Газета "Своими Именами" №8 от 18.02.2014 - Коллектив авторов (список книг txt) 📗
В 4-й армии по приказу из округа артиллерию перед войной готовили к показным учениям, назначенным в аккурат на 22 июня. Утром этого дня на артиллерийском полигоне южнее Бреста находились 204-й гаубичный артполк 6-й стрелковой дивизии и 455-й корпусной артполк. Остальная артиллерия 6-й и 42-й стрелковых и 22 й танковой дивизий, 28-го стрелкового корпуса находились при своих соединениях, но у самой границы, в городе Бресте и крепости. Поэтому все это дорогостоящее хозяйство на рассвете 22 июня попало под удар немецкой артиллерии и в основном было уничтожено. О зенитной артиллерии начальник штаба армии полковник Л. М. Сандалов вспоминал:
“И тотчас же над нами появилась вражеская эскадрилья. С малой высоты она стала сбрасывать 500-килограммовые бомбы. Страшные взрывы потрясли воздух, и на наших глазах здание штаба стало разваливаться. За первой волной бомбардировщиков последовала вторая. А мы лежали в канаве, лишенные возможности что-либо предпринять: зенитных средств при штабе не было…”. (Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат, 1961, с.63.)
Зенитных средств не было почти во всей 4-й армии: они находились за 300 километров от нужного места, на полигоне Крупки под Минском. Только один 393-й зенитный дивизион 42-й стрелковой дивизии находился при ней, но и его разместили у границы в Бресте столь “удачно”, что после первого огневого налета немцев он вышел оттуда с тремя пушками без снарядов, а из 131-го артполка вывели всего девять орудий. (Андрющенко Н. К. На земле Белоруссии летом 1941 года. Минск, 1985, с.10.)
Почти всю зенитную артиллерию округа удалили на сотни километров от прикрываемых объектов. Даже дивизии второго эшелона, дислоцировавшиеся в 200-300 километров от границы, после начала войны не смогли ее получить. А приграничные дивизии и подавно ее не увидели вплоть до своей гибели. Поэтому с противовоздушной обороной в округе получилась катастрофа. По словам Сандалова, беззащитность наших войск от ударов фашистской авиации оказалась одной из главных причин неудач армии. 23 июня командующий армией генерал Коробков докладывал Павлову:
“Слабоуправляемые части, напуганные атаками с низких бреющих полетов авиацией противника, отходят в беспорядке, не представляя собой силы, могущей сдержать противника”.
Такого, как в ЗапОВО, где почти вся 4-я армии, включая аэродромы ее авиации, осталась без противовоздушной обороны, больше нигде не было.
Таким образом, воевать без артиллерии войскам невозможно, без нее можно только проводить учения. И эта неготовность артиллерии, дополняемая ссылками Павлова и Клича на то, что “хозяин все знает”,заставляли командиров расценивать мероприятия Павлова даже после директивы 18 июня всего лишь как проведение привычных учений и закладывать мыслишку, что может обойдется без войны. Во всяком случае, в ближайшее время.
Именно за полную неготовность артиллерии генерала Клича приговорили к расстрелу.
Но если 18 июня войска округов вышли на боевые позиции, то почему многие дивизии не оказались там утром 22 июня? Это история оказалась не в одно действие, а первый ее акт был следующим.
20 июня в Киевском Особом военном округе начался отвод войск со своих участков обороны, занятых 18 июня, в тыл. Войска отводились почти по всей границе округа.
87-я стрелковая дивизия 5-й армии, вспоминает маршал И. Х. Баграмян:
“20 июня, т. е. за два дня до войны, Генеральный штаб распорядился отвести все части дивизии из этого района в тыл, чтобы не вызвать провокационных действий со стороны фашистов. Но все же, чувствуя приближении войны, генерал Алябушев на свой риск оставил в предполье укрепленного района три стрелковых батальона, которые в последующем сыграли весьма положительную роль в развертывании боевых действий дивизии”. (Баграмян И. Х. Мои воспоминания: Ереван, 1980, с.221.)
