Искупление (СИ) - "LoudSilence" (книги без регистрации полные версии .txt, .fb2) 📗
Она встает с дивана, покачиваясь из стороны в сторону, — держится за воздух, цепляется своими когтями за мою боль. Лишь бы не упасть сейчас. Беллатриса никогда не лжет — выплевывает в лицо всю гнусную правду, причиняет страдания без помощи обманчивого тона и фраз, лишенных смысла.
— Зачем ты мне… все… рассказала? — слова даются с трудом, поперек горла встало кровавое месиво.
— Я должна была облегчить сердце. И повесить весь груз на твое — ты же сильная девочка. Вся в мамочку, — она закуривает еще одну сигарету, заглатывая никотин гниющими легкими, смиряя меня ироническим смешком.
— Я жалею об этом. Но никак не стыжусь. Рано или поздно правда все равно всплывет наружу, и я хочу, чтобы она сокрушила тебя тоже. Я вижу на твоем искромсанном личике столько ужаса, милочка. Как смешно, что я и есть твое наказание. А ты мое искупление, Грязнокровка.
— Ты уверена, что я и есть…? — мне на хватает совести и выдержки произнести окончание съедающей изнутри фразы.
— Глупая. Я держала твой образ в голове все эти годы, увидев в предсказательном шаре эту смазливую мордашку единожды. Слишком ты была похожа на него — я удивилась тогда не меньше, чем потом.
Она подходит ко мне вплотную, и я готовлюсь к новому удару, прикрывая глаза. Однако его не следует. Лестрейндж вымотана, как и я.
— У меня есть потрясающий… Невообразимый план по твоему уничтожению. Скорее всего — это отнюдь не точно, — память заблокирует ужасающие события этой дьявольской ночи, — она тянет меня за веревку на шее, заставляя упасть на колени. — Но отголоски нашего разговора будут надоедать снова и снова. Ночью и посреди дня, между чужими словами и твоими вдохами и выдохами. Они наведут тебя на разные, самые страшные, самые сокровенные мысли.
Как же ты была права, мразь.
— Я буду ждать от тебя ответ на мою загадку. Решишь это уравнение — умрешь в серьезной схватке, останешься в неведении — попадешь в место для плохих девочек. Где в свое время, знаешь, меня почитали. Ну же, не робей, выкажи и ты немного уважения мамочке.
— Ты сумасшедшая.
— Ты такая же, но зачем-то это скрываешь, — Беллатриса тянет меня за волосы назад, а я кричу. — Смотри на них, дочурка. Это твои любимые мамочка и папочка, которых уже никто не спасет, к моему удовольствию.
— Ты не могла!
— Ох, еще как! Осталась одна, да? Попробуй на вкус мою жизнь, дорогуша. Это кровное, я знаю. Знаю, что ты тоже не любишь предсказания, как и я в свое время, но это — веление судьбы и твое наказание за мои грехи.
Женщина резко отпускает меня, отвешивая яростный подзатыльник, и порция соленых капель вновь ранами обжигает щеки:
— Так не должно было…
— Как жаль, что твой замечательный сценарий догорает в очаге моей ненависти к тем, кого ты так любишь. Ты даже умереть не можешь так, как положено. И все потому, что я играю и — поверь — буду играть с тобой, как с игрушкой, пока ты не сломаешься.
— Я убью тебя!
— А я всех остальных. Твоими же руками.
— Пожалуйста… — высшая степень отчаяния охватывает меня привычной агонией, если уж я молю саму Лестрейндж.
— Уверена, скоро сюда прибудут и твои любимые друзья-ублюдки. И семья этих маглолюбов точно решит помочь бедолаге. Ты думаешь, ты нужна этим рыжим Уизли? Общество самой умной волшебницы века — и к тому же героини, до блевоты неоправданно, войны — претит им, как и всем остальным. Вот так откровение, не правда ли? Все ведь так просто! Их выдает подобие жалости на веснушчатых мордах, Грейнджер.
Я падаю на пол всем телом, хватая сучку за ноги из всех оставшихся, но таких скупых сил, наплевав на то, с какой прытью она наступает на мизинцы моих связанных рук.
— Сегодня я тебя не повесила. Но обязана спросить: ты будешь ждать нашей следующей встречи? Будь уверена, детка, что она принесет с собой много чужой крови. Уже по твоим напуганным глазкам я вижу, в каком ты великом предвкушении.
