Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Арис?..
Вытягивает руку тыльной стороной ладони вверх — с кольцом брелка на указательном пальце. Болтается на цепочке самолет. Стах снимает с Тима кольцо, уже откровенно счастливый. Тим извиняется тоном:
— Я ничего не подарил тебе… на Новый год…
— Спасибо…
Стах рассматривает, уложив на ладонь. Стоит, млеет. Тим прыскает с него и, смущенный реакцией, возобновляет шаг. Стах догоняет и пихает его плечом. Тим инертно отплывает, но стыкуется обратно, больше прижимается, чем толкает. Отлипает.
Приземляется в их углу библиотеки и не протестует, когда Стах садится рядом вплотную. Они все еще по-идиотски скалят зубы.
— Арис?..
— Да, Котофей?
— Ты сегодня будешь?.. после уроков?
— А что? — усмехается. — Ты физикой решил заняться?
— Кажется…
— Серьезно? — а спрашивает с такой физиономией, как будто — нет, и Тим кивает — с такой же, отворачивает голову. — Не понял.
— Это из-за Соколова…
— А что он? — Стах умеряет улыбку.
— Да н… — Тим тоже серьезнеет. — На педсовете.
Стах вспоминает «статистику».
— Что он сказал?
— Поручился за меня. Как классный руководитель…
— Соколов? — не верит.
— Сказал: если подставлю — сам меня выгонит.
— Уже больше похоже, — усмехается. — Все-таки достался ему ваш «мяч футбольный»?
— Угу…
— Ты расстроился?
Тим пожимает плечами. Говорит куда-то в сторону:
— Кажется, уже все равно…
Стах внимательно разглядывает сникшего Тима. Зачем-то именно сейчас вспоминает дурацкую ночь. Загорается. Чувствует и не знает, как отвертеться, если попадется.
Он отворачивается, ищет, чего бы схватить с полки. Находит старый учебник по геометрии, съезжает вниз, бездумно листает страницы.
— Ты не ответил… — говорит Тим.
— На что?
— Придешь или нет…
— А когда не приходил? — уставляется и щурится обличительно.
Тим тянет уголок губ, крутит ремешок часов вокруг запястья. Периодически косит на Стаха. Тот не отводит взгляда.
— Что?
— Перестань.
— Что?..
— Грузиться перестань.
— Я не…
— Перестань.
— Арис…
— Котофей.
Тим запрокидывает голову, улыбается. Стах резюмирует:
— Другое дело, — и снова увлекается учебником.
— Что это такое?
— Без понятия, — сознается. — Ты что-нибудь читал на каникулах? Потому что у меня только учебники были. Я почти чувствую, как интеллектуально и духовно иссох.
— Это как? — прыскает.
Им обоим слишком весело, даже если на деле — творится откровенная ерунда. Стах корчится, крючится и изображает свою скоропостижную кончину от обезвоживания. Тим сдавленно смеется, закрывает лицо руками, подглядывает через пальцы, делает вывод:
— Дурак…
— Вот и я о том же. Отупел совсем.
— За девять дней?
— А ты как думал? Эрудиция — эффект накопительный.
— Эффект? — переспрашивает.
— Эффект, — Стах рисует всеми пятью растопыренными пальцами сферу перед собой. — Гипнотический, — и убежденно уставляется. — Работает?
Тим смеется, съезжает, валится на него. Поуспокоившись, отнимает от лица руки, но не щеки — от плеча Стаха. Трогает пожелтевшие страницы. Стах открывает на методах координат в пространстве. Тим наблюдает векторы, корни и «рисунки».
— Что может быть хуже геометрии?..
— Начертательная геометрия? — бросает Стах навскидку.
— Замолчи, — просит Тим в ужасе, шепотом.
— Это мой любимый раздел.
— У тебя извращенные вкусы.
— Много ты понимаешь, естественник, — бросает беззлобно. — Вот, между прочим, Тимофей, в науки о природе же еще и физика входит, а ты ее игнорируешь. А вот она тебя нет. Иначе бы уже гравитация с тобой из принципа справляться перестала — и улетел бы ты куда-нибудь в космос.
