Наследники - Федоров Евгений Александрович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Весь огромный Царицын луг и прилегающие к нему улицы уже волновались шумным людским морем. Едва карета Демидова свернула на поле, как с треском взвилась ракета…
И тут долго сдерживаемый людской поток, словно бурные вешние воды, сокрушив плотину, ринулся к стола-м и бочонкам.
Хоть и кричали, звали людей к порядку демидовские хлебодары в белых передниках и виночерпии в кожаных — все было напрасно. Народ все сметал на своем пути; великий шум, как морской прибой, стоял над лугом и Летним садом. Мужики толкались, стремились к бочкам, выли бабы, затираемые в толпе…
Вокруг началось обжорство и пьянство. Виновник небывалого пира Прокофий Демидов размахивал собольей шапкой кричавшим питухам. Они с бою брали бочонки… Вино хлестало через край, растекалось по бородам, по сермягам.
— Ой, любо! Ой, пригоже! — подзадоривал питухов завороженный зрелищем необычного, повального пьянства Демидов и, войдя в раж, не утерпел, выскочил из кареты и побежал к бочкам. Взобравшись верхом на сорокаведерную, он скинул шапку и закричал:
— Подходи, веселые, пей из хозяйских рук!..
Его разом окружили сотни пьянчуг и стали пить хмельное из собольей шапки хозяина.
Не прошло и часа, как на площади шатались пьяные, повеселевшие, а вскоре начались и драки…
Только ранние зимние сумерки прекратили необычный пир. Понемногу опустел Царицын луг. С Невы задувал резкий морозный ветер, и становилось студено. Белая пурга волнисто устремилась на обширное поле, стала заметать и заносить тела упившихся до потери сознания людей…
Всю ночь и все утро в полицейские участки подвозили замерзших и опившихся; проходили побитые, со свороченными скулами жалобщики. На пустынных улицах, на городских окраинах находили убитых и ограбленных обывателей, возвращавшихся с демидовского пира…
Санкт-петербургский генерал-полицмейстер не смог умолчать о злосчастном событии, погубившем многие сотни людей, и доложил о сем государыне.
Елизавета Петровна молча выслушала доклад.
— А Демидов где? — спросила она.
— Ваше величество, — поклонился генерал-полицмейстер царице: — Дознано, еще ночью промчал градскую заставу и отбыл из столицы…
Черная мушка чуть-чуть задрожала над губой Елизаветы Петровны; глаза ее улыбались: по всему видно было, озорство Прокофия ее забавляло.
— Что же, — сказала она генералу, — коли съехал вовремя, так тому и быть! Удал и проворен, выходит, колесом ему путь-дорога!..
Возвращаясь из Санкт-Петербурга, Прокофий Акинфиевич на этот раз остановился в Москве в старом дедовском доме, на Басманной. Он шумно подкатил к ветхому, покосившемуся подъезду и выскочил из коляски. Прознавшая об удаче наследника дворня встретила его низкими поклонами и льстивыми восклицаниями. Демидов прошел в большой полупустынный зал. Печи были жарко натоплены; потрескивало, рассыхаясь, старинное дерево. Блестели полы, натертые воском. Хозяин вышел на середину покоя и захлопал в ладоши.
— Слушай, холопы, отныне я тут владыка! — провозгласил Демидов. Странной, вихляющей походкой он обошел дом, везде замечая непорядок. Но дворня терпеливо переносила все причуды нового хозяина.
Весь вечер Демидов привередничал; холопы сбились с ног, ублажая своего владыку.
Прознав о приезде и удаче Прокофия Демидова, наутро к нему спозаранку приплелась старушонка-процентщица. Заводчик сидел за столом, насыщаясь и благодушествуя. Старушка робко переступила порог.
— Батюшка ты мой, кормилец, премного обрадовалась весточке! Уж как рада, как рада!..
— Чему же ты рада, матушка? Небось дрожала за денежки? — с ехидцей прищурил глаза Демидов.
— Что ты, батюшка, вашему корню крепко верю. Я еще с дедом твоим была знакома. Разве позарятся Демидовы на мои гроши? — угодливо прошамкала старуха.
Завидя на столе поблескивающую в графинчике наливку, процентщица засияла.
— Может, пригубишь? — лукаво предложил Прокофий Акинфиевич.
Старушка подняла сморщенное лицо, вздохнула:
— Грешна, батюшка, ох, грешна, пригублю…
Демидов налил чарку полыновки, поднес бабке. Она, не моргнув, выпила и облизалась.
