Лучшее от McSweeney's, том 1 - Смит Зэди (первая книга .TXT) 📗
Пелкин шлепнул ладонью по столу, так что подпрыгнули ложки.
— Ага!
Он наклонился вперед и спросил, словно бы сдерживая волнение:
— Могло так быть, что в другие разы, когда вы ее измеряли, она горбилась?
— Не понимаю.
Пелкин расслабился. Перевел взгляд на вязы за окном.
— Еще какие-нибудь приметы не вспомните? — чуть слышно спросил он.
— Буква М на ухе.
— Такая? — Пелкин перебирал фотографии, пока не нашел нужную, и она с хлопком легла на стол. Это был крупный план слоновьего уха.
Нэш кивнул.
— Да, только у Мэри было М, а у этого слона — N.
Пелкин сдвинул брови, размышляя, вынул авторучку, потряс и добавил палочку.
— Такое М было у Мэри?
— Простите, у многих ли слонов уши помечены буквами? Может, у всех. Я видел вблизи только одного.
Вдруг нахлынула горечь, от которой Нэш так старался отделаться. Глаза Мэри, зачатки ума, которые он там увидел, то, как с ней предательски обошлись.
— Я имею в виду одного слона, — продолжал Пелкин. — У Ринглинга была одна слониха, по имени Номми, четыре года назад она убила человека. Сдается мне, они вывели ее ночью через задний ход, поменяли ей имя и продали вам.
— Это невозможно. — Тем не менее, Нэш стал одну за другой рассматривать фотографии. — Тут всюду Номми?
— На одной. Еще на одной слониха Селлза, ее звали Вероника. Она тоже совершила убийство, шесть лет назад. И имя, видите, если… — Пелкин неловко соединил два пальца буквой V, добавил палец другой руки и получил неправильное N. Попытался выстроить правильное, но у него не получилось. — А прежде было Иония. Это та, что в диадеме.
Нэшу хотелось сказать, что Пелкин спятил, но слова как-то не выговаривались. Его мучило подспудное ощущение вины, словно обвинили его самого.
— Человек, которого Мэри растоптала в Олсоне, был на лошади. — Это рассуждение должно было если не оправдать Мэри, то, по крайней мере, объяснить ее поступок: нельзя требовать от животного, чтобы оно пошло против своей природы.
— Мэри ведь не то чтобы буквально растоптала Фелпса, так? — спросил Пелкин.
— Ну…
Пелкин начал убирать фотографии, и Нэш понадеялся, что это конец. Но нет, ему было предложено еще одно фото, шириной дюймов в восемь, а длины такой, что оно было свернуто в трубочку. Пелкин развернул его и прижал с обеих сторон кофейными чашками.
На снимке было сафари. В центре — пятеро мужчин в белых тропических шлемах, на коленях — спрингфилдские винтовки со снятым затвором. По сторонам — носильщики-туземцы из неизвестного Нэшу племени. Некоторые из них, в том числе и женщины, прятали от камеры лица, не скрывая при этом других частей тела, и Нэш рассматривал фото неприлично долго, прежде чем понял суть дела.
Пятеро охотников позировали со своими трофеями: один взобрался наверх, двое стояли по флангам, двое — на коленях — впереди. Трофеи состояли из полудюжины африканских слонов.
— Боже мой, — вырвалось у Нэша.
Вокруг лиц, плохо различимых на потертой фотографии, виднелись карандашные надписи. Пелкин указал на мужчину справа (винтовка небрежно свисала у него с плеча).
— Тимоти Фелпс, — пояснил Пелкин, — в далекой молодости. В 1889 году правление железной дороги Саутерн-Креснт организовало для своего руководящего персонала сафари в Африке. Ныне все пятеро мертвы. Убиты слонами. — Пелкин поднял кофейную чашку, фотография свернулась. — Одним слоном.
Нэш сам расправил фото. Глядел и глядел, пока все не понял. Уловив смысл, он взбодрился. Едва удержавшись от усмешки, он шепнул:
— Выходит, это семья Мэри?
— Что?
— Слоны, убитые на той охоте. Это ведь семья Мэри? Выходит, она мстила.
Наступила напряженная тишина, Пелкин мерил Нэша удивленным взглядом. Взглядом, не внушавшим приятных чувств. Нэшу вспомнилась разом вся кислая изнанка циркового ремесла. Таким взглядом смотрит самая низкопробная деревенщина, любители «русалки с островов Фиджи», танцев «не бей лежачего», заспиртованных младенцев, лимонада — и прочего убожества.
