Пропавший матрос - Станюкович Константин Михайлович (е книги .txt, .fb2) 📗

Константин Михайлович Станюкович

Пропавший матрос

I

Уже третий день, как «Ястреб» стоит в Гонконге, отдыхая в затишье закрытого рейда, после бурного перехода из Сингапура, во время которого была трепка.

Весь черный, с белой полоской, наш клипер сияет теперь блеском и безукоризненной чистотой щегольского военного судна. Красивые обводы корпуса, его посадка, стройный, чуть-чуть подавшийся назад рангоут, с выровненными реями и подтянутым такелажем ласкают самый взыскательный морской глаз. Из белой трубы вьется дымок. Это работает опреснитель, превращающий соленую морскую воду в пресную.

Мы в большом обществе. Английская эскадра, военные суда других наций, океанские пароходы, десяток изящных яхт гонконгских спортсменов, парусные «купцы» всевозможных типов под разными флагами и неуклюжие большие джонки с глазами драконов на тупых носах оживляют рейд.

Безветренное утро дышит палящим зноем. На небе ни облачка. Заштилевшая бухта словно млеет под ослепительно-жгучим солнцем. Изредка только пронесется из-за гор легкий порывчик, и тогда раздуваются флаги и вымпела, лениво поникшие в раскаленном воздухе, и по зеркальной поверхности рейда пробегает рябь.

Несмотря на удушливую жару, на рейде — движение. От города к кораблям и обратно то и дело снуют многочисленные «шампуньки», китайские лодки с навесом из циновок посредине. Такая «шампунька» быстро скользит по воде, необыкновенно ловко управляемая одним китайцем гребцом, который скоро и часто вертит веслом у кормы и, по-видимому, не смущается зноем.

Матросы, только что окончившие «убирку», жадными глазами поглядывают с палубы на большой красивый, совсем европейский город с роскошными зданиями среди куп зелени, живописно расположенный амфитеатром по склону большой горы маленького оголенного скалистого острова.

Этот остров принадлежит англичанам. Еще в сороковых годах пустынная и безлюдная скала вблизи материка, — теперь Гонконг лучший порт Китайского моря, цветущая морская колония Англии и один из красивейших городов Дальнего Востока.

На баке — обычном матросском клубе — пока неизвестно насчет дня, в который отпустят команду на берег. Боцман Савельев хранит многозначительное молчание, ибо он сам ничего не знает, так как старший офицер не отдавал ему никаких приказаний. Вестовые, вертящиеся около офицеров и испрошенные: «не слыхать ли чего?», отвечали, что «разговора об этом не было». Таким образом, матросам приходилось изнывать в ожидании побывать на желанном «берегу» и издали любоваться городом, сулящим, по-видимому, немало удовольствий.

Гребцы с вельбота и катера, не раз отвозившие на берег капитана и офицеров и сами побывавшие около пристани, могли сообщить любознательным товарищам довольно точные сведения лишь относительно доброкачественности и крепости джина в ближнем кабачке. Остальные же сведения, не менее любопытные для матросов, были крайне поверхностны. Что же касается до наблюдений гребцов над «длиннокосыми» (так называли матросы китайцев) у пристани и рассказов о том, какую они, кроме риса, прости господи, жрут «нечисть», — то всё это не особенно интересовало слушателей, тем более, что они успели уже ознакомиться с китайцами в первый же день прихода на рейд.

