Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT, .FB2) 📗
— Что это вдруг?
— Ей удалили грудь. Он стал праведником…
Борис Маковер вытер лицо платком. Он издал рык, хрип, подавленный вздох.
— Для нее это, конечно, несчастье, дай ей Бог полное выздоровление, но для тебя это спасение.
— Не понимаю, папа, о чем ты говоришь…
— Оно того не стоило.
Анна вскочила.
— Папа, ты не должен был меня спрашивать, а я не должна была тебе отвечать.
— А кому спрашивать, если не мне?
— Папа, я несчастлива, несчастлива так, что ты не можешь себе представить!..
И Анна тоже выхватила носовой платок из сумочки.
Долгое время отец и дочь сидели молча. Каждый из них был погружен в свои мысли. Потом Борис Маковер воскликнул:
— Нарыв должен лопнуть!
— Папа, прошу тебя! Ты ничего не понимаешь в этом! Меня преследует фатум. Я уже предвижу, что моя жизнь пройдет без счастья. Со мной случится точно то же самое, что случилось с тобой. Но мужчина может стать отцом и на старости лет, а мне лет через десять придет капут…
— Ты не должна ждать десять лет.
— А что мне делать? Проходят годы, пока мне кто-то понравится. А теперь я так разочарована и так подавлена, что ни на кого уже не хочу смотреть. Я проживу оставшиеся мне годы одна. Фактически я была одна всю жизнь…
И Анна уткнулась в платок, пытаясь скрыть рыдания. Она кашляла, всхлипывала, шмыгала носом. Глаза ее покраснели, опухли и стали странно похожи на глаза отца. Она вдруг издала тот же крик, как при известии о смерти Станислава Лурье:
— Папа!.. Мама!..
Больше Анна ничего не могла сказать. Она только давилась слезами, всхлипывала и дрожала. Раскладной стул под нею шатался. Борис Маковер ощутил какую-то необычайную тяжесть.
— Доченька, ты еще когда-нибудь будешь благодарить за это Бога…
— Что? Не буду я благодарить Бога… Что у меня есть в этой жизни? Одна. Снова одна… Я кончу свою жизнь, как мама! — наконец выплеснула Анна то, что все время готовилась сказать. При этом у нее было такое чувство, будто этими словами она окончательно определила свою судьбу. Борис Маковер тоже испугался, словно Анна произнесла вслух то, чего он всегда боялся.
— Дура! Ты мне сердце разбиваешь! Молчи!.. Что ты болтаешь? Никто не сможет занять твоего места. Доченька!..
Больше Борис Маковер не мог говорить. Комок застрял в горле и душил его. Сердце не стучало, а трепетало, как веер, или тяжко сжималось, как кузнечные меха. «Только бы это не случилось, когда они здесь! — говорил Борис Маковер самому себе и небесным силам. — Лишь бы только это не испортило субботы…»
Через какое-то время Анна перестала плакать. Борис Маковер тоже прокашлялся, прочистив горло, и принял пилюлю, которую должен был принимать только вечером. При этом лицо его стало огненно-красным и покрылось пятнами. Анна поспешно припудрилась и подкрасила губы.
— Он действительно раскаивается? Возвращается к религии? — спросил Борис Маковер.
— Он написал мне письмо на восьми страницах.
— Что он написал?
— Он обвиняет себя в смерти Лурье. Он пишет так, будто вся вина за это лежит на нем… Винит себя и в болезни жены. У него появился какой-то комплекс или Бог знает что… Он пишет: «К чему бы я ни прикоснулся, там сразу же возникает несчастье…»
— Доченька, я не хочу тебя огорчать, но здоровья Лурье эта история не принесла…
— Папа, я все знаю. Не думай, что я такая тупая. Я просыпаюсь каждую ночь и думаю об этом. Даже когда Грейн был со мной, я просыпалась и думала. Но что я могла поделать? Он меня мучил, мучил. Он все время говорил о своей погибшей жене. Он все время угрожал самоубийством. Он стал совсем беспомощным…
— Я предупреждал тебя еще в Марокко.
— Да, папа, ты всегда предупреждал меня. Но такая уж у меня планида, что мне нравится только то, что никуда не годится.
— Пришло время, чтобы ты сделала верный шаг.
— Самый верный шаг станет у меня ошибочным. Ну, хватит уже!..
На какое-то время оба снова замолчали. Казалось, что они по-родственному и в то же время с каким-то отвращением прислушиваются к мыслям друг друга.