— По-вашему… — оскалился Пелкин, — по-вашему, слониха Мэри — гигант мысли, так что ли?
— Ну да.
— Смотрите. — Пелкин вновь указал на группу охотников. Слева, поодаль от товарищей, без ружья, сложив руки на груди, стоял Джозеф Бейлз.
— Ой! Как же так? — Нэш беспомощно смолк.
— Вам он известен как Бейлз, верно? Его зовут иначе. Он Баулз. Умные люди, когда меняют имя, берут похожее, чтобы откликаться даже спросонья. Баулз рассчитывал получить повышение, но не получил. Я слышал, на сафари он портил всем настроение, шумел по любому поводу, у костра часами рассказывал товарищам, какие они неумехи. После сафари его уволили. И он затаил злобу, Нэш. Насколько он озлился, никто не знал. Из тех, кто вынашивает планы мести, редко кто их осуществляет. Большинство успокаивается. Но не Баулз. Как бывает с иными лелеющими мстительные замыслы, он уехал и сделался цирковым клоуном. Последние двенадцать лет он заманивал своих противников в смертельные ловушки. Накануне прибытия вашего цирка в Олсон Фелпсу пришла телеграмма, где его приглашали прибыть верхом на парад и обещали чудесный сюрприз, — Пелкин тряхнул головой. — На мой вкус, не такой уж он вышел чудесный.
Нэш долго молчал. Он чувствовал, что от него требуются какие-нибудь слова, но какие именно? Детали мрачного замысла выплыли на поверхность: Баулз хочет реванша, Баулз становится цирковым клоуном, изобретает поэтический способ мести — при помощи слона-убийцы. Наконец он произнес:
— Аристотель.
— Что?
— Ему нравился Аристотель. — Нэш слегка покраснел.
Пелкин пожал плечами и написал на обороте одной из фотографий: «Аристотель».
— Не знаете, куда он мог отправиться?
— Почему он ее убил?
— Простите?
Без малейшего усилия Нэш восстановил в памяти сцену: цирковой вагончик, напротив стоит Бейлз, сдерживает слезы (или даже плачет?) и предлагает повесить Мэри.
— Он говорил, она заслуживает казни — это будет справедливо.
— Тоже мне, спец по справедливости. Ну да. Он сделал свое дело, Нэш. Прежде он четырежды ухитрялся ее спасти. Четырежды бежал с ней под покровом ночи, менял ей имя и себе тоже. Но в этот раз он в ней больше не нуждался. Всех, кого хотел, он убил, не оставлять же свидетельство своего преступления.
— Хм-м, — Нэш кивнул. — Выходит, он ее предал.
— Конечно. — Как большинство детективов, служащих на железной дороге, Пелкин был немногословен, но, раскрывая тайны, не стеснялся с удовольствием описывать сопряженные с ними ужасы. — Они были сообщниками. Но она до последнего не знала, что он ведет грязную игру.
— Понятно.
Нэшу захотелось, чтобы Пелкин поскорей ушел; в нем зародилось странное беспокойное нетерпение, словно он ожидал из дальней поездки любимого человека. Хотелось распахнуть дверь, глянуть в конец подъездной аллеи и увидеть с сумками в руках самого себя. Он едва слушал Пелкина, выложившего еще пару фотографий.
— Вот этих людей, похоже, Мэри — или как ее тогда звали — убила в 1902 году. Насколько мне известно, с Баулзом она встретилась только два года спустя. Я бы сказал, недурная парочка. Сообщники достойные.
— Да-да, понятно, — нетерпеливо кивнул Нэш. Он слушал уже не Пелкина, а собственный внутренний голос. Мэри, животное, чьи инстинкты обратил себе на пользу дурной человек. Трагедия ее жизни, помноженная на злобные намерения Баулза. Занятый этими мыслями, он постарался как можно скорей поставить точку в разговоре. Он не был уверен ни в чем, кроме одного: ему нужно было остаться в одиночестве.
На завершение беседы не ушло и пяти минут. Пелкин убедился, что ничего полезного не узнает. Поспешно пожав Нэшу руку, он вышел.
Оставшись наедине с собой, Нэш извлек восковый карандаш и лист оберточной бумаги и начал записывать все, что помнил о Мэри. Он старался найти баланс добра (ее ум и обычно кроткое поведение) и зла (убийства людей, например). Ему вспомнились соленые дорожки на щеках Скуонка (если они там действительно были), их блеск, — и им овладела ярость. Подлые, чудовищные крокодиловы слезы, бесстыдство, какое поискать, мошенник, каких мало; надо же, обвел его вокруг пальца, словно сосунка.
