Осень Овидия Назона (Историческая повесть) - Моисеева Клара Моисеевна (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
— В память о господине Праксии, который ценил тебя, я уступлю пятьдесят драхм. Бери кусок хорошего пергамента и пиши все, как положено. Такой малый выкуп возможен только потому, что я добра и щедра. Принеси девятьсот пятьдесят драхм.
— Где же мне взять такие деньги, госпожа? У меня один выход — уехать без единой монетки, голодным сесть на корабль и прибыть на чужую землю совсем нищими.
— Голодными, но свободными! — рассмеялась госпожа. — Не притворяйся, Фемистокл, деньги у тебя есть. Повара у нас очень богаты.
— Уж лучше бы я всю жизнь был поваром, чем переписчиком у благородного Праксия, — сказал Фемистокл. — То, что ты требуешь для выкупа, — это все мое состояние. Поистине я уеду голодным, но свободным. Я составлю пергамент и позову свидетелей, госпожа.
Когда Фемистокл спросил разрешения уйти, Миррина вдруг остановила его. Глядя ему в глаза своими умными хитрыми глазами, она сказала:
— Фемистокл, скажи мне, откуда у тебя такие деньги? Я помню, после выкупа твоего Дориона, ты еще задолжал господину и долго ему выплачивал. Потом, возможно, ты кое-что откладывал, пользуясь щедростью и доверчивостью господина Праксия. Но пять лет назад ты уже стал получать значительно меньше. Неужто, будучи поваром, ты так обогатился? Не подумай, что я подозреваю тебя в чем-либо дурном, но ты принадлежишь мне, ты моя вещь, и я должна знать о тебе решительно все.
«Гадина», — подумал Фемистокл и отвечал:
— Госпожа, когда ты посылала меня на заработки в качестве переписчика, я в самом деле не имел и обола. Признаюсь тебе, я очень страдал о том, что мои подрастающие дочери, красивые и пригожие, не могут получить от меня и куска ткани для праздничного хитона. Но с тех пор, как я стал поваром, я кое-что припас. И тебе я отдавал намного больше, чем платили нам за переписку книг. Это верно, госпожа?
— Все так, — согласилась Миррина. — И все же мне не верится…
— Твоя воля, госпожа! Но эти деньги заработаны мною честным, я бы сказал — непосильным трудом. Каждый день я трудился до полуночи, угождая молодым и старым обжорам и бездельникам. Я сносил оскорбления и даже побои. Ведь пьяный человек не всегда сознает, что творит. Так я трудился три года, а сын мой, Дорион, десять лет копил выкуп для нас. Вот и собралась та сумма, которую я могу предложить во имя счастья моих дочерей.
Они долго молчали, не глядя друг другу в глаза. Каждый думал о своей выгоде. Наконец Фемистокл сказал:
— Поверь мне, госпожа, деньги, которые ты пожелала получить от меня, — это все, что я имею. Я отдам тебе все до последнего обола, но мы обретем свободу и начнем новую жизнь на той далекой земле. Мы будем довольствоваться в пути сухой лепешкой и водой. Свобода стоит этих жертв. В чем ты меня подозреваешь, госпожа? Разве я жизнью своей не доказал своей честности?
— А я тебя ни в чем не подозреваю, Фемистокл. Ты что-то не понял меня. И разве я не доказала своей доверчивости тем, что постоянно спрашивала твоего совета во всех своих денежных делах? Ступай, Фемистокл, пиши акт об освобождении. В память о Праксии я выполняю твое желание себе в убыток.
— Радуйтесь! Радуйтесь! — повторял Фемистокл, вернувшись в свое жилище, вдруг показавшееся ему таким тесным и убогим. — Радуйтесь, дети мои, я пишу акт об освобождении.
Сестры бросились к отцу и стали целовать ему руки. Дорион пытался обнять всех сразу и от радости запел гимн Афине.
Все умолкли, когда Фемистокл засел за самое ответственное и самое драгоценное письмо, какое ему когда-либо пришлось писать.
«Миррина, дочь Теона, вдова Праксия, отпускает на волю раба Фемистокла, сына Харитона, и двух его дочерей — Эпиктету и Клеонику. Пусть никто не обращает их снова в рабство никоим образом. Пусть они отдадут своей госпоже Миррине девятьсот пятьдесят драхм и после этого покинут ее дом и отправятся к берегам Понта Евксинского, где им угодно обрести свой дом. Узнав о смерти своей госпожи, пусть они поминают ее похоронными жертвами и никогда не забывают, пока будут живы. Если кто-либо завладеет ими или обратит их снова в рабство, то таковое порабощение должно считаться недействительным. Оно подлежит осуждению, а виновный обязан заплатить штраф в 30 мин: половину патрону отпущенников, половину богу Асклепию».
