Кинофантастика - Леук Ролан (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
Это та самая проблема, которая послужила поводом для анекдота про кенгуру, перекочевавшего из рассказа в фильм: «Джеймс Кук, возглавлявший отряд исследователей, встретил аборигенов. Один из моряков, указывая на прыгающих животных с детенышами в сумках, спросил у одного из аборигенов, как они называются. «Кенгуру», — был ответ. Кук и его люди стали называть этих животных именно так. Позже они узнали, что это значит: «Что вы сказали?»
Луиза сообщает, что все это неправда, хотя и служит хорошей иллюстрацией трудностей личного общения. В своем труде «Слово и объект», опубликованном в 1960 году, философ, логик и математик Уиллард Ван Орман Куайн (1908–2000) описал эту проблему как «гавагай!». Лингвист общается с носителем незнакомого языка; при виде скачущего неподалеку кролика второй восклицает: «гавагай!». Что это значит и как это проверить? Возможные варианты: «видал?», «смотри, кролик!», «проклятье!», «быстро бежит», «кролик», «животное», «быстрое животное», «белое животное», «белизна» — и еще десятки. Чтобы разобраться, пришлось бы воспроизводить (с разной степенью точности) сходные ситуации и раз за разом пробовать это самое «гавагай!». Куайн снова указывает на важность перевода «да» и «нет». Чтобы понимать язык (и говорить на нем), нет ничего полезнее диалога лицом к лицу!
Сила речи и универсальный язык: стойкие мифы
Теперь, когда установлен контакт и расшифрована письменность, остается сам язык. «Прибытие» поддерживает оба мифа: о власти речи над мозгом, связанной с гипотезой Сепира — Уорфа, и о существовании универсального языка, который может синтезировать языковые способности и близок к материальности Вселенной.
Лингвист Эдвард Сепир (1884–1939) и его ученик Бенджамин Ли Уорф (1897–1941) выдвинули гипотезу лингвистической относительности, согласно которой язык влияет на способ восприятия мира подобно тому, как количество в языке слов для обозначения цветов влияет на наше восприятие этих цветов. В фантастике эту мысль часто доводят до абсурда, интерпретируя как «лингвистический детерминизм»: получается, что язык меняет мозговые структуры. Об этом говорит в начале фильма Йен Доннелли, и дальнейшие события подтверждают его правоту: по мере изучения языка гептаподов Луиза начинает иначе мыслить, даже видит картины будущего. На самом деле язык не настолько могуч: он позволяет общаться, представлять, запоминать, убеждать (уже немало!), но, увы, не управлять работой мозга и не изменять восприятие времени.
В фильме подразумевается, что невероятный язык гептаподов служит неким универсальным галактическим языком[74]. У людей настолько разные, сложные и многочисленные языки (более 7000!), что хотелось бы верить в существование языка, который все люди Земли могли бы понять, не изучая. Некоторые даже считают такой язык праязыком человечества, связанным с самой сутью мира. Но этот гипотетический язык — классическая фантазия, аргументы в поддержку которой подбросил лингвист Ноам Хомский (род. 1928), чьи революционные идеи о свойствах языка не находят подтверждения.
Физика в помощь
Как видно из вышесказанного, для понимания письменности гептаподов Луизе Бэнкс потребовалось прямое взаимодействие с ними. В фильме необходимость физика в команде неочевидна, но в рассказе Теда Чана она исчерпывающе объяснена. Луиза получает ключ к письменности именно от Гэри Доннелли. Физики взаимодействуют с гептаподами, как и лингвисты, показывая им всевозможные уравнения и графики. Те совершенно равнодушны к этим демонстрациям, однако Доннелли сообщает коллеге-лингвисту, что гептаподы положительно прореагировали на изложение принципа Ферма.
Выдвинутый в 1657 году французским математиком и ученым-универсалом Пьером де Ферма (ок. 1601–1665), этот принцип гласит, что свет проходит от точки к точке по кратчайшей траектории. Первое следствие принципа: в однородной среде лучи света проходят по прямой, ибо там эта траектория кратчайшая. Тот же принцип позволяет подтвердить результаты, полученные в геометрической оптике, например законы зеркального отражения[75] и, конечно, закон преломления, он же закон синусов, выведенный в 1637-м Рене Декартом (1596–1650)[76]. Этот закон выражает в математических терминах изменение направления светового луча при его прохождении через границу, разделяющую две разные однородные среды. Он вытекает из принципа Ферма, так как скорость света зависит от среды. Простая иллюстрация этого закона — задача о пловце, находящемся на пляже и бегущем к воде, чтобы плыть к тонущему для его спасения. Поскольку бегает он быстрее, чем плавает, путь от начальной точки до тонущего, который он проделает быстрее всего, — не прямой, а ломаный, соответствующий закону отражения.