— Почему…
— Потому что всевышний не слышит наших молитв, девочка! Потому что в моих жилах течет столько ненависти к тебе, чья изначально благородная кровь впитала предательскую почерневшую жижу. Потому что я знаю о тебе все — и это сведет тебя в могилу. Помни всегда, Гермиона: искупление — нынче недешевое удовольствие.
Беллатриса пинает меня снова и уступает место долгожданной тьме.
В то время как синяя картинка сменяется обескураженными лицами.
Я безвольной вещью, которую поставили не самым устойчивым образом, выпадаю из кресла под многогранное гудение со стороны — его причина мне не известна, как и природа внутренней, бьющей ключом совсем неразборчиво, боли.
— Герм, все в порядке, мы здесь! — за пределами моей досягаемости — полифония голосов. Кто-то безжалостно трясёт меня за плечи, но я абсолютно не реагирую, силясь не выблевать все скудное содержимое моего желудка к ногам непрошеного зрителя. Сдерживаю рвотный позыв рукой, сильно зажмуривая глаза, отчего вижу лишь цветные пятна под сомкнутыми веками. А самый настойчивый, мужской, голос все продолжает пытаться вернуть меня к жизни.
— Давай же, пожалуйста, держись! — он поднимает меня на руки, крепко обнимая за плечи, и куда-то несёт. Все вертится, все крутится, все падает, рушится, взрывается.
Но мне все равно.
Единственное желание — больше никогда не чувствовать себя настолько паршиво — затмевает все здесь происходящее.
Я слышу звуки быстрых шагов, перешёптывания на далёком заднем фоне и стук многочисленных дверей, закрыть которые — удел кого-то ещё.
— Нас преследуют?
— Нет-нет, все в порядке, это друзья, слышишь? — приятный голос немного дрожит, парень сам вряд ли верит в то, что несёт. И только со временем ко мне возвращается память. С ней слух. С ней обоняние.
Ты сегодня сам не свой, Фред.
***
Мне срочно нужно успокоиться. А лучше стереть память.
И может, даже умереть. Снова, пожалуй. Хочется так сильно, что я готова кричать об этом на каждом углу.
Сейчас я чётко осознаю причину моей сперва лишь кажущейся уверенности в явной причастности Лестрейндж к событиям, что повлекли за собой столько несчастий. Вспоминая все те сказанные почти механически цитаты ее обещаний, заученные мною наизусть ее аргументы и ругательства, я зрею в корень их начало. Их физическое проявление. Их действительное существование.
Я ненавижу ее так сильно, что собираюсь убить голыми руками, пытая и испытывая ее на протяжении долгих недель. Больше — не выдержу уже я. Меньшего же она не достойна.
Полночь. У меня сна ни в одной глазу. У меня нервная тахикардия. И навязчивые мысли.
Уже пятый час я наматываю круги по комнате, то вскакивая в скрытом внутреннем желании перемен, то падая на колени в разрывающих рыданиях.
Гарри спустился за мятой, а Фред с Роном — с кровати ко мне на пол.
Они правильно поступают, ничего не говоря.
С правильным нажимом гладят меня по спине. С правильной периодичностью переставляют пластинки с музыкой правильного — на стыке бодрости и грусти — настроения.
Но это вкупе не позволяет мне не чувствовать себя чудовищем, на которого беспощадно натравили еще более безумного зверя.
В комнату со стуком кто-то заходит, а я и внимания не обращаю — в стене по правую руку мне подмигивает скол между плинтусами.
— Дорогая, — это все же был мистер Артур. Фред отсаживается поодаль, давая отцу пройти к постели. — Я не успел отдать тебе важную вещь перед… Сами понимаете. Но сейчас это стоит твоего внимания.
— Да, хорошо, — надеюсь, что на его слова можно ответить стандартной фразой — я совсем не вслушиваюсь.
— Герм, — Фред одной рукой сжимает мои ладонь, а другую кладет на щеку, заставляя несильным нажатием повернуться к ним всем.
Рон, кажется, удивлен.
— Извините. Не думаю, что сейчас лучшее время.
Но, кажется, старшего Уизли мало что сдерживает.
— В книге, о которой мы говорили — «Истории одного создания», — затерялся листок с письмом моего старого знакомого. Он подарил мне все эти тома со своим последним обращением. Если ты не против, я зачитаю.