— Что это вдруг Герман заявился сюда? — спросил наконец Борис Маковер.
Казалось, от этого вопроса Анна пробудилась.
— Не знаю, папа. За этим кроется какая-то тайна. Он искал меня по всему Нью-Йорку, пока не нашел и не узнал твоего адреса. Что-то его мучает, но он ничего не говорит. На протяжении всей поездки сюда он сидел и молчал. Я никогда еще не видела его в таком состоянии. Что он может хотеть от тебя? Надеюсь, что не денег.
— Зачем ему деньги? У него есть какая-то должность.
— Кто знает? Что-то случилось. Это точно. Я так понимаю, что он хочет с тобой поговорить. Я зайду в бунгало и пошлю его к тебе. Не принимай все это близко к сердцу.
— Да что мне там близко принимать к сердцу? Не будь он последним из семьи, я бы его вообще знать не захотел…
— Принести тебе что-нибудь?
— Нет, Ханеле, мне ничего не надо. Все, что мне надо, это лишь немного радости от тебя…
Борис Маковер привык к тому, что Герман всегда говорит ясно и резко. «Он всегда говорил, — думал Борис Маковер, — как по писаному». Однако на этот раз казалось, что язык Германа заплетается. Он все время называл Бориса Маковера «дядя». Он упомянул своего покойного отца, покойную мать и даже покойных дедушек и бабушек. «Что с ним произошло? — удивлялся Борис Маковер. — Может быть, он тоже вернулся с покаянием к вере? Или ему нужны деньги?..» В какой-то момент Борис Маковер отвлекся от этих мыслей и сосредоточился на словах племянника. Он услышал, как Герман говорит ему:
— Дядя, вы не должны думать, что я вас не ценю. Мы действительно придерживаемся разных идеологий, но как там говорится? Кровь это не вода. У меня нет на свете никого, кроме вас…
— Если бы не твои большевики, у тебя был бы еще один дядя и тетя в придачу, а может быть, и еще кто-нибудь. Если бы не Сталин, не было бы Гитлера, и твои родители были бы живы…
— Это ваше мнение, дядя. Я не хочу пускаться в дискуссии. Факт состоит в том, что капитализм нуждается в войнах. Почему устроили Первую мировую войну? Тогда еще не было большевиков.
— Вильгельм был не намного лучше Гитлера.
— Капитализму обязательно нужны войны. Но давайте отложим это в сторону, дядя. Я хочу с вами поговорить об одном конкретном деле.
— Что за дело?
Герман несколько раз кашлянул.
— Дядя, я уезжаю в Советскую Россию! — быстро и словно выдавливая из себя слова, произнес он.
— Вот как? Ну, как говорится, езжай «к жизни и к миру». [319] Если тебе так хочется, то и я не возражаю…
Лицо Борис Маковера изменилось. Он широко раскрыл глаза и искоса посмотрел на Германа, причем с таким выражением, словно не был уверен, что правильно расслышал племянника.
— Дядя, я знаю все, что вы думаете, но ситуация такова, что я обязательно должен ехать.
— Раз должен, то должен. Там ты увидишь правду, но будет уже поздно. Там, как на том свете, не рядом будь упомянут: никто оттуда не возвращается.
— Возвращаются, дядя Борух.
— Возвращаются капиталисты, генералы, но не такие, как ты. Ты туда приедешь, и тебя, может быть, встретят там с распростертыми объятиями. Но через пару месяцев один из твоих товарищей донесет на тебя или за тобой без этого найдут какие-нибудь грехи. Дальнейшее мне незачем тебе описывать…
Герман снял пенсне:
— Дядя, вы преувеличиваете.
— Ну, я тебя предупредил. Что я еще могу сделать? Там расстреливали людей и покруче тебя…
— Они не расстреливают всех. Они ведь там не сумасшедшие. Местная пресса пытается убедить людей, что вся Россия — это сплошной сумасшедший дом. Как бы они выиграли войну с Гитлером, если были бы такими сумасшедшими, а их народ так бы ненавидел правящий режим? Факт, что они сломали хребет Гитлеру.
— С помощью американских денег.
— Одними деньгами невозможно выигрывать войны.
— Ну-ну, к чему эти разговоры? Сейчас канун субботы. Я помог тебе приехать в Америку, потому что я хотел спасти тебя. Но если ты такой глупец, что хочешь сам себя погубить, то что я могу поделать? Ты уже не ребенок…