В рассказе Теда Чана (но не в фильме) Гэри долго излагает Луизе принцип Ферма, прибегая к чертежам. Закон Декарта и принцип Ферма дают одинаковый результат, но у них очень разные физические интерпретации. У Декарта преломление света толкуется в понятиях причины — достижения поверхности, разделяющей две среды, — и следствия — изменения направления луча. Принцип же Ферма толкует преломление света как достижение глобальной цели, тогда свет как бы выполняет приказ (минимизировать скорость прохождения). В рассказе это получает объяснение. При таком телеологическом толковании луч света должен знать, куда он попадет, прежде чем выбрать направление…
В 1744 году физик Пьер Луи Моро де Мопертюи (1698–1759) переносит идею Ферма на механику и предлагает принцип, уточненный математиком Жозефом-Луи Лагранжем (1736–1813): «При каком-либо изменении в природе количество необходимой для него работы всегда наименьшее из возможных». Этот принцип наименьшего действия (или экономии) вводит новую физическую величину — действие[77], значение которой вдоль траектории должно быть минимизировано. Физики ирландец Уильям Гамильтон (1805–1865) и немец Карл Якоби (1804–1851) обобщили эту идею в виде вариационного принципа, говорящего о стационарности действия на реальной траектории[78]. Отныне вариационный принцип можно применять во всех областях физики, и вопрос должен сводиться к выбору правильного «действия». В оптике речь идет о времени прохождения света; в классической механике нужно брать интеграл разницы кинетической и потенциальной энергий; в электромагнетизме это нечто еще более сложное, не говоря уже о стандартной модели физики частиц, для которой не хватило бы даже страницы…
Таким образом, фундаментальные физические уравнения могут записываться двумя математически эквивалентными способами. При первом применяются дифференциальные уравнения, а события интерпретируются хронологически-причинным способом: одна продолжительность следует за другой, «причины и следствия образуют цепь и создают подобие цепной реакции, идущей из прошлого в будущее» (цитата из рассказа). При втором способе к хорошо выбранному действию применяется вариационный принцип и, как в случае со световым лучом, события интерпретируются теологически: все происходит так, как если бы частица заранее знала, куда направляется. Это мировосприятие чрезвычайно озадачило физиков, в том числе знаменитого Макса Планка (1858–1947), ведь оно как будто говорит о существовании высшего Существа, хотя на самом деле представляет собой скорее формулировку, математически эквивалентную причинной.
Благодаря замечанию физика, Луиза Бэнкс, опираясь на «сильную» версию гипотезы Сепира — Уорфа, находит-таки ключ к языку гептаподов, поняв, что они подходят к явлениям глобально: «У людей последовательное сознание, у гептаподов моментальное. Мы накапливаем опыт событий в определенном порядке и воспринимаем их отношения как причинно-следственные. Их опыт всего одновременный, они во всем улавливают цель-подоплеку», — говорит она в рассказе. Позже Луиза понимает, зачем гептаподам семасиографическая система письменности (содержащая графические знаки, несущие смысл): «Она лучше подходила для вида с единовременным сознанием, при котором речь воспринимается как узкое горлышко, пропускающее слова по одному. В письменности все знаки на странице видны одновременно. Зачем одевать письмо в глоттографический камзол, требующий последовательной речи? <…> Гептапод В пользуется сразу двумя измерениями: он не плетет морфемы по одной, а выдает их сразу, целой страницей». Таким образом, восхитительная кольцевая письменность гептаподов отражает их мировосприятие, но имеет крупное ограничение: прежде чем суметь написать фразу, необходимо знать всю ее организацию, да еще ее последствия. Зато этот язык позволяет воспринимать время как целостность, а не как линейное течение[79]. Рассказ Теда Чана и его экранизация интересны тем, что показывают необычайную красоту фундаментального принципа физики, приложенного к языку. Имей мы те же способности, что у этих оригинальных инопланетян, то, чем черт не шутит, умели бы предвидеть глобальные последствия наших поступков…
