Прерафаэлиты. Революция в викторианском искусстве - Ципоркина Инесса Владимировна (читаем бесплатно книги полностью .txt, .fb2) 📗
Писатель и иллюстратор Лоуренс Хаусман впоследствии поражался естественности и индивидуализму героев Морриса, «странных фигур, точно сошедших со страниц иллюминированной псалтыри» – они были «невероятно живы, наблюдательны, каждая со своим особым характером, с сердцем и печенками, – вроде довольно неприятной девицы, промокшей и грязной, смело противящейся домогательствам злого рыцаря, “сильно выпячивая подбородок” и обещая задушить его во сне или прокусить ему горло», – таков был образ Жеан из «Стога сена у болота». «Этот решительно выдвинутый подбородок отделяет женщин прерафаэлитов от слащавых и скромных викторианских барышень», – писал Хаусман, противореча сам себе.
Индивидуализм, искренний, не зависящий от «правил игры», навязанных регламентом поведения группы (как, например, у персонажей «Школы злословия» Ричарда Шеридана, которые, желая быть принятыми в высшем свете, играют по правилам великосветской интриганки леди Снируэлл – и это «послушание» подводит их к жизненному краху) – вот что отличало героев Морриса и от современников, и от персонажей иллюминированной псалтыри. Рыцарские стандарты поведения, кодекс чести, стремление к дальним странствиям и совершению славных подвигов – многие механизмы управления рыцарским сословием были в этих художественных произведениях переданы как душевные порывы, как свободный личный выбор. Но, разумеется, ни автор, ни читатель не вникали в различия между мировоззрением человека средневековья и порывами персонажей. Эпоха выбирала и развивала те интерпретации, которые нужны были ей для выхода из кризиса. Пассеизм применялся как идеологический прием: используя полусказочный антураж, он представлял публике картину мира, якобы заимствованную из «добрых старых времен».
Оксфордские связи Уильяма Морриса помогли Данте Габриэлю Россетти добиться заказа на оформление помещения Зала Дебатов Оксфордского клуба «Единство», недавно построенного архитектором Бенджаменом Вудвордом. С середины августа 1857 года Моррис вместе с Эдвардом Бёрн-Джонсом охотно приступил к работе, причем на общественных началах – энтузиазм Россетти был настолько заразителен, что группа молодых художников согласилась расписывать зал бесплатно. Вместе с Россетти над этими фресками работали не только Моррис и Бёрн-Джонс, но также Валентайн Принсеп, Роддэм Спенсер Стэнхоуп, Артур Хьюгс и Джон Хангерфорд Поллен.
Кроме Россетти и Хьюгса, никто из них не имел представления о технике монументальной живописи, поэтому с самого начала обнаружилось множество сложностей. Подготовка пространства для фресок была проведена плохо: здание было настолько новым, что раствор еще не высох, а кирпичная кладка была только что покрыта побелкой. Амбиции переполняли новичков, но Россетти грустно писал: «Очень забавная штука такая работа сама по себе, но это настоящее безумие – делать подобные вещи».
Работать над фресками начали с нанесения темперы на сырую штукатурку акварельными кисточками. Эскизы заняли всю верхнюю часть стен в двухсветном восьмиугольном Зале Дебатов. Свет из окон, лежащих на противоположных стенах, мешал видеть росписи снизу, но фрески производили прекрасное впечатление, пока краски были свежими. Известный критик Ковентри Патмор в том же 1857 году написал в Saturday Review о росписях, что они были «нежными, светлыми и чистыми, как облака на заре… столь яркими и сияющими, что стены походят на поля иллюминированной средневековой рукописи».
