Охотники за сокровищами - Уиттер Брет (полная версия книги .txt) 📗
– Они собираются взорвать электростанцию, – сказал он директору рудников.
Пёхмюллеру стало дурно.
– И ты пришел отговорить Айгрубера?
– Точно. А ты зачем?
– Я пришел убедить его не взрывать соляную шахту.
14 апреля 1945 года Пёхмюллер обнаружил, что в ящиках Айгрубера были вовсе не мраморные скульптуры, а бомбы. Он звонил гауляйтеру, но на его звонки никто не отвечал. Два дня спустя ему перезвонил адъютант Айгрубера, сообщив, что решение гауляйтера окончательно. Шахты должны быть разрушены.
17 апреля Пёхмюллер решил самолично отправиться в Линц. В конце концов, новый приказ Альберта Шпеера позволял избежать разрушения, если просто вывести объект из строя, сделав непригодным для врага. Пёхмюллер связался с личным помощником Гитлера Мартином Борманом, который подтвердил в радиограмме, что фюрер «ни в коем случае не желает, чтобы произведения искусства попали в руки врага, но их нельзя уничтожать ни при каком стечении обстоятельств». Этого должно было хватить, чтобы умилостивить Айгрубера. Но теперь, оказавшись в приемной гауляйтера, Пёхмюллер понял, что каждый из толпившихся в приемной пришел сюда, чтобы доказать, что именно его объект, расположенный в районе Верхнего Дуная, следует сохранить. Что вероятнее всего означало: не пощадят ни одного.
В итоге ему дали пять минут. Айгрубер даже не предложил ему присесть. Гауляйтер, рабочий-металлист по профессии, горячо поддерживал политику национал-социалистической партии и был одним из основателей отделения «Гитлерюгенда» в Верхней Австрии. Уже в двадцать девять лет он руководил целой областью. Он был верен фюреру или, скорее, своим представлениям о фюрере как о сокрушительной силе, не знающей сострадания и жалости. Айгрубер с подозрением относился к «изменническим» приказам Шпеера и тех, кто пытался смягчить приказ «Нерон». Ему, человеку, который ковал железо в мастерских провинциальной Австрии, не верилось, что фюрер способен сделать исключение для искусства. Если из Берлина поступали непонятные или противоречивые приказы, то Август Айгрубер видел свое право – нет, обязанность – в том, чтобы трактовать их по собственному разумению. И он знал, что думает по этому поводу фюрер. Разве этот великий человек всю свою жизнь не проповедовал уничтожение: евреев, славян, цыган, больных и немощных? Разве не он повелел истребить их? Этот приказ Айгрубер охотно выполнял в концентрационном лагере Маутхаузен-Гузен. Разве не фюрер осудил вредоносное, дегенеративное современное искусство? Разве не он сжигал картины на гигантском костре в центре Берлина? Разве не он разрушил до основания Варшаву и Роттердам, чтобы они не достались врагу? Разве не он покрыл шрамами лицо Флоренции – столицы искусств? Если бы не слабость идиота генерала фон Хольтица, и от Парижа остались бы только руины. Но на территории, подвластной Айгруберу, нет места слабости. Ничто ценное, поклялся гауляйтер, не попадет в руки врага. Он не сомневался, что фюрер одобрил бы его решение.
– Делай, что считаешь необходимым, – сказал Айгрубер, когда Пёхмюллер лепетал про взрывную силу бомб. – Наша главная цель – полное уничтожение, и мы твердо стоим на этом.
Глава 40
Затопленная шахта
Хайльбронн, Германия
16 апреля 1945
16 апреля 1945 года Джеймс Роример приехал в южнонемецкий город Хайльбронн – это был его первый пункт назначения на посту офицера Службы охраны памятников 7-й армии США. Дорога сюда была, мягко выражаясь, ужасна. 7-я армия перешла Рейн и двигалась с такой стремительной скоростью, что никто не знал наверняка, где находится штаб. Отдел железнодорожных перевозок сначала направил Роримера в Люневиль, там ему порекомендовали ехать в Сарбур, который находился в конце ветки. Дальше над Джеймсом сжалился американский солдат и подбросил его на своем грузовичке в Вормс. Там хранитель памятников поймал попутку до штаба военного правительства, где узнал, что 7-я армия уже в Дармштадте, по ту сторону Рейна.