Баграмян сказал только об одной 87-й сд, хотя как начальник оперативного отдела округа был в курсе о положении всех его войск. Однако и об этой дивизии он узнал якобы не в силу своего служебного положения, а от бывшего младшего лейтенанта В. Г. Куликова, встретившего в этом звании войну под Владимир-Волынским. Спустя много лет, в 1977 году, Куликов стал маршалом. Баграмяну пошел на определенные неудобства, привлекая Куликова в свидетели, поскольку в этом случае Генштаб свои директивы как бы направлял сразу младшим лейтенантам, минуя штаб округа. Но Баграмяна можно понять: сообщив тот факт от себя, пришлось бы рассказывать, что приказ на отвод давался практически всем приграничным дивизиям, а не одной 87-й сд.
Это было в пятой армии. Теперь 26-я армия КОВО, и уже знакомый нам командир 72-й горнострелковой дивизии генерал-майор Абрамидзе:
“ 20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность.”
А вот соседняя 12-я армия и ее 13-й стрелковый корпус:
“18 июня части прикрытия стали занимать оборонительные рубежи на этом направлении. Во второй половине дня 19 июня войска и боевая техника заняли свои места, неплотно прикрытые участки границы минировались. Однако на рассвете 20 июня войска стали сниматься с занятых позиций и к исходу дня 21 июня полностью закончили отвод с границы. Эти мероприятия командованием были объяснены как тренировочные действия”. (Чугунов А. И. Граница накануне войны. 1939-22 июня 1941. М., Воениздат, 1985, с. 149-150.)
С учетом этих фактов теперь понятно, что также развивались события и в 6-й армии. Вспомним еще раз эпизод из воспоминаний начальника штаба 41-й стрелковой дивизии Еремина:
“Дня за два до войны генерал-майор Микушев Н. Г. сообщил мне, что он приказал командирам частей вернуть весь личный состав со специальных сборов и полигонов, а также с работ на оборонительном рубеже и полностью сосредоточить в лагерях”.
Т.е за два до войны – а это именно 20 июня – личный состав 41-й сд снимался с оборонительного рубежа и сосредотачивался в полевом лагере. (Чтобы не упоминать в хрущёвское время сам факт выхода на позиции войск 18 июня, Еремин, видимо, сознательно перемешал вместе события 18 и 20 июня.)
Картина красноречивая – войска отводились во всех четырех армиях КОВО.
Но при отводе задачу войскам быть боевой готовности не отменяли, они в боеготовности всего лишь выполняли некоторые (какие – об этом чуть позже) передвижения в пределах своей полосы обороны.
Тем не менее, даже такой отвод войск, когда война была на носу – серьезный шаг, и для этого нужна была серьезная причина. Баграмян правильно указывает, почему это сделали – Генштаб отводил войска в тыл, «чтобы не вызвать провокационных действий со стороны фашистов».
Но почему 18 июня провокаций не побоялись, а 20-го хоть и немного, но пошли на попятную?
Мысль о возможности роковой провокации, способной ввергнуть СССР в пучину гибельной войны на два фронта, гвоздем сидела в умах советского генералитета и руководства наркомата обороны.
Вывод приграничных дивизий на позиции 18 июня сам по себе доказывает – в Москве уже твердо знали, что война есть дело нескольких дней (точнее, ближайших выходных 21-22 июня). Но могло ли в таком случае советское правительство за эти дни вновь не попытаться предотвратить войну, будь для этого хоть один шанс из тысячи? Неделю назад это сделали обходным путем – публичным заявлением от 13 июня, провоцируя Гитлера на объяснение позиции Германии. Но тогда он глухо смолчал. Отчего теперь не обратиться к нему напрямую?
21 июня Геббельс записал в своем дневнике (он вел записи за предыдущий день, т.е. в данном случае, за 20 июня):
