Искупление (СИ) - "LoudSilence" (книги без регистрации полные версии .txt, .fb2) 📗
— Неадекватное состояние девушки может привести нас в заблуждение, — констатирует тот. — Ее сильное эмоциональное потрясение могло исказить любой из отрывков воспоминания о той ночи, и даже на них мы не сможем полагаться в полно мере. Ко всему прочему, какое-то время мисс Грейнджер была без сознания, и в силу этого… Понимаете сами.
— Тем не менее мисс Гермиону я знаю не понаслышке, господа. Поверьте, я отдаю отчет, о ком говорю. Давайте дадим ей шанс выздоровления и временного спокойствия и продолжим искать свидетелей. В конце концов, она не убежит, — заключает Кингсли, отыскивая глазами Гарри Поттера. Мужчина невесомо кивает в его сторону, продолжая: — И с эмоциональным потрясением мисс Грейнджер, я полагаю, лучше справятся ее близкие, а не все мы.
Джонси громко цокает языком, закуривая сигару в кабинете Министра. В густом облаке выдыхаемого дыма сквозит ее нервозностью, отчего Гарри кривится и отворачивается, а после и вовсе отходит от женщины на несколько шагов вперед.
Подобные советы по делу Гермионы собирались ранее каждые две недели, но в последнее время участились: Кингсли по секрету сообщил Поттеру, что имеет некоторые подозрения касательно отдельных работников Министерства, поэтому совместно с особо приближенными лицам активно разрабатывает план по их рассекречиванию. И как бы то ни было тяжело, бедная Гермиона вплетена в эти козни ядовитой леской крепче, чем кто бы то ни было.
— Девочка оказалась важным звеном, Гарри. Я искренен