Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Слушал с полным вниманием Семейка рассказ бывалого человека и размышлял. Ведомо было ему, что многие поморы отправлялись искать счастья за Каменный пояс. И лишь единицы из них, обычно на склоне своих лет, как этот ветхий старик, возвращаются в родные края. Всё же иногда возвращаются и приносят сведения о сказочных богатствах Сибири. И возбуждают у земляков рассказами своими интерес к земле Сибирской. Наслушавшись таких бывалых людей, и другие загораются желанием тоже погнаться за счастьем, последовать примеру тех, кто ранее уходил на Восток. Время от времени царские власти через местных воевод, волостных старост проводили вербовку в сибирское казачье войско и находили отклик среди тех, кого манили неизведанные края. Преимущественно это были люди малоимущие и не обременённые семьёй, молодого возраста.
«Не последовать ли их примеру? — всё чаще и чаще задавал себе вопрос Семён Дежнёв. — Чтоб уйти от своих сердечных горестей, поскорее забыть Ираидку».
Долог неторопливый бывалого человека рассказ. Тускло мерцает в жарко натопленной избе светильник. Погрузились в темноту почерневшие от копоти лики святых угодников в медных червлёных окладах, сработанных устюжскими умельцами. Словно крохотное отражение краснеет фитилёк лампады. Теребят окладистые бороды в раздумьях старики. Ведь долгую жизнь прожили, немало на веку своём лиха хватили, а такого не видали. Начать бы всё сначала, да повидать Сибирь с её реками великими, просторами необъятными, народами диковинными, да соболями серебристыми.
Притихли парни, насупились. Девок не задирают. Снова пришёл и Семейка Дежнёв. Засела в голову дума крепкая, не податься ли за Каменный пояс? Говорят, в Устюге тамошний воевода вербует молодых мужчин и парней в сибирское казачество, и чем он, Семейка, хуже других?
Ведёт свою речь бывалый человек...
А на островах Студёного моря морж водится. Цена моржовому клыку или, как его называют, «рыбьему зубу» велика. Искусные мастера всякие безделушки из того клыка сотворяют и для самого царя, и для бояр его ближних, и для гостей иноземных. Говорят, у государя московского трон дивной красоты, резной моржовой костью разукрашен. А за Енисеем ещё одна великая река в Студёное море течёт. Сам он на той реке не бывал, а слышал про неё от тунгусов бродячих. Говорят, самая великая на всей сибирской земле. А что за ней, какие дальние реки текут, никто того не знает. И где-то море Студёное кончается — тоже никому неведомо.
«Будет ведомо», — думает Семейка, охваченный азартом. И опять неотвязная мысль сверлит мозг. Не податься ли в Сибирь? Не уйти ли с очередной партией служилых людей, которую собирает устюжский воевода? Чтобы открывать дальние реки, найти самый край земли Сибирской.
Окончательное решение покинуть отчий дом и податься в Сибирь пришло не то чтобы внезапно. Его ускорила неожиданная встреча с Ираидой, ставшей теперь Двиняниновой. Прослышала она о сборищах в псаломщиковой избе. О том, что и Семейка Дежнёв там бывает. Воспользовалась отсутствием свёкра и мужа, уехавших по делам в Архангельск. И после мучительных раздумий решилась на встречу.
Расходились участники посиделок уже около полуночи. Выходя из избы, Семейка заметил в тёмном углу сиротливо съёжившуюся женскую фигуру. Тёмный платок закрывал её лицо до самых глаз. Услышал тревожный возглас:
— Сёмушка...
То был голос Ираидки. Вот ещё напасть. О чём теперь толковать с мужней женой, с невесткой самого Власия Двинянинова?
— Обожди меня на опушке и выслушай, — сдавленным шёпотом произнесла она.
От псаломщиковой избы до двиняниновских хором было совсем недалеко. Их разделял лишь небольшой перелесок. Стоял морозец. На безоблачном небе золотился серп молодой луны. Семейка вышел на тропу и вскоре услышат скрип шагов по накатанному насту и тревожный возглас:
— Выслушай меня, Сёмушка. Тошно мне. Удавиться впору.
— С чего бы тебе давиться? Живёшь в полном достатке, в просторных хоромах. Муж богатенький. Ишь, разрядилась, что купчиха.
Ираида была в добротной шубке, отороченной лисьим мехом, в пимах на кожаной подошве. На голове пуховый платок с кистями.