– Я вас уже несколько месяцев жду! – ругался подполковник Кэнби, когда Роример наконец доложил о своем прибытии. – Я подписал приказ о вашем назначении в наш штаб еще в январе!
А когда Роример устроился на новом месте, Кэнби заявил:
– Службе памятников тут делать нечего. ВВС полностью уничтожили все большие города в Южной Германии, а об остальном позаботились наши сухопутные войска. Так что, насколько я понимаю, ваша работа состоит в том, чтобы найти произведения искусства, украденные у западных союзников. 3-я армия с лихвой получила свою порцию славы, – он имел в виду Меркерс, о котором писали газеты по всему миру, – так что пришло время и 7-й найти себе шахту-другую.
Оказавшись в пригороде Хайльбронна, Роример понял, что имел в виду Кэнби под «полностью уничтожили». Отряды 6-го корпуса 7-й армии прибыли в город 2 апреля, за день до того, как Джордж Стаут и Уокер Хэнкок спустились в шахту в Зигене. На пути в Штутгарт войска стремительно пронеслись по индустриальному центру Южной Германии, не ожидая никакого сопротивления. Хайльбронн, полагали американцы, станет еще одним полуразрушенным городом, в котором после воздушных атак британцев не осталось ничего: один налет в декабре 1944 года, например, уничтожил шестьдесят два процента инфраструктуры и убил семь тысяч жителей, в том числе тысячу детей младше десяти лет.
Но как же они ошибались! Утром 3 апреля, когда 7-я армия попыталась перейти реку Неккар, разбомбленный город вдруг ожил. Ширина Неккара была около ста метров, и неторопливые десантные лодки были прекрасно видны засевшему в холмах к востоку от города отряду вермахта. Лодки либо тонули, либо поворачивали обратно. Когда военные инженеры попытались построить понтонный мост, нацисты уничтожили его минометным огнем, заодно потопив два танка. Тех, кто сумел добраться до противоположного берега, прижал к земле вражеский огонь. Немецкие мортиры давали залп каждые три минуты, и даже чаще, едва видели цель на другом берегу реки. Когда солдаты добрались до города, они обнаружили, что рассерженные горожане разобрали свои разрушенные дома и магазины, чтобы построить баррикады, и за каждой из них затаились немецкие солдаты. Девять дней на улицах шли ожесточенные бои, и 7-я армия отвоевывала квартал за кварталом, дом за домом и комнату за комнатой.
Джеймс Роример, который большую часть своей службы в Европе сидел в Париже, не видел подобных разрушений со времен посещения Сен-Ло в Нормандии. «То, что ты читаешь в газетах, – не преувеличение, – писал он жене. – Эти города-призраки представляют собой фантастическое зрелище. И страшнее всего картина сразу после сдачи».
Свободно передвигаться можно было всего по одной улице, остальные казались непроходимыми. Город опустел, если не считать бульдозеров союзнической армии, расчищавших мусор. Если в городе еще и были немцы, то только мертвые. Вонь стояла невыносимая.
Захваченные в плен немецкие разведчики сообщили, что все произведения искусства хранились за городом в соляной шахте, надземные строения которой, включая металлическую решетку подъемника, были видны издалека. Роример пробрался по Соляной улице, затем по площади Соляных работ и, наконец, пройдя улицу Соляной площадки, увидел квадратное бетонное здание, в котором располагался вход в шахту. Бои здесь шли жестокие, некоторые дома до сих пор тлели. Но на улицах были люди – сгорбленные, изувеченные, но живые. Роример остановил двух мужчин и спросил у них про шахту.
Они только покачали головами.
– Russo. Русские, – сказали они. Это были советские узники из трудового лагеря.
– Deutsch? Немецкий? – спросил он. Знают ли они кого-нибудь, кто говорит по-немецки?
Они пожали плечами. Сейчас никто ничего не знает.
Роримеру в итоге удалось найти двух до смерти напуганных немок. Они рассказали ему, что нацисты хотели уничтожить шахту, но шахтеры не позволили: «Без нацистов мы проживем, а без соли – нет». Под землей оставалось 50 квадратных километров доступного для добычи соляного рудника, этого хватило бы на многие поколения. Шахтеры отнюдь не горели желанием его уничтожить, а у нацистов, к счастью, хватало других забот. В конце концов именно ожесточенность сражения за город спасла шахту.
