I wanna see you be brave (СИ) - "nastiel" (читаем книги онлайн .txt) 📗

— Стайлз, — зовёт его Лорен. — Страх неудержимого кровотечения.

Нет. Хуже и быть не может. Я слишком хорошо знаю своего брата — он падает в обморок, когда видит, что у кого-то другого идет носом кровь. Но это был Дженим. Остаётся только надеяться на то, что Стайлз намного его сильнее.

Спустя пару минут я уже смотрю за тем, как Скотт пытается избавиться от чего-то, сковавшего его шею, словно тиски, и старательно ловит ртом воздух, но ничего не выходит. За ним идёт Эллисон. Она держится неплохо, но к концу первых пяти минут почему-то пускается в громкие рыдания (как оказалось позже, ей достался страх смерти отца). Дальше Лидия, танцующая в попытке скинуть с плеч невидимых пауков, и Юрайа, упирающийся ладонями в незримые стены.

Затем наступает очередь Стайлза. Он мужественно терпит, когда Лорен втыкает ему в шею иглу, а затем сжимает ладони в кулаки и ждёт. Кровотечение начинается с носа. Стайлз проводит пальцами над верхней губой и смотрит на свою руку. Я не могу наблюдать за симуляцией, поэтому не вижу крови, но по лицу брата понимаю, что её не так уж и много. Но это только первые тридцать секунд: затем Стайлз вдруг складывается пополам и открывает рот, и хотя из него ничего не выходит, я с лёгкостью представляю, как он захлёбывается кровью.

Неконтролируемое кровотечение. Как вообще можно успокоиться, чтобы преодолеть этот страх?

Стайлз касается подушечками пальцев кожи под своими глазами, зажимает уши, падает на колени и снова открывает рот, сплёвывая. Я слежу за ним и молюсь лишь о том, чтобы он успокоился.

И он словно слышит меня, словно чувствует, что я, его сестра, где-то рядом. Он замирает. Перестаёт сражаться. Лорен щёлкает переключателем света. Симуляция страха окончена.

Стайлз моргает быстро-быстро, оглядывается вокруг, будто бы пытается убедиться в том, что всё кончилось.

— А он хорош, — неожиданно произносит Лорен, и я никогда в жизни не испытывала такой гордости, как сейчас.

Я слишком плоха в прощаниях, особенно тайных, кода ты знаешь, что уходишь, хоть и ненадолго, а близкий человек этого знать не должен, и ты так сильно хочешь ему сказать, что будешь скучать, но не можешь, и потому лишь выдавливаешь из себя сухое: «Круто, что всё идёт так хорошо».

— Есть такое дело, — протягивает мне в ответ Стайлз и впивается зубами в котлету, наколотую на вилку.

На ужин мы предпочли один из самых высоких краёв Ямы скамейкам в общей столовой. Прихватив с собой парочку маффинов и жареную картошку с куриными котлетами, мы сидим, свесив ноги вниз, и разговариваем по душам. Последний раз мы устраивали подобный вечер откровений два с половиной года назад, когда я ещё была товаркой. У нас было своё место: корни огромного дуба с самого края садов, недалеко от общины. Мы размещались так, что со стороны входа нас не было видно, и часами напролёт занимались своими делами, читали книжки и разговаривали. Много разговаривали. В то время между нами не было абсолютно никаких секретов.

А что теперь? Когда недомолвки успели стать основой наших отношений?

— Считай, я уже полноправный лихач, — добавляет он, прожевав.

— Не говори гоп, — отмечаю я, — пока не встанешь лицом к лицу со своими страхами.

Стайлз пожимает плечами. Маленький кусок картошки слетает с его вилки вниз. Кто-то возмущённо ругается. Мы смеёмся.

— Сколько у тебя страхов? — интересуется Стайлз.

— Восемь, — честно отвечаю я. Конечно, мне бы хотелось, чтобы брат считал меня бесстрашным героем, но реальность диктует свои правила и заставляет меня замирать от страха при виде мохнатых паучьих тел.

— Как думаешь, сколько их у меня?

Я пожимаю плечами.

— Никогда не знаешь точно… А сам как чувствуешь?

Стайлз суёт в рот большой кусок котлеты и что-то считает, загибая пальцы.

— Надеюсь, что не больше пятнадцати, — заключает в итоге он. — А иначе я сгорю со стыда прежде, чем меня выгонят из фракции.

