Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Стах срывается с места еще до вопроса. Забывает попрощаться. По дороге прокручивает: «У меня Лаксин», «наш», «у нас», «мои». Как будто теперь они чьи-то. Как будто теперь, когда поздно, можно что-то исправить…
========== Глава 41. Все это межличностное… ==========
I
Тим не открывает, кажется, минут пять. Потом щелкает замком, глядит одним глазом в тонкую щель. Удивляется. Открывает шире, отходит. Говорит виновато:
— Сегодня же вторник?.. — без озарения, потому что — помнит.
— Дай руку.
Тим не понимает. Тушуется:
— Зачем?..
— Предложение тебе делать буду. Не тупи.
Тим тормозит еще больше, может — представляет. Он же «мечтательный». Стах думает, что зря. А Тим, наверное, что шутка по Фрейду. Все-таки тянет руку. Левую.
— Правую.
Пальцы у Тима с голубоватыми разводами — так и не отмылись. И форма испорчена, наверное, неминуемо. Тим вырывает руку, прячет за спиной.
— Соколов меня сегодня спрашивал, что за дела у тебя с одноклассниками.
— Ты сказал?.. — почти осязаемо холоднеет воздух.
— Не сказал. Но сейчас думаю, что надо было.
— Не надо…
— А что надо? Чтобы издевались?
Тим отворачивается. Стах смягчается усилием воли. Давить на старшеклассников — это, конечно, не выход. Особенно через учителей. Стах знает, потому что — такой же. Стах знает, потому что не верит в людей. И он с порога Тима в лоб спрашивает:
— Ты перевестись не думал?
— А я изменюсь от этого?..
— Не понял.
Тим не хочет повторять. Стах додумывает сам.
— Окружение изменится.
— И будет то же самое…
— Ты этого не знаешь.
— Я знаю.
— Ты уже переводился?
— Нет…
— Ну что ты мне тогда лапшу на уши вешаешь? И себе заодно? Удобно?
Тим поджимает губы. Начинает неторопливо закрывать дверь…
— Я тебя сейчас ударю, — заявляет Стах убежденно и открывает шире — толчком. — Правда ему не нравится.
— Кому она нужна?.. — леденеет Тим. — Твоя правда?..
— Тебе. Чтобы ты что-нибудь сделал.
— Если ты за этим пришел, можешь уходить.
— Котофей, ты странный все-таки — кранты: как целоваться ко мне лезть — это ты первый, а как поговорить о том, что важно, — извините.
— А… Больше не полезу.
Пробует снова закрыть. Стах не позволяет. Они возятся несколько минут. Стах Тима отталкивает. Не рассчитывает силу. Ловит рукой за воротник толстовки, иначе тот бы свалился. Говорит ему:
— Ты бесишь.
— Ты тоже.
— Значит, взаимно.
Отпускает. Запирает за собой, скрещивает руки на груди.
— Еще раз. Дубль два. С чего ты взял, что перевод не поможет?
— Потому что… — отворачивается Тим. — Потому что, куда бы ты ни пошел, ты всюду берешь себя.
— А ты кого хочешь? Брата-близнеца?
Тим замолкает. Это Стах опять накосячил, когда Тимофей Лаксин тут изрекал мудрости. Не оценил, понимаешь ли, опять обесценил.
— Что ты сделал? — спрашивает Стах. — Что ты такого сделал, чтобы сделать это еще раз, на новом месте?
Тим молчит. Стах начинает заводиться по-новой. Набирает в легкие побольше воздуха. Считает до десяти.
В коридоре полумрак и тишина… Стах понижает голос до полушепота:
— Тиша…
— Ничего… — сдается Тим мягкости. — Ничего такого. Я не знаю. Это с садика. Мне иногда кажется, что ты просто не замечаешь…
— Чего не замечаю?..
— Какой я…
— И какой?
Тим тушуется. Стах смотрит на него в упор. Не краснеет. Весь боевой и сосредоточенный. Тим ему улыбается:
— Ты сегодня деловой…
— Видел твою тройку. Загордился.