Госпожа Миррина пригласила свидетелей, которые своими подписями подтвердили акт освобождения Фемистокла и его дочерей.
ПАНАФИНЕИ
Настал день Малых Панафиней, ежегодный праздник в честь Афины, покровительницы города.
На рассвете все улочки Керамик, квартала, ведущего вверх на Акрополь, были заполнены праздничной толпой. Семья Фемистокла тщательно подготовилась к великому дню. Ведь для них это был особенно радостный праздник, праздник освобождения. К этому дню были готовы новые шерстяные плащи, вытканные и сшитые руками Клеоники и Эпиктеты. Больше года неустанных трудов. Эти плащи были вручены Фемистоклу и Дориону в ночь накануне Панафиней.
Свои праздничные одежды девушки долго гладили и достигли совершенства. Мелкие складки, туго накрахмаленные и очень ровно разложенные, не рассыпались и были отличным украшением сиреневых хитонов. По случаю торжества Фемистокл извлек из потайного сундучка серебряные браслеты, серьги и цепочки, подаренные когда-то жене. Как обрадовались дочки, получив к празднику такие подарки. С какой радостью они одевались, причесывались и любовались друг другом!
— Как вы красивы сегодня! — воскликнул Дорион, увидев сестер во всем убранстве с вазами цветов в руках.
Они вышли на улицу и примкнули к праздничному шествию. Увидев драгоценные дары богатых афинян, Фемистокл шепнул Дориону:
— По случаю освобождения мне бы следовало купить для богини хотя бы серебряный кратер для вина. Но ведь оставшихся денег едва хватит, чтобы добраться до дальних берегов Понта. А задерживаться нельзя. Ведь Миррина так изменчива и капризна. К тому же нашлись спутники, Аристид и Андрокл, с улицы ювелиров. Они давно готовятся в дорогу и с нетерпением ждут дня, когда прибудут в Пирей и сядут на попутный корабль.
Толпа на узких уличках все росла и все больше звенела веселыми голосами, смехом и шутками. Все были счастливы принять участие в праздничном шествии.
Но больше всех этот праздник радовал девушек. Ведь в каждой порядочной семье афинян, да и не только афинян, но и греков в любом из городов Пелопоннеса и Аттики, девушки были затворницами. Они редко появлялись на шумной улице, совсем не встречались с молодыми людьми, им не поручали ходить на рынок и в лавки за покупками, они не могли вступать в беседу с незнакомыми людьми. Их жизнь была однообразной и проходила в занятиях, которые особенно ценились в Греции. Девушки ткали шерстяные и льняные ткани, которые шли на изготовление одежды. Из грубой шерсти ткали материю для мужских плащей, из тонкой шерсти — одежду для женщин. Иные увлекались сложной вышивкой пестрыми нитками, тогда их одежда была украшена нарядной каймой.
Панафинеи был тот любимый праздник девушек, когда они могли разодеться и участвовать в торжественной процессии, идущей в Акрополь.
Это был один из тех счастливых дней, когда скромные робкие девушки могли увидеть людей и себя показать. Как сияли их лица, когда молодой красивый юноша вдруг обращал свой взор на нежное личико юной невесты, идущей в шествии с корзиной цветов. Юноша мысленно сравнивал ее с Афродитой и приветливо улыбался.
С каким восхищением смотрели они на великолепие Акрополя! Белая колоннада Парфенона в жемчужном свете ясного утра так четко рисовалась на фоне синего неба, вызывая чувство восторга.
Парфенон был виден на большом расстоянии, и, приближаясь к нему, каждый чувствовал некую окрыленность. Ведь там была Афина, дивное творение Фидия, скульптура, сверкающая золотом и слоновой костью, — Афина, покровительница и победительница, стояла величаво со своим копьем на плече и щитом сбоку. В правой руке она держала статую Победы, также из золота и слоновой кости. Складки золотой одежды мягко падали к ее ногам. На голове — узкий золотой шлем. Лучи солнца, проникающие сквозь отверстие в крыше, освещали статую, и она казалась живой. Это впечатление усиливалось, когда человек попадал в храм, пройдя мимо другой бронзовой статуи Афины, которая стояла на площади между храмом Парфенона и храмом Эрехтейона. Две статуи богини — и такие разные. Одна — мудрая дева, с выразительными глазами из драгоценных камней. Другая — воительница, которую было видно на далеком расстоянии. От мыса Суния мореходы замечали сверкающий на солнце бронзовый шлем и копье Афины.
