Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - Сахаров Андрей Николаевич (книги полностью бесплатно txt) 📗
Уже упоминалось о том, что Александр не захотел арестовать заговорщиков в 1821 г., когда князь И. В. Васильчиков представил ему их списки. В этом можно усмотреть и гуманный акт, и неверие в серьезность их намерений, поскольку народ среди заговорщиков был несановный, молодой. Но возможно и то, что Александр — и в этом могла быть обнаружена его действительная государственная мудрость — просто не захотел привлекать внимание к щепетильной проблеме, оповещать мир о противостоящей ему оппозиции, создавать прецедент.
Оставив заговорщиков на свободе, Александр тем не менее принял меры наступательного характера. В августе 1822 г. он дал рескрипт па имя управляющего Министерством внутренних дел В. П. Кочубея о запрещении в стране тайных обществ и масонских лож и о взятии от военных и гражданских членов подписки, что они не связаны с этими обществами; в гвардии и армии вводится сеть тайной полиции, усиливается система сыска и слежки, расцветает шпиономания. Однако эти меры, по существу, не срабатывают.
К августу 1825 г. в руках Александра уже находилась обширная информация о заговоре, который охватил многие армейские части. Начальник Южных военных поселений генерал Витт направил в Петербург донесение, а потом лично докладывал государю в октябре этого же 1825 г. в Таганроге, что тайное общество «значительно увеличилось», «что 18-я пехотная дивизия в особенности заражена сим духом и что в оной играет главную роль командир Вятского пехотного полка Пестель».
Будучи уже тяжело больным, Александр постоянно возвращается к этим сведениям. Они тревожат его, буквально преследуют. Некоторые историки справедливо полагали, что общее ухудшение состояния здоровья Александра после 8 ноября как раз и было вызвано последними сообщениями о действиях тайных обществ, главной целью которых было его физическое устранение. Император стал чрезвычайно подозрителен, опасался отравления. Когда его личный врач Виллие предлагал ему лекарства, то Александр отказывался их принимать, ссылаясь, что главная причина его недомогания — «расстройство нервов». «В настоящее время есть много причин тому и более, нежели когда-либо», — сказал он врачу. А сам Виллие записал в своем дневнике: «Уже с 8 ноября я замечаю, что его занимает и смущает его ум что-то другое, чем мысль о выздоровлении». И будучи уже в бреду, Александр твердил: «Чудовища! Неблагодарные!» Все, чем он жил, чему поклонялся, все его старания на пользу людей, на пользу Отечества, как он понимал их, все его стремления по великому искуплению своей вины, которыми он руководствовался всю свою жизнь, были теперь зачеркнуты, опрокинуты, опровергнуты этим упорным противостоянием, которое его не только пугало чисто физически, но и уничтожало духовно.
После смерти Александра в его кабинете была найдена писанная им записка, в которой, в частности, среди заговорщиков и его противников названы видные сановники страны и военные — Ермолов, Раевский, М. Орлов, граф Гурьев, Д. Столыпин «и многие другие из генералов, полковников, полковых командиров; сверх того — большая часть разных штаб— и обер-офицеров». Александр упоминает, что в заговор вовлечены «обе армии» и «отдельные корпуса»; его родное детище — армия, которой он уделял столько сил, внимания, любви, с которой он прошел всю Европу и вступил в Париж, поднималась против своего государя, что не могло не потрясти его и не обострить течение болезни.
10 ноября Александр наконец отдал приказ произвести аресты среди членов тайной организации. Тем самым он в известной степени признал свое жизненное поражение. Это было его последнее распоряжение.
Таким образом, страх быть убитым заговорщиками преследовал Александра, по существу, всю его жизнь. Этот страх был неразрывно соединен в его сознании с другим сильным чувством — угрызениями совести в связи с убийством отца; ощущение неизбежности расплаты за совершенное злодеяние, в котором он отнюдь не был пассивной стороной, а напротив, играл роль едва ли не основную, хотя и оставался в тени, преследовало его на протяжении всей жизни, окрашивало ее в роковые, печальные тона, подвигало его к фатализму и мистицизму.
Поэтому, видимо, ни одно из крупных государственных начинаний Александра I нельзя рассматривать, с одной стороны, вне его желания оправдать свое восшествие на престол стремлением дать благо Отечеству, «принести счастье людям», а с другой — вне этого постоянного чувства страха за свою жизнь, которой он мог поплатиться в случае, если его политика пришла бы в противоречие с могущественным консервативным дворянством, либо вызывала бы возмущение его радикального крыла. В делах государственных найти для себя соответствие права на престол реализации своих гуманистических идеалов, своих последующих действий было неимоверно трудно, если вообще не невозможно. Но Александр упорно пытался это сделать.
Первые государственные шаги молодого императора (в 1801 г. Александру I было 24 года) дали основание А. С. Пушкину определить начало XIX века как «дней Александровых прекрасное начало». Было проведено широкое помилование заключенных (освобождено более тысячи человек), многие из которых отбывали наказание по политическим мотивам в Петропавловской крепости, Шлиссельбурге, в сибирской ссылке, в монастырях. 12 тысяч человек, уволенных со службы, вновь получили доступ к государственным должностям. Русские войска, направленные в Индию, получили приказ вернуться на родину. Депеша остановила их движение уже за Волгой. Александр I уничтожил один из важнейших институтов политического сыска — Тайную экспедицию, которая занималась делами, связанными с оскорблением царского величества и изменой государю и государству. Многие судебные дела оказались пересмотрены, цензура смягчена. Все препоны по общению с европейскими странами были устранены, были сняты и все павловские ограничения по части одежды. Александр подтвердил восстановление екатерининского Городового положения и Жалованную грамоту городам. Жалованная грамота дворянству также была восстановлена в своих правах.