Тим подозрительно отмалчивается. Стах на всякий случай говорит:
— Только не обижайся.
— Обижусь. Навсегда, — отзывается лениво.
— Я не верю в твои «навсегда» и «никогда».
— Кажется, я даже знаю почему…
— И почему? — увлекается.
— Их не измерить. Роботам такое не по вкусу.
Стах восхищается и улыбается, как дурак, со словами:
— Тимофей, ты негодяй.
— Ага… Может, я учусь у лучших…
Стах замирает задумчиво, уставившись в потолок:
— Блин, даже не возразить. Против себя-то, — усмехается.
— Дурак, — смеется.
— Что ты все время обзываешься?
— Сопротивляюсь, наверное… твоему раздутому эго.
— Котофей, да ты что сегодня?.. — вконец очаровывается.
Звенит звонок. Тим мученически стонет. Без охоты отлипает от Стаха. Стекает на пол и болезненно морщится.
— Не хочу…
— Давай, Тимофей, соберись, Соколов поручился. А он не синоптик, чтобы в прогнозах ошибаться.
Стах поднимается и протягивает Тиму руку. Тот лениво склоняет набок голову. Стах копирует, вызволяет его из приступа лености, и они выходят из библиотеки.
II
Стах молчит о том, что все еще наказан — и оставаться после уроков ему настрого запретили. Молчит из гордости. И потому, что все-таки — это не проблемы Тима, у него и своих хватает.
Весь урок Стах размышляет, что бы сделать: обмануть мать или все-таки поговорить с ней… Выбирает меньшее из зол. Вопрос только в том, как ей соврать, чтобы поверила. Особенно теперь, когда он по всем фронтам подставился. Решение приходит простое и изящное.
Стах стоит у стенда с измененным расписанием. Подозрительные понедельник с четвергом отменяются сами по себе. На физике он садится за первую парту перед Соколовом, переплетает пальцы, говорит:
— Андрей Васильевич, поставьте нам с Лаксиным официальные занятия после уроков во вторник и субботу. Типа факультатива. Для отчетности: вы же за него на педсовете поручились.
Стах и до этого оставался: либо физикой занимался, либо чем-то своим — главное, знаете, чтобы не дома и чтобы официально. У Соколова все равно бумажной волокиты — на год вперед, он в гимназии так и так задерживается.
Но в этот раз он смотрит на Стаха выразительно и смешливо, прячет улыбку в уголках губ. Молчит почти демонстративно, листает журнал. Наконец, произносит:
— Вот мне делать-то после уроков больше нечего, Лофицкий, как слушать вашу болтовню не по физике. Знаю я, какие вы мне тут «факультативы» устроите.
— Нам в этот раз болтать невыгодно.
— Ну куда ты лезешь? Тебе своих хлопот мало? У нас вот с тобой олимпиада на носу: пришли бумажки опять, — а ты все печешься о своем Лаксине, таскаешься по педсоветам, волнуешь мать.
— Она и вам звонила, что ли?.. — вздыхает тяжело, морщит нос и трет пальцами лоб — это со стыда, наверное.
— Она, Лофицкий, весь педсостав подняла из-за тебя на уши, мол, как там ее «Аристаша» учится. Я ее спрашиваю: «Дорогуша, вы его оценки за четверть видели? На конференции нашей были?» А она: «Что мне оценки, это разве показатель»…
— Вы ей сказали?..
— Что?
— О Тимофее моем.
— Нет. О твоем Тимофее ничего не сказал: мало ли Тимофеев, с которыми ты общаешься. Но она спросила. Я, знаешь, Лофицкий, к своему огорчению, никак не потеряю в людей веры — и убежден, что ты парень мыслящий, ни во что не вляпаешься дурное. Но ты не вляпаешься, а другой — нет гарантий, и потянет тебя за собой. Ты же включай мозги, надо к окружению относиться грамотно, рационально.
