Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Заманчивое и абсурдное предложение. Быть может, оно когда-нибудь позволит мне ступить на родную землю, не получив пулю в лоб? Вздыхаю. - Нет смысла. Хуже цетского подданного для барраярской СБ может быть только тот, кто желает это подданство скрыть.
- Я просто подумал, что, если ты будешь гражданином нейтральной стороны, тебе будет не так тяжело. - Мне кажется, или в голосе цетагандийца действительно слышится сочувствие? А от сочувствия рукой подать до жалости. Не надо. - Иногда исполнение абсурдных желаний очень облегчает жизнь, - добавляет он.
- Абсурдные желания обычно очень дорого стоит исполнить. А "дорого" - больной вопрос, - закрываю тему.
- Моя семья должна тебе чертовски много если не счастья, то хотя бы хорошего настроения, - говорит Эйри убежденно. - Если хоть часть из этого можно купить за деньги, я решу, что это даже слишком дешево.
На мгновение отвожу глаза. То, что я скажу, должно быть сказано, хоть необходимое для полной искренности признание и жжет стыдом.
Четко проговариваю: - Я уже говорил, что не собираюсь взыскивать с вас долги твоего братца. Потому, что он сам совершеннолетняя скотина, и потому, что за подобное платят только кровью, а устраивать вендетту - это чересчур. И еще потому, что тогда мне половину платы надо брать с себя самого, а я еще немного пожить хочу. Из любопытства. Так что не оскорбляй меня деньгами.
Иллуми отвечает, не отводя глаз и в той же примерно тональности: - Понимаю. И ты меня пойми. Я не могу оставить все как есть. Потому что долг существует, как тебе ни надоело об этом слышать, да и я сам немало к нему добавил. Забыть о долге - оскорбление уже для меня. Я ищу способ его отдать, не уязвив ни тебя, ни меня; пока тщетно. И деньги в том числе, хотя не они главное. Постарайся видеть в них не презренную плату, а законную репарацию за моральный, да и физический, ущерб.
- Это его деньги, - выделяю голосом местоимение, не желая лишний раз чувствовать на языке ядовитый привкус имени гем-полковника Хисоки. Но это тоже род трусости. От того, что я не желаю произносить его имя, он не исчезнет у меня из памяти. Пауза. Вздох. - Твоего брата. Рассказать тебе про него, Иллуми?
Он серьезно кивает. Неужели я ждал, что он махнет рукой и скажет: "Да нет, к чему это, пойдем лучше выпьем?"
Я тяну паузу, устраиваясь на шелковом дереве скамьи поудобнее. Мне-то что надо? Излить свою злость в потоке грязных ругательств на человека, которому сам позволил сломать меня? Представить младшего Эйри исчадием ада, убивавшим женщин, насиловавшим мужчин и явно делавшим что-то нехорошее с котятами? Невесело хмыкаю. Честность - лучшая политика?
- Я вынужден признать... - выдавливаю из себя, - там встречались экземпляры много хуже его. И наверняка не из самых захудалых ваших семей. - Еще бы. Родовитые гем-лорды толпой валили на Барраяр, желая выслужиться в этой войне. Многие поплатились за свое честолюбие скальпом, но мне от того не легче.
- Только теперь я, наверное, способен трезво оценить, э-э, масштаб. Твой брат был не маньяк, не псих - просто скучающий тип, желающий себе устроить максимум незатейливого комфорта в полевых условиях. Я слышал про вещи куда хуже. И видел... немного, но хватило. - Иллуми слушает молча, и я ему почти благодарен за это. - Наверное, на это я и повелся - на обыденность. В конце концов, в качестве альтернативы он предлагал всего-то меня прикончить. Не избивал, если не считать оплеух. И не жалел выпивки всякий раз, когда... был доволен. - Сглатываю и договариваю вполголоса. - Как думаешь, сколько нужно обычному человеку, чтобы начать творить вещи недопустимые? Со скуки. Из упрямства. Из малодушия. Мы все хороши. Я тоже не знаю, что мне теперь делать... с последствиями.
А вот теперь самое важное, ради чего я решился об этом заговорить.