Я смеюсь, но это получается у меня с оттенком горечи, и я боюсь, что Стайлз всё понял. Но он молча ковыряется вилкой в своей тарелке — либо просто не замечает, либо слишком умнём для того, чтобы что-то сказать.

Мой Дженим и мой Стайлз — я больше их не различаю. Мой брат объединил в себе лучшее из двух миров: ум и силу, отвагу и безрассудство.

— Знаешь, я решил сделать ещё одну татуировку, — вдруг задумчиво произносит он, глядя куда-то перед собой. — Знак Товарищества — дерево в круге. Какая-то часть меня всё ещё тяготит к излишней доброте и получению наслаждения буквально от всего вокруг, даже несмотря на то, что самого меня это бесит.

Я знаю, о чём говорит Стайлз. Улыбаюсь и киваю, отставляю свой поднос и тянусь к брату, чтобы обнять его за плечи.

— Что? — бурчит он.

— Это очень мило, — отвечаю я.

Стайлз прыскает. Оставить его будет тяжелее, чем я думала.

План слеплен на скорую руку, а потому непродуман и слишком опасен для воплощения в жизнь. Четыре вставляет пистолет в мою руку, словно я какая-то маленькая девочка. Ему не хватает только спросить, поела ли я и сделала ли уроки, чтобы окончательно сойти за моего папочку. Мы стоим в одном из закутков Ямы, куда редко кто ходит. Даже если предположить, что Эрику и Максу удаётся контролировать нас с помощью круглосуточного наблюдения, то здесь им точно не хватит мозгов установить какую-нибудь камеру.

— Ты помнишь свою главную задачу? — интересуется Четыре.

Я прячу пистолет за ремнём штанов и прикрываю его длинным чёрным свитером. Четыре хмурит брови и смотрит на меня слишком взволновано, отчего я начинаю думать, что это действительно плохая идея.

— Помню. Но и ты не забывай об обещании, которое дал.

Четыре кивает и протягивает мне пару ножей. Я сую их в сапоги. Ещё один пистолет уже приклеен к моей спине. Я чувствую его с каждым своим движением.

— Со Стайлзом всё будет в порядке, — Четыре понижает голос. — Он и без моей помощи сможет себя защитить.

С этим сложно поспорить, но я всё равно чувствую себя так, словно предаю его, своего младшего братишку, своего Дженима. Мне приходится уходить, не попрощавшись. Но в этом и состоит смысл нашего плана: я убегаю, словно крыса с тонущего корабля — именно это Четыре скажет всем и каждому, кто спросит. Они будут думать, что у меня случился нервный срыв — здесь Четыре должен будет постараться, потому что мало кто из тех, кто знает меня хорошо, будет способен поверить в подобную чушь. Особенно Стайлз. И Дерек. Я с лёгкостью могу представить, как второй с презрением в глазах смотрит на Четыре и качает головой, а затем идёт в тренировочный зал и бьёт грушу до тех пор, пока не сбивает руки в кровь. Он будет ненавидеть меня за то, что ушла без него, и Четыре за то, что отпустил.

— Я постараюсь управиться за два дня, — шепчу я. — Приведу всех, до кого смогу достучаться. Главное, не забудьте с Зиком и остальными подготовить оружие.

Четыре кивает. Я должна буду доставить домой всех лихачей, которые в свои шестнадцать выбрали другую фракцию, потому что они единственные, кто может держать в руках оружие и пользоваться им по назначению.

— Главное, сама возвращайся живой, — поправляет Четыре.

Я киваю. Отсюда до той лазейки, через которую я планировала попасть на поезд, два поворота и один короткий коридор. Четыре мнётся на месте, а затем врезается в меня всем телом, обнимая. Я обхватываю руками его корпус. Он него пахнет металлом, потом и ещё чем-то сладковатым.

— Если люди придут без меня … — начинаю я, но Четыре тут же меня перебивает:

— Джессика.

— Нет, Тобиас, послушай. Если люди придут без меня, скажи Стайлзу, что я горжусь им.

— Он это и без тебя знает.

— Да, но я хочу, чтобы он не забывал об этом даже после моей смерти.

— Ладно, — выдыхает Четыре.

Мы отстраняемся друг от друга, но одна ладонь Четыре всё ещё продолжает покоиться на моём плече.

— Будь осторожен, — произношу я.

— Ты тоже, — отвечает он.