— Откуда?..
— Это Соколов сохранил. На память.
— Он дурак?..
— Что ты сразу обзываешься?.. — не понимает.
— Не знаю… Кажется, меня задело. Я не ожидал…
— Заботится о тебе. Переживает. Ручки потом ходил коммуниздил у твоих одноклассников. Проверял. Чернилами наверняка обляпался. Такие жертвы.
— Ты не шутишь?..
— Нисколько. Тимофей, я же тебе правду говорю. Всегда.
— Ты же в это не веришь. Во «всегда». Тебе нужно числами.
— Ни одного раза тебе не соврал — это числами.
Тим задумчиво сникает. Спрашивает тише:
— Почему ты больше не приходишь?..
Ну вот и настало время неудобных вопросов для Стаха. Не все же одному Тиму мучиться.
— Я не знаю. Так проще. Или нет. Я не знаю.
— Проще «что»?..
— Не видеться с тобой. Но это, вообще-то, нет. Это вранье. Ни разу не проще. Но, как Соколов говорит, это к делу не относится.
Тим улыбается, поглядывает на него с каким-то лукаво-смущенным видом.
— Арис…
Стаху делается дурно.
— Я соскучился…
Зараза.
— Мне надо чаю. Я ненадолго. И так тебя целый час прождал.
— Я оставил записку.
— В библиотеке?.. — Стаху, конечно, стыдно. — Я не догадался. Я был очень занят.
— Чем?
— Круги наматывал. По залу для отчетности.
Тим прыскает. Цепляет пальцем за планку куртки, отстегивает клепку где-то посередине, поднимает взгляд. Кранты.
— Котофей, чай.
— Если свет включить… ты красный опять, наверное?..
— А тебе доставляет?
Тим слабо кивает, улыбается. Отстегивает еще одну. Стах снимает с себя его руку, возмущается:
— Перестань раздевать меня. Я и сам справлюсь.
— Ты меня одевал. Сразу.
— Да. Ты не справлялся. А у меня все под контролем.
Тим все-таки включает свет. Это почти демонстративно. Говорит с удовольствием:
— Я вижу…
— Сейчас я в тебя зашвырну чем-нибудь, — обещает.
— Ты какой-то агрессивный. Как будто что-то подавляешь…
— Котофей, я не шучу.
— Ну… я тоже.
— Брысь чайник ставить. Пока я не передумал остаться.
— Это шантаж?..
— Очень даже. Мне интересно, сработает или нет.
— Я хочу, чтобы ты остался… — Тим заметно серьезнеет и уходит в кухню — ставить чайник, вероятно.
— Котофей, ты же в курсе, что это откровенная манипуляция? Откровеннее некуда.
— Думаю, я переживу.
Он уходит, а у Стаха уже болят скулы улыбаться. Зараза. Зараза. Зараза. Тим, он же идеальный. Со всеми своими неврозами. Проблемами. Весь. С головы до пят. Стах кусает губы. Не знает, как это вынести. И как после этого возвращаться домой. По многим причинам. Начиная с самой главной — и так не хочется.
II
Тим держит чашку двумя руками, сидя напротив. Улыбается. Стах периодически залипает на его ресницах: он то поднимает, то опускает взгляд. Тишина становится почти невыносимой. Стах выводит теорию, отчего ему так жарко: это в преддверии христианского ада, как обещание.
— Арис?.. — Тим подозрительно веселеет. — Ты всегда говоришь мне правду?
— А что? — Стах уже чувствует подвох.
— Ну и где?.. мое предложение?..
— Какое предложение? — то ли тупит, то ли тянет время. Отрекается: — Это был сарказм. Сарказм не считается, Котофей. Это я не втираю. И вообще, предложение — это против церкви, моих родителей и законодательства еще. Там черным по белому написано: муж и жена, без вариаций. Меня сожгут как еретика, даже суд не спасет — не успеет.