Едва успели отдать якорь и спустить шлюпки, как клипер был окружен большими и маленькими «шампуньками», словно шайкой пиратов, и в ту же минуту, низко кланяясь и приседая, появились на палубе поставщики, комиссионеры, торговцы, портные, мужчины-прачки, продавцы фруктов, художники, словом всевозможный китайский люд. Разрешено было впустить на клипер не более десяти человек, но китайцы как-то ухитрились взбираться на палубу, проскальзывая мимо боцмана, и скоро их набралось множество. Они запрудили шканцы, пробирались вниз, заглядывали в каюты. Суя с умильным видом в руки свои рекомендации и развязывая короба и узлы, торгаши показывали ящики, резные вещи из черепахи и слоновой кости, веера и материи, портные предлагали снять мерку или купить готовые пиджаки из чечунчи. Кто-то на скверном английском языке рекомендовал офицерам, таинственно улыбаясь, посетить чайный дом и китайский театр. Художник, показывая образцы, убеждал снять портрет — всего пять долларов. Старый, худощавый китаец с видом ученого, в больших очках, оправленных черепахой, раскрыл маленький мешочек с разными пилочками и буравчиками и, нагнувшись, показывал на ногу одного лейтенанта. В чем дело? Из врученного сертификата оказывается, что это мозольный оператор, производящий свои операции без малейшей боли.

На баке, среди матросов, расхаживают торгаши с рубахами и двое шапочников. У них пачки форменных матросских фуражек, и они выкрикивают:

— Фуляски… Люсиан фуляски!

— Ишь желторожий! По нашему научился, шельма! — смеются матросы, трогают китайцев за косы и разглядывают фуражки.

— Почем берешь?

— Одина доляри! — говорит китаец, показывая для большей убедительности один палец.

— Пол-доларя хочешь? — возражает матрос, показывая в свою очередь пол-пальца.

Китаец сперва кобянится, но скоро соглашается, и несколько матросов покупают обновки.

А толпа между тем всё увеличивается. На палубе настоящий базар. Китайцы суетятся и кричат. Смущенный боцман Савельев не знает, как ему быть. Он гонит одного, другого, но на место прогнанного является третий, а, может быть, и тот же самый, — все они кажутся, с непривычки, на одно лицо.

Наконец капитан решительно приказал прогнать китайцев, тем более, что уже под носом клипера завертелись подозрительные лодчонки, с которых таинственно показывались бутылки. Якорная цепь могла служить удобным сообщением.

Получив категорическое приказание вахтенного офицера: «очистить палубу от китайцев», боцман Савельев начал, по своему обыкновению, с того, что, подойдя к ним, осыпал их самой отборной и энергичной руганью, на которую только было способно неистощимое боцманское вдохновение, и уж затем указал на выход красноречивым жестом руки, поясняя его словами:

— Проваливай желторожие! Марш!

Хотя «желторожие» и не оценили по достоинству импровизации боцмана, но и его сердитый вид и здоровенный кулак заставили собираться уходить. Собирались они, впрочем, так копотливо, норовя скрыться от глаз пришлого «варвара», что Савельев вынул из кармана линек. Тогда только испуганные китайцы заторопились, и палуба была очищена. Но не внимая соревновательной брани двух боцманов и нескольких унтер-офицеров, не отходили от борта. Тогда велено было принести бранспойт, и пущенная струя разогнала «шампуньки». Они отъехали на почтительное расстояние и остановились. И только после часа напрасного ожидания, что их позовут, и после тщетных попыток нескольких смельчаков приблизиться к борту, вся эта флотилия уплыла, забуровив веслами, в город.

На клипере остался лишь один китаец Атой, заплывший жиром, откормленный пожилой человек, с плутоватым взглядом маленьких глаз, необыкновенно солидный и, казалось, бесстрастный в своем щегольском шелковом халате светло-голубого цвета и в новой шапочке с черным шариком. Атой — рекомендованный компрадор, т. е. поставщик провизии. Несмотря на свой степенный вид и манеры, полные важного достоинства, он производит впечатление большого мошенника. Его нос точно чует хорошую добычу.

II

Пробило восемь склянок и прозвонили рынду. На всех военных судах взвились флаги, обозначающие полдень. Матросы отобедали и собирались было отдыхать, как боцман Савельев, придя от вахтенного офицера на бак, растопырил длинные ноги и, приставив к губам дудку, сделал обычную гримасу, надул свои щеки и залился соловьем, после чего весело прокричал зычным, напоминающий тромбон, голосом:

— Первая вахта на берег! Живо!

Матросы обрадованно встрепенулись.