Сергей Кузнецов. "Ты просто был". Документальная повесть - Кузнецов Сергей Борисович "kuziaart" (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Вторым, его любимым занятием было полазать по дачам. За интернатом, внизу под горой, стояли дачи. Зимой они пустовали. И Шатунов со своими новыми приятелями очень быстренько проторили туда по снежной целине свои беспечные маршруты. Пройдутся по садовым домикам, посмотрят, кто и как наладил здесь свой загородный семейный очаг. Частенько бывало - и припрут оттуда что-нибудь. То посуду, то самовар, то какой-нибудь чайник. Однажды, смотрю, тащатся с какой-то раздолбанной плиткой.
- А это зачем? - спрашиваю.
Отвечают с вызовом:
- Отремонтируем, на этаж себе поставим. Будем чай кипятить.
Конечно, во многом это ребячье "увлечение" шло от интернатской нищеты. Не было в ребячьих комнатах самых необходимых в быту вещей. Собственных вещей, личных. Не было, к примеру, транзисторов. А какой пацан не мечтает о них? Поэтому транзисторы были "выведены" нашими бродягами подчистую по всей округе. Так хороший огородник выводит в своих наделах сорную траву. Транзистор считался одной из самых ценных добыч. Судя по тому, что у Шатунова сменилось не одно поколение радиоприборов, добытчиком он был удачливым. (Я думаю, обворованные дачевладельцы хоть чуть могут утешиться тем, что косвенно участвовали в развитии музыкальных вкусов будущей поп-звезды.)
Набеги на дачи диктовались еще и чисто спортивным азартом. Хотя я не мог поддержать и второго увлечения Юры, но относился к нему с достаточным пониманием. Мне даже нравилась эта Юркина черта характера - рисковость. Нравилась прямота: застигнутый с той же злосчастной плиткой, он не увиливал от ответа, не врал, обеляя себя... Нет, все-таки солист мне попался то, что надо... А нелюбовь к музыке... Что ж, попытаемся не фиксировать на этом внимание.
Как-то я подошел к Юрке, сказал:
- До Нового года осталось с гулькин нос. Еще не поздно отказаться от дискотеки, которую мы пообещали под нашу с тобой группу. Нас поймут... Или все-таки рискнем и подготовим программу?
Юрка посмотрел на меня с недоумением, как на хнычущего хоккеиста, и сказал:
- О чем разговор? Конечно, рискнем.
С этой поры я уже не чувствовал, что репетиции Шатунов просто отбывает. Он доходил до фразы "Как верю я твоим гладам, мы долго ждали этой встречи", - и его собственные глаза освещались отчаянной отвагой. Он не просто исполнял эту песню для какого-то абстрактного зрителя, а пел ее как бы конкретной девчонке, в которую уже успел втюриться. И в этом тоже был момент так боготворимого Юркой риска. (Попробуй-ка признаться в любви симпатичной девахе, если тебе всего 13, если ты к тому же новичок в интернате, если не знаешь, как к этому отнесутся ребята постарше, да и сама девчонка... То-то...)
Ну, а когда мы начали мастерить световое оформление для дискотеки, то Юра не отставал от меня ни на шаг. Техника оказалась третьим из китов, на которых держался шатуновский интерес к жизни.
Когда хоккейный корт убегал весенними ручьями, Юркино внимание переключалось на картинги. Пожалуй, для него картинг стал поважнее, чем хоккей. Никаких выступлений, никаких репетиций, хлебом не корми - только картинги! У него был свой картинг, закрепленный за ним. Вот он на нем и рассекал... Классно носился! У них там для этого было специальное заасфальтированное место.
- Кузя, - спросил он как-то, - а почему ты про технику песен не пишешь? Например, про картинг... Вжжих, вжжих, резкий поворот... Крепче за баранку держись... А?
- Я не люблю эту тему, - ответил я. - Техника развивается, через несколько лет она будет совершенно другой. А то, о чем я пишу, останется надолго, навечно. Я не хочу, чтобы через десятки лет мои песни выглядели так, как сейчас выглядят песни 50-х годов...
- Ты думаешь, твои песни будут и через десятки лет?
- Вряд ли. Но очень хочется... И все зависит от нас. Когда заканчивались репетиции, я пытался вытащить Шатунова куда-нибудь в центр. В театр, кино. Это тоже было проблемой. С удивлением я обнаружил, что Юра домосед (или правильнее - детдомосед? Извини, Юра, за горькую иронию...). Но иногда наши вылазки удавались, и некоторые из них помнятся до сих пор. Помнятся и приобретают какой-то новый смысл. Так однажды я вытащил Славу и Юрку на "Бесконечную историю". Был такой обалденный фильм, штатовский совместно с ФРГ. Просто чума, а не фильм! Тончайшие краски, тончайший смысл... В этом фильме есть такой персонаж: Пустота. Просто Пустота, которая все поглощает, спокойно, безэмоционально, ненасытно. Поглощает и доброе, и злое, и готовое к добру. А сама от этого не становится ни добрее, ни злее, ибо Пустота и есть Пустота.
- Не хотелось бы с таким явленьнцем столкнуться, - сказал я после фильма. - А вам?
Шатунов промолчал. Испуганный этим молчанием, я свел вопрос к шутке:
- М-да, не для "совковых" детей фильм... - и перевел разговор на другую тему. А образный персонаж из импортного фильма стал преследовать меня, и преследует до сих пор (фильм даже на кассету у меня сейчас записан). Только теперь я понимаю, что Пустота - это никакой не иррациональный образ. В жизни все проще. В жизни в Пустоту превращается Человек. Высасывает из тебя все, что можно, и равнодушно выплевывает, готовый к новым нападениям...
Новый год между тем наплывал, как стремительный айсберг. Но он меня уже не страшил. Программа для праздничной дискотеки была почти готова. Оставалось совсем немногое. Во-первых, придумать себе название... Я предложил "Ласковый май". Юре и Славе оно не понравилось. Я согласился с ними, действительно, звучит больно слащаво. Но времени на поиски нового не оставалось, и мы решили оставить его как рабочее. До той поры, пока не придумается более точное, соответствующее образу нашего солиста.
Вторая проблема, которая возникла у нас перед самым выступлением - Юркин костюм. Решить ее кардинально не было ни времени, ни возможностей, и мы решили выкрутиться самым простеньким образом. У Шатунова имелись выходные штаны - обыкновенные "совдеповские" джинсы. Я взял иглу, нитки, вспомнил армейские навыки, и эти штаны Юре ушил. Чтоб не болтались на нем, как на пугале огородном.
Кстати, Юркины костюмы - целая история. Когда его первые сценические джинсы поизносились, пионервожатая подарила ему костюм. Специально для того, чтобы он в нем работал. Коричневый, с небольшим отливом. По тем временам это был класс! Мы уже уехали в Москву, а тот костюм все валялся у меня дома. Потом мама отнесла его в интернат. В Москве же мы начали работать более серьезно, - серьезнее подходили и к внешнему своему виду. За Шатуновым стал следить администратор группы Аркаша Кудряшов. Одевал его с Рижского рынка. Возьмет там какую-нибудь майку, куртку крутую, сидит, часами ее обшивает, доводит до ума:
