Искупление (СИ) - "LoudSilence" (книги без регистрации полные версии .txt, .fb2) 📗
— Я уверена — я вру — лишь в одном способе поймать Беллатрису и отправить за решетку часть Пожирателей. Считайте это моей первой неофициальной миссией аврора.
— Вы согласны? — она изумлена и почти рада, хоть и в морщинах у глаз копится усталое беспокойство за произошедший утром инцидент.
— Профессор… Вам вряд ли понравится мое предложение.
— Хотите, чтобы я сразу ответила нет или все же вас выслушала, мисс Грейнджер? — она слегка поднимает уголки губ, но не скрывает легкого недоверия во взгляде.
— Я отдаю себе отчет. И обещаю действовать со всей возможной осторожностью. И ни за что не в одиночку, но…
— Но что же?
— Я верю разным слухам, профессор. В том числе об отшельниках-изобретателях, так некстати скрывающихся Министерства. И я слышала про достижения Виконта. И совсем недавно видела его в стенах нашей школы…
Я настолько встревожена, что начинаю переступать с одной ноги на другую, боясь чего-то незримого, предвкушая моменты, по сложности не сравнимые даже с сегодняшним смешным до ужаса боем.
Умереть — просто. А жить — стоит постараться.
Спустя несколько минут дверь из красного дерева поддается трепету моего желания и бесшумно возникает на расстоянии вытянутой руки. Выдыхаю с облегчением и тру покрасневшие, вероятно, уже опухшие глаза — остается найти в бесчисленных коробках мою вакцину для души. И если бы речь шла об огневиски, я давно бы спилась в одной из подворотен.
Захожу в комнату, на секунду удивляясь оставленному включенным источнику света, но позже прикусываю щеку изнутри.
Так вот, где вы все были.
На меня уставлены несколько пар глаз: кто-то удивленно застывает у стола, кто-то давится выпиваемой из рождественской кружки жидкостью, а кто-то просто отворачивается по тысяче известных причин. Я смущена и напугана. Этот момент должен был настать меня немного позднее. Но судьба распорядилась иначе. Единственное, что набатом бьет в сознании — пузырек с нарисованным сердцем, вписанным в зеленый квадрат — чтобы не спутать с амортенцией. Не говоря ни слова, но сопровождаемая безголосыми зрителями, я копошусь по ящикам.
Только бы не выгнали. Не ушли сами. Не избежали меня снова. Не сейчас. Я не вирус — я переносчик, и меня все еще можно вылечить. Сейчас очень важно остаться вместе.
Вместе, слышите? Я все поняла. Поздно, правда.
«Лучше поздно, чем никогда, Герм, не так ли?»— повторяю одну из фраз Гарри, прошаривая еще один стеллаж. Когда на глаза попадаются однотипные баночки, радуюсь — один из них обязательно должен подойти, и не ошибаюсь.
Это оно.
Я оборачиваюсь к фигурам, делая глубокий вдох, и, смотря себе под ноги, красная донельзя, словно брошенная в котел, спешно прохожу к пустому углу комнаты, чтобы видеть всех. Видеть, но не смотреть. И падаю на колени в извинительном жесте, словно монахиня перед Гробом Господнем, готовая покаяться и замолить грехи.
Откуда-то слышится удивленный вздох, кто-то примирительно хмыкает, а кто-то не может перестать теребить пальцы — я ориентируюсь лишь на звуки, сил поднять головы не находится и в помине.
Несколько секунд проходят за открытием бутыли. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Запрокидываю голову и выпиваю все до последней капли, держа пустую стекляшку в руках — займу их хоть чем-то, всяко лучше позы «по швам».
Зайдя в комнату, я сперва увидела Гарри, стоящего ближе всех ко входу. Сейчас его образ неспешно опускается в неизвестно откуда взявшееся кресло, немного меня обнадеживая.
Хорошо. Все хорошо, просто нужно собраться. Слова не вяжутся друг с другом, и ситуация в моих глазах со статуса «неловкая» скатывается в тартарары, где в адовом пепелище дотлевает «омерзительная».
