Каллгира. Дорога праха (СИ) - Рут Хартц (книги онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗

— Других серых платьев в храме нет.

Хотела же побыть женщиной.

— Найди серую рубашку, штаны и ботинки. Что-нибудь, в чём не поместятся ещё трое людей моей комплекции.

Служанка поджала губы, закатила глаза.

— Или князю доложить, как в вашем храме обращаются с членами его свиты? — надавила Казимира и оперлась рукой о дверной косяк.

Служанке хватило первых трёх слов, чтобы перемениться в лице. Она вдохнула, будто собиралась что-то возразить, но вцепилась в протянутое серое платье и умчала из комнаты. Отличный аргумент, надо бы им пользоваться.

Не прошло и получаса, как в дверь поскребли. Вместо служанки на пороге Казимира нашла сложенные брюки, две сорочки и сапоги до колен. Из рубашек выбрала ту, что поменьше. Вроде сносно — чёрные брюки немного болтались в поясе, рубаха просторная, но заправленная села неплохо. Левый рукав Каз закатала и пристегнула за пуговицу. Гигантские сапоги не спасла перешнуровка, пришлось оставить их и пойти босиком. Так даже лучше — меньше шума.

К зафери, с этими пререканиями Каз забыла спросить про кухню. Ладно, сама найдёт.

По памяти попыталась дойти до фойе — только больше заплутала. Прислушалась, принюхалась. Тихо. Конечно, весь храм спал. Кажется, даже та служанка перестала шастать по коридорам. Хорошо, думай.

Кухни располагают в подвальных помещениях, поближе к погребу. Скорее всего, у Храма есть чёрный ход — как раз туда подвозят провизию и передают на кухню. Значит, если княже отправили потчевать почти сразу, как свита перешла порог, а Казимиру ещё водили по коридорам, она должна быть где-то поблизости от второго входа. Логично? С натяжкой, но логично.

Каз брела от окна до окна — дышать было нечем, только застоявшийся воздух и пыль из каждого ковра. Временами Казимира останавливалась, чтобы отряхнуть ступни, столько грязи на них налипало.

Она дошла до коридора без окон. Если прежде луна хоть как-то подсвечивала дорогу, то теперь приходилось пробираться наощупь, на ночь же никто не оставил горящими лампы. Пальцы Каз скользили по полированному дереву шкафов, по лепнине картинных рам, тонким вазам, резным колоннам и аркам, соединяющим коридоры. Один из дверных проёмов был украшен сложной вязью. Каз задела холодную рукоятку с острыми краями — чуть не порезалась — а над ручкой нащупала подкову. Размашистую, больше человеческой головы. Казимира отпрянула. Три точки будут точно в центре подковы. Большие, всегда холодные.

После Катастрофы дети десятилетиями рождались больными обскурией. Ни лекарства, ни иммунитета, ни надежды на выживание.

Первый ребёнок без единой синей отметины, конечно, стал мессией. Чистый. Избранный. Сколько сказок о нём сложат, сколько молитв ему пошлют перед сном или смертью.

Акушерка, которая принимала роды, решила, что эти странные отметины на ноге малыша — следы обскурии. Не бывает же таких родинок и родимых пятен: полукруг и три точки в центре. Потом Белые скажут, что это Дэум коснулся младенца, прежде чем отправить его в мир людей.

Белые сделают его отметины своим символом. Знаком устрашающим и подчиняющим, знаком затыкающим рты и разрезающим глотки.

Каз передёрнула плечами. Запах старой одежды и пыли вдруг сменился вонью, и не как в Ордене Гур, где смерть — твой спутник и коллега. Здесь стоял смрад пыток, страха, мочи и крови, которые никогда не смыть с белоснежных стен.

Казимира начала задыхаться. Чего? С каких пор... А, близость к эшафоту дала о себе знать? А что случится, когда княжеская советница всё разнюхает? Доложит князю или сразу сдаст Белым цепным псам? Ты ведь убила не кого-нибудь, а резистентов. Целую семью. Как такое понравится его светлости?

Казимира почти вывалилась во внутренний дворик. Споткнулась на ступеньках, уцепилась рукой за сухой куст и распорола ладонь.

Дыши. Дыши. Дыши, зафери бы сожрали твою печень!

Каз закрыла глаза, прошаркала по каменной дорожке, остановилась. Отставить истерики! Никто ничего не узнает. Если ты не будешь болтать, никто не узнает.