- Когда ты переходишь на свой долг и все такое - я вспоминаю о своем собственном. О своей чести, от которой, по правде говоря, мало что осталось. О своих принципах. Которые не имел права нарушать, как не имею права потягивать у тебя в гостях чаёк. У фора в такой ситуации только один достойный выход. Не будь идеалистом, Иллуми, а то и у меня вариантов не останется. Хорошо? - Хлопаю ладонью по скамье, словно ставлю точку.
- И что мне, по-твоему, делать? - спрашивает тот странным сдавленным голосом. Словно его распирает ярость, готовая взорваться. И если так, вдруг он сорвется в следующую же секунду?
- Все забывается, - говорю я ровно и тихо, страшась сломать это непрочное спокойствие. - Значит, и твоего братца я тоже смогу забыть. Только не напоминай мне о нем. И к черту его долги.
И безумное злое напряжение потихоньку спадает, отпуская обоих, а мою горячую голову охлаждает знобящий закатный ветерок. На место отчаяния, вины и пафоса приходит логический вывод, что жить-то надо. Значит, нам хочешь не хочешь, а придется найти способ комфортного сосуществования. И обоюдного доверия.
***
Регулярный сеанс массажа по вечерам - как проба на это самое доверие. Ведь одним желанием продолжать курс во имя обещанного доктором скорейшего выздоровления ситуации не объяснить. Иначе откуда всякий раз приходит этот знобкий страх, к концу сеанса неизменно сменяющийся расслабляющим облегчением?
Даже то, что к собственно массажу прибавилась иглотерапия, загадки не решает. Не в иглах и углях дело. Если честно, самого гем-лорда Эйри я боюсь гораздо больше, чем любых опасных предметов в его руках. Но чем сильнее хочется повернуться в сторону потенциальной опасности, да еще принять защитную стойку, тем беспечнее я болтаю о пустяках и тверже сохраняю неподвижность в позе лежа на животе, борясь одновременно со страхом и удовольствием. Сперва касания ладоней к спине просто приятны, потом умело разминаемые полчаса подряд мышцы начинают буквально стонать от наслаждения. Хорошо, что гем в этих прикосновениях не видит ничего, кроме профессионального интереса.
Странно. Он управляется со мною уверенно и весьма жестко, да еще в болевой, в буквальном смысле, области - спине. И я, полгода проведя почти в параличе и полностью в плену, доверяюсь его рукам. Прекрасно понимаю, что навредить он мне может легко просто по неведению, не говоря уж о злом умысле, однако не защищаюсь. Почему? Может, беспомощность - это как раз то, чего я боюсь больше всего, вот и испытываю собственную храбрость?
Хотя, конечно, и железная офицерская выдержка почти дает сбой, когда мне объясняют основы иглотерапии и показывают с помощью зеркальца, как вдоль хребта у меня в два ряда торчат иголки, точно драконий гребень.
- Ты находишь удовольствие в том, чтобы самому лечить? - спрашиваю, пока вынужден лежать недвижно. Тепло, пощипывает внутри, а обоняние дразнит пряный дымок от горящих травяных таблеток.
- Это как рефлекс, - объясняет из-за спины. В голосе слышна усмешка. - Восстановление утраченного совершенства... что-то в этом роде. Здоровое тело - повод восхититься мудростью мироздания и захотеть поправить то, что не так.
- Да, но своими руками? - удивляюсь такой сговорчивости у надменного представителя высшей расы. - Прикасаться ко мне тебе, должно быть, неуютно.
- Мне - нет, - решительно. Пауза, руки вдруг замирают. - Намекаешь, что тебе физический контакт неприятен?
Ответ "да" будет грубостью, "нет" - чрезмерной искренностью. Еще как приятно, но черта с два я в этом признаюсь. Сменим тему. - Сам же говорил, что ваша специализация - вина, а не лекарства. Или что там у вас вместо вин. Да и не похож ты по складу характера на врача.
- Иглотерапия - своего рода упражнение, - отвечает серьезно. - Духовная практика. Лично для меня это оказалось сущим спасением - я научился хоть немного себя контролировать.
Сглатываю комментарии. По-моему, он и сейчас напоминает сухой хворост, который вспыхивает от малейшей искры. А их в нашем обоюдном трении способно возникнуть немало... Но, кажется, не сейчас. Мышцы сладко ноют, тело горячее и довольное, и сама мысль о ссоре неправдоподобна. Коробочка с иглами ложится на столик, и мне похлопыванием по плечу разрешают обернуться.