Я уже думаю, как незаметно сбежать, но что-то в корень меняется, когда мой тихий голос наполняет окружающее пространство, отбиваясь о стены и теряясь во всеобщем дыхании:
— Сейчас, наверное, сбывается один из худших кошмаров когда-то существовавшей Грейнджер — вот так вот стоять на коленях, краснея и каясь, прося прощения и раскрывая все ненавистные секреты. Мне ужасно неловко. Я готова провалиться сквозь эту чертову землю с минуты на минуту, — предложения строятся сами, не всегда логично, но всегда правдиво. И я уже понимаю Филча, доказывающего, что ушки миссис Норрис — самая ценная часть ее тела.
— Я очень хочу попросить вас не выгонять меня. Не уходить самим. Просто выслушать. И потом поступать, как угодно. Слишком дорого мне обходятся эти минуты. Но сейчас я почему-то верю, что они могут меня спасти. Во всех смыслах, ребята, — я неосознанно хмурюсь, разглядывая на дне баночки с интересным логотипом свое еле заметное отражение. И вижу последнюю дуру.
— Еще несколько лет назад я мечтала стать старостой факультета. Греть на груди значок, ловить нарушителей и строить дисциплину. Даже не из-за характера или воспитания. Я хотела быть кому-то нужной. Кому-то полезной. Работало это не всегда и не со всеми, но вы и сами все знаете.
Я слышу легкие смешки, но они меня не веселят. Я напряжена до максимума. Я высказываю и выслушиваю одновременно все то, в чем не призналась бы себе сама.
Потому что сейчас я — это я.
— Потом настало время других простых фантазий Гермионы Грейнджер — идеальные экзамены, потрясающие рецензии профессоров, неплохая репутация. Когда же появились первые признаки начинающейся войны, я мечтала только об одном — ее пережить. Не более. Еще позже я задумывалась о семье. Возможном муже, детях, работе. В самые сложные моменты я рисовала идеальное будущее, где все наладится. Потому что тогда — не ладилось ничего, — я закусываю губу, предполагая, о чем пойдет речь дальше.
— После Малфой-Мэнора и битвы за Хогвартс все пошло по наклонной. Мне казалось, я схожу с ума. Пришлось все чаще просить у Мадам Помфри успокоительное, но легче не становилось. И у меня появились новые желания — спать без кошмаров, кричать не до срыва голоса, не бояться темноты, не бегать по школе, слыша голоса мертвых и, к великому сожалению, некоторых живых, — я всхлипнула, вспоминая нелегкое время, когда даже подготовка к урокам стоила сотен вздрагиваний от каждого шороха. — В одну из ночей мне приснилось, как Беллатриса отрезает мне руку по плечо. Первой и последней мыслью было — уж лучше отсутствие признака, чем клеймо, которое усердно не замечаешь, принимая душ, и прячешь от других под тонной повязок и одежды.
У меня потеют ладошки, в носу скапливается вязкая жидкость, а глаза вновь наполняются влагой, все еще успешно скрываемой от посторонних глаз. Я не хочу думать о том, что они знают меня, как облупленную.
— Дальше — я перестала существовать. Дышать. Чувствовать. Дальше — было неразличимое зло. Как я сказала сегодня… Как вы все прекрасно знали, — я делаю глубокий вдох и резко выдыхаю. Слезы брызгают из глаз, — да, черт возьми, я хотела умереть. Я пыталась умереть. И делала это тысячу раз мысленно, — вместе со мной, почти в унисон, шмыгает Джинни, и я вспоминаю о важном: — После того самого случая в ванной комнате я некоторое время, кажется, была на том свете. Видела родителей, которые отругали меня по полной программе, разгуливала какой-то полупризрачной походкой между вами, корила Джинни за ее слезы, как и сейчас это делаю. И тогда же я впервые угадала в гребаной Джонси черты настоящего кошмара.
От переизбытка щемящих эмоций я пошатываюсь и почти падаю вперед, вовремя придержавшись о пол рукой. Я все еще сморю под себя, но боковым зрением вижу чей-то резкий поддерживающий рывок в мою сторону, от чего отползаю ближе к углу, выставив ладони вперед:
— Мне сейчас так ужасно противно от своих слов и себя самой… Пожалуйста… Делайте вид, что вас здесь просто нет… Что я разговариваю с пустотой и пытаюсь найти ответы на самые сокровенные вопросы, которые она не запомнит, — бутылек выпадает из рук, и ладонями я прикрываю лицо, иногда вытирая его рукавами водолазки, размазывая соль по щекам и носу. Однако в комнате воцаряется тишина, нарушаемая все той же малюткой Уизли.