Казимира присела на корточки, накрыла глаза рукой и вытерла потный лоб. Нехило же пробрало.

Она вспомнила тех Белых, что присутствовали на суде. Гур не дали им права голоса — скажите спасибо, что вообще пустили — но Казимира кожей чувствовала их ненависть, бешенство, презрение.

Ненависть, злость, гнев — эти слова слишком мягкие, пустые. В них не хватает веса, чтобы передать, что тогда чувствовали и думали о Каз Белые.

В гастинском есть слово «хόрнефрет». Его произносят, с отвращением приподнимая губу, морщась. «Хорнефрет» — это та степень ненависти к живому существу, что тебя трясёт от желания превратить его лицо в месиво, переломать кости и оставить врага захлёбываться в собственной крови. Вот это настоящее чувство, а не ваши изнеженные «злость, ненависть».

Казимира встала и прошлась по внутреннему садику, разминая ноги, склоняя голову то так, то эдак. Замерла на середине шага. Задержала дыхание. Шагнула назад, в тень дверного проёма.

Рыжая луна освещала весь садик: и иссохшие деревья, и полудохлые клумбы, и выжженную траву по краям дорожки, и битые крыши. В одном месте черепица треснула и посыпалась вниз. Если прежде Казимира думала, что ей показалось, то теперь уверилась — по крыше кто-то пробирался.

Она всматривалась и ловила каждый шорох, каждый хруст новой пластинки под ногой. Ассасин, может, и опытный был, но старой черепице проигрывал. В том, что по крыше крадётся убийца, Казимира не сомневалась. Сколько раз она сама выбирала эти часы для атак — сон сейчас самый крепкий.

Но как Каз ни напрягала глаза и как ни щурилась, не могла разглядеть чужака. Он явно пришёл по душу Валлета, не за главой же Белого Храма его отправили.

Каз проследила за движением шума — пробирался убийца на запад, прошёл над головой Казимиры и свернул к северу. Не знает, какая ему нужна комната, идёт на удачу, но выпускать его из виду... из слуху? Короче, терять его нельзя.

Каз пробежала коридор без окон, прислушалась. В помещении тихо. Вспоминай, вспоминай, как ты шла. Налево, мимо двери, мимо первой арки, во вторую. Каз выглянула в окно, замерла, задержала дыхание. Тишина. Тишина. Ш-ш-шурк. Черепица зашуршала по настилу.

Выпрыгнуть бы, зависнуть на подоконнике, ухватить убийцу за ногу или край плаща. Но с одной рукой и обессиленная, Казимира скорее сверзилась бы в клумбы, чем провернула такое. Думай дальше.

Ускоряя шаг через каждый фут, подстраиваясь под походку убийцы, Каз петляла из коридора в коридор, замирала у окон, слушала и просила Алаян о помощи. Нельзя же так сразу отобрать у Каз нанимателя, единственную надежду выбраться. Да, у княже, конечно, есть телохранитель, но с каких пор Каз доверяет свою судьбу каким-то резистентам?

Новый коридор показался ей знакомым. И вот этот столик с железными ножками тоже. Точно, пару часов назад она вписалась в него ботинком, когда слуга вёл свиту Валлета к комнатам. Нога заныла от воспоминаний. Значит, Каз на верном пути. Ещё одна арка, коридор и... дверь с позолоченными линиями и рукояткой, с выжженной руной Белых в центре. Должно быть, оно.

В этом коридоре не было окон, и Каз рвано вдыхала через рот, давилась воздухом, каждым открытым участком кожи чувствовала раздражение, будто потные ладошки погладили.

Казимира прислушалась, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Тихо, только сопение во сне и скрип зубов. Свет из окна падал на камзол с серебряными пуговицами. На месте.

Каз втиснулась в проём и бесшумно прикрыла за собой дверь. Кто-то кашлянул, поперхнулся во сне. Келья, отведённая для княже, была разделена на спальни побольше и поменьше. Каз оказалась в первой, но спящего на кровати не разглядела. Скорее всего, здесь спал Валлет, в меньшей комнате — телохранитель.

В тёмных углах и тенях за шкафом никого. Казимира заглянула во вторую спальню — убийца ещё не добрался. На одном из стульев Каз заметила красную куртку и пояс с закреплёнными ножами. О, спасибо.