— Выслушай меня, Сёмушка, — повторила она. — Свёкор житья не даёт. За то, что разродиться не могу. Говорит, внук мне нужен, продолжатель рода, будущий наследник. Коли неспособна, так не место тебе в нашем доме. Один московский государь жене своей, которая не могла детей ему нарожать, так молвил — негодную смоковницу из вертограда вон. Сию жёнку в монастырь заточил и женился на другой.
— Я-то тут при чём? Не пойму что-то...
— Всё поймёшь. Только слушай, не перебивай. Привёл свёкор знахарку. Она прочитала свой заговор и говорит, что, мол, на всё воля Божья. Свёкор обругал знахарку матерно и прогнал вон и повёз меня в Архангельск.
— Зачем же в Архангельск?
— Лекарю-бусурманину меня показывать.
— И что же лекарь?
— Ой, Сёмушка... Стыда-то, срамотищи сколько было. Немец тот заставил всю одежонку снять, даже исподнее. Разглядывал нагую, щупал, даже срамного места касался. Потом объяснил свёкру моему — бабёнка, мол, вполне здорова и рожать способная. Не в ней закавыка. Видать, мужик у неё плоховат.
— Да уж твой Игнашка отнюдь не богатырь.
— Давно поняла, что не во мне дело. Я-то знаю цену Игнашке. Хилый он, бессильный хлюпик, хотя и раскормленный хряк. Дело своё мужское исправно сотворить не способен. Цена ему как выхолощенному мерину.
— Что могу сказать тебе, Ираида? Сочувствую.
— Нет, Семейка, не это мне надо от тебя.
— Что же ты хочешь?
— Возьми меня! — с отчаянной решимостью и с каким-то надрывом выкрикнула Ираида.
— Куда же я возьму тебя? Решил в Сибирь, на государеву службу податься. Туда берут только одиноких мужиков. К тому же ты мужняя жена. Каков бы ни был Игнашка, а по закону он муж твой.
— Бестолковый! Не так ты меня понял.
— Как ещё понимать прикажешь?
— Тело моё возьми. Дитя понести от тебя хочу.
— Что ты, Ираида! На грех-то какой ты меня толкаешь. Не быть этому. Близко было наше счастье, да ты сама его из рук выпустила.
— А я-то думала... руку мне протянешь. В добрую душу твою поверила. Знаешь, что мне предлагает Власий, свёкор мой?
— Откуда мне знать? Хорошего он, кровопивец, ничего не предложит.
— Игнашку, говорит, отправлю в Архангельск с товарами. А тебе, невестушка, помогу забрюхатиться. Мужик я ещё в полном соку — убедишься сама. Стану в твою горенку каждую ночь приходить — возрадуешься.
— Тьфу ты, срамота-то какая. Это же снохачество. Самый непотребный грех.
— Примерно так и я Власию ответила.
— А он что?
— Говорит, я же хотел как лучше. А всякий грех можно замолить щедротами. Пожертвую храму нашему другие образа, отцу Феодосию справлю новые парчовые ризы. Он за меня молиться станет с полным усердием. Так что с Богом сговоримся. Ну как, невестушка, согласна побаловаться со свёкром для пользы нашего общего дела?
Семён вспомнил, что Власий уже пятый год ходил во вдовцах. А Ираида продолжала:
— Эх, сплоховал я, Ираидушка. Не за тюфяка моего непутёвого тебя бы надобно было сосватать, а самому женихаться.
— И что ты ответила срамнику?
— Пообещала руки на себя наложить, коли приставать станет, или в монастырь уйти.
Какое-то чувство жалости к Ираидке, даже теплоты пробудилось в душе Семёна. Он обнял женщину и поцеловал в щёку, но как-то бесстрастно, по-братски. Ощутил, как на его лицо обильно стекали Ираидкины слёзы.
Вот эта горькая встреча и ускорила решение Семёна покинуть родительский дом, родную Пинегу и завербоваться на государеву службу в Сибирь. Родителям он откровенно рассказал о разговоре с Ираидой, её горькой исповеди.
— Коли такое дело, сынок, отправляйся в Сибирь, — сказал Иван сыну. — Уезжай от греха подальше. А Ираидке Бог судья. Коли милостив, защитит её от обид.
Ближайший путь Семейки лежал в Великий Устюг. В этом городе находился пункт завербовавшихся на государеву службу в Сибирь.