Фрески в Зале дебатов в здании Оксфордского клуба. 1857
Разумеется, все композиции были написаны по артуровским легендам. Россетти принадлежала фреска «Сэр Ланселот из-за своих грехов не допущен в церковь Святого Грааля»; Принсепу – «Сэр Пелеас покидает леди Эттерд»; Бёрн-Джонсу – «Мерлин заключен в темницу под камнем девой Озера»; Хьюгсу – «Артур увезен в Аваллон, а меч его возвращен в озеро»; «Ревность Паламида к сэру Тристану»; Стэнхоупу – «Сэр Гавэйн встречает трех дев у колодца»; Поллену – «Король Артур принимает меч Эскалибур от девы Озера». Кроме того, предполагалось, что Россетти напишет фрески «Сэр Галахад, сэр Борс и сэр Персиваль достигли Святого Грааля» и «Сэр Ланселот в покоях королевы», но эти росписи так никогда и не были начаты.
Первым закончил свою композицию Моррис: на его фреске изображались Тристан, Изольда и Паламид, а на переднем плане – целый лес подсолнухов, чтобы закрыть фигурам ноги, с которыми молодой художник не смог справиться. Затем Моррис приступил к расписыванию стропил потолка «гротескными существами». Позднее, в 1875 году он записал причудливый узор стилизованным цветочным орнаментом. Эта часть декорации оказалась наиболее выигрышной, хорошо видимой и профессионально сделанной частью росписи. Уже в те годы было понятно, какова направленность основного таланта Уильяма Морриса – дизайн интерьеров, освоение и преображение пространства помещений.
Несмотря на то, что начинающие художники работали безвозмездно, клуб обязался оплачивать изобразительные материалы и обеды мастеров. Но через некоторое время начались жалобы на поглощаемые художниками пудинги и недостаточную быстроту работы. К тому же неопытность молодых художников во фресковой живописи и сложная архитектура здания стали причиной того, что замысел вскоре застопорился и так никогда и не был успешно завершен. По прошествии больших каникул группа распалась. В ноябре Россетти, некогда оптимистично полагавший, что работа займет около шести недель, вернулся в Лондон, бросив неоконченной свою первую фреску. Бёрн-Джонс серьезно заболел, поэтому работа была отложена до следующего года. Продолжить росписи не удалось.
Через год, в 1859 году Оксфордское общество пригласило двух местных художников, братьев Уильяма и Брайтона Ривьер, и предложило им расписать три панели, оставшиеся пустыми, но те вскоре отказались от заказа: по мере усыхания штукатурки фрески стали осыпаться и вскоре выцвели. В 1869 году собрание Общества поставило вопрос о восстановлении росписей, но Россетти, который совершенно потерял к ним интерес за прошедшие годы, предложил закрыть их побелкой или покрыть это пространство обоями фирмы Морриса «Гранаты». К счастью, было принято решение оставить росписи как есть. Их пробовали реставрировать в 1935 году, но они снова потемнели, а в 1966 году стали еле различимы: только некоторые сохранившиеся свидетельства этой работы дожили до нынешних дней.
Среди них – фотографии, сделанные под руководством известного историка, доктора Джона Рентона, Кристофером Бэндом, главой Управления фотографических работ лаборатории Кларенда. Кроме фотодокументов остались и подготовительные рисунки к фрескам. Одна из самых сильных композиций, задуманная Россетти – встреча королевы Гвиневры и Ланселота у могилы короля Артура. Набросок, созданный еще в 1855 году, был им повторен в произведении 1860 года.
Данте Габриэль Россетти. Королева Гвиневра и Ланселот у могилы короля Артура. 1860
Россетти использует свою излюбленную «сжатую» композицию: королева стоит на коленях у гробницы с изваянием лежащего короля, а Ланселот, нагнувшись, старается вплотную приблизить свое лицо к лицу королевы. Фон превращен в сплошное узорное плетенье из ветвей и листьев. Искусствовед и критик начала ХХ века Т. Ерл Уэлби писал об этой работе: «Россетти втиснул согнувшуюся, угрожающую фигуру Ланселота и отшатнувшуюся, слабо защищающуюся Гвиневру – вплотную над простертой в могильном надгробии статуей Артура, – показав молчаливое осуждение мертвецом действий оставшихся в живых. Замечательно найдена придавленность персонажей жесткими, густыми ветвями дерева. В рисунке Россетти сознательно избегает пространственности. Это – как будто раздавленные жерновами судьбы жертвы, конец их безысходен».