— Ох, и до чего хорошо! Спаси тя осподь, сынок! Ох, благодарствую, голубь…
Не давая передохнуть, хозяин налил вторую чару. Бабка и эту опорожнила залпом и повеселела.
— Ну вот, теперь и о деле можно говорить! — улыбнулся Демидов.
— И верно. Теперь оно куда как веселее. Милый ты мой, знаю, не обидишь старую. — Ростовщица по-собачьи заглядывала в глаза хозяину.
— Уж как условились! Получай должок с процентами.
— Слава тебе господи! — перекрестилась старуха. — Я так и знала. Пошли тебе всевышний счастья и доли.
В глазах Прокофия заиграли озорные огоньки:
— Только вот какая неудача вышла, матушка. Дело-то я выиграл и деньги-то все сполна получил. Но вот грех — деньги-то все медные. Все-все, до копеечки! Вот хочешь, бери, хочешь, оставь на другой раз.
Гостья тревожно насторожилась:
— То есть как на другой раз? Нет, ты, милок, ноне мне выдай! Все едино — медные так медные!..
Она беспокойно заерзала в кресле. Тревожные мысли овладели ее скупым сердцем. «Сбежит, поди, молодец! Эк, сколько привалило, да в нехозяйские руки. Профукает по столицам!»
Потирая руки, веселый Прокофий встал и позвал старуху за собой:
— Коли так, идем в кладовушку. Отсчитывай и бери с собой! Да торопись, а то раздумаю…
Бабка засуетилась, поспешила за Демидовым. Он привел ее в кладовушку. Прямо на полу тускло поблескивали горы мелкой монеты.
— Считай сама! Мне недосуг. Считай по-честному…
У ростовщицы разбежались глаза. Перед ней были добротные тяжелые семишники старинной чеканки. Прокофий, улыбаясь, прикрикнул: «На две тысячи червонцев, поди, пять ломовиков надо…»
Старуха хлопотливо принялась за счет должка. Она старательно выгребала семишники, и, отсчитывая их, складывала в аккуратные столбики. Делала она это с охотой, любуясь добротной чеканкой. Прошел час-другой, перед бабкой выросла горка монет. Но пока она всего-навсего насчитала сотни две рублей, а дело шло к полудню. Прокофий, ухмыляясь, расхаживал по чулану. И когда старушонка изрядно вспотела, он ненароком споткнулся и задел ногой выстроенные столбики монет. Семишники со звоном рассыпались…
— Ах ты, господи! — заохала старуха и дрожащими руками принялась снова отсчитывать…
В окошко чулана глядело веселое солнце, сильно пригревало; утомительный счет морил старуху. Хотелось есть. В глазах рябили семишники, семишники без конца… Руки дрожали. А тут в мысли лезли разные домашние дела, счет путался… Все мешалось…
— Ах, господи, какое несчастье! — вздыхала бабка; на глазах ее засверкали слезы. Она со страхом оглянулась на Демидова.
— Считай, считай, старая! — торопил он. — Мне некогда, коли не сочтешь до вечера — пиши пропало!..
— Кормилец ты мой, чую, со счету собьюсь…
Маленькая, согбенная, она жадными руками пересыпала с места на место медные семишники. Старухой овладело отчаяние. Натешившись вволю ее беспомощностью, Прокофий Акинфиевич сжалился над своей жертвой:
— А что, не дать ли тебе, матушка, золотом, а то, чай, медь-то неудобно нести?
— И то, родимый, золотом-то сподручнее! — согласилась обрадованная старуха.
Демидов подошел к ларцу и вынул тугой мешочек.
— Так и быть, бери последнее!
Он развязал мешочек и высыпал на стол золотой поток. Глаза старухи заискрились. Она вновь ожила. Протянув сухие скрюченные пальцы, процентщица заторопила его:
— Давай! Давай!..
Старуха не могла оторвать глаз от золота. Оно звенело, сверкало, притягивало к себе таинственной необоримой силой. Как жаркие, горячие угольки, сияющие золотые монетки жгли морщинистые руки. Она пересыпала их из ладошки в ладошку, наслаждалась блеском и звоном.
«Эк, и жадина же, в могилу скоро, прости господи, а все не угомонится!» — сморщился заводчик.
Блеснув на золотом листопаде, луч солнца погас. Было далеко за полдень.
