народ… он все в действие приводит. Но ты его направь на колесо. Направишь неверно, он тебе всю плотину сковырнёт.
– Да ты что вперёд лезешь? Пусть товарищ комиссар объяснят.
– Он верно говорит, – сказал Кирилл. – Направлять должна разумная передовая сила. Такая сила в руках рабочих.
– Видал? – опять торжествующе вмешался Ипат. – Возьми теперь белых. Идут к мужикам, а желают помещиков. Направляют куда не надо. Вот на их голову все и оборотилось.
Он с гордостью уставил почти совершенно белый свой взор на Извекова, ожидая дальнейшего одобрения. Кирилл кивнул ему. Тогда, поощрённый, он задал личный вопрос, как человек, вошедший в доверие:
– Вы будете, видать, из образованных. И мы тут любопытствуем: был у вас какой умысел, что пришли к трудящей революции? Или, может, так почему?
Кирилл не успел ответить.
Винтовочный выстрел раздался в низине, быстро сдвоенный и строенный эхом в лесу, и затем с окраины Репьёвки был открыт недолгий беглый огонь по большаку и по холмам. Чуть в стороне жикнула пуля, дробно пробив себе дорогу через листву.
Никон вскочил, шагнул назад, но остановился, сказал:
– Товарищ комиссар, отойдите за деревце. Так стоять очень на видимости.
Ипат легонько откинул полу шинели, подобрал с травы карты, аккуратно, насколько поддавались обтрёпанные края, сложил колоду и спрятал в нагрудный карман, застегнув его на пуговицу.
– Интересуются определить наши линии, – проговорил он вдруг медлительно, на стариковский лад. – И обманывают опять же, будто ихнее нахождение в селе. А сами вона где!
Он показал отогнутым большим пальцем на лесную опушку.
– Вашим флангом командует сам комроты, – сказал Кирилл, – а моё место за большаком. Мы сегодня должны покончить с бандой.
– Как прикажете, тогда и покончим, – снова ретивым и певучим голосом откликнулся Ипат.
Он проводил Кирилла до лошади и готовно придержал стремя, помогая сесть в седло.
По пути Кирилл встретил Дибича, который вёл группу бойцов, снятую с большака. Дибич был весел и крикнул издали:
– Нервничает неприятель-то! Не терпит больше молчания. Мы заговорим!
Остановившись на минуту, Кирилл и Дибич сверили свои часы, потом командир подал руку открытой ладонью вверх, комиссар громко ударил по ней, и, улыбаясь друг другу, они разъехались.
Ещё ночью натянуло серых туч, они слились в завесу и осели, стало накрапывать. Безветренный, обкладной дождь, – из конца в конец горизонта – тонкий, как туман, внёс в окрестность новые особенности, она начала на глазах меняться. Сразу посвежело, бойцы, лёжа под насыпью шоссе, принялись раскатывать шинели, чтобы укрыться от дождя.
Кирилл обошёл цепь, выбрал себе место посредине и лёг. Все чаще он поглядывал на часы, и все медленнее, казалось, двигались стрелки.
Наступление должно было начаться правым флангом с северного холма. Хвалынскому отряду дана была задача перерезать дорогу из Репьёвки в лес и, развернувшись на запад, продвигаться садами к лесной опушке. К этому моменту приурочивалась атака Репьёвки в лоб цепью из-за большака, в расчёте уничтожить заслон мятежников, отрезанный хвалынцами в селе. Решающая третья часть операции возлагалась на левый фланг, которому предстояло выйти с юга лесом в тыл главной позиции противника.
Весь план представлялся Кириллу абсолютно ясным, и он настолько уже вгляделся в местность и примерил в ней все действия, что, по его убеждению, они не могли произойти иначе, нежели по плану.
Но чем ближе подходила минута, когда правофланговому отряду назначено было открыть огонь, тем беспокойнее становилось Кириллу. Дождь затушёвывал холмы, а лес уже отделяло от Репьёвки сплошное пасмурное полотнище. И, напряжённо глядя через бинокль на погост с потемневшими берёзами, Кирилл чувствовал, что требуется все больше и больше усилий, чтобы лежать неподвижно и не показывать красноармейцам своего беспокойства.
Знакомый голос прозвучал поблизости Извекова.
– А где комиссар?
Он, не приподнимаясь, повернулся на бок.
Ипат, держа одну винтовку за плечом, а другую – наперевес, вёл впереди себя безоружного Никона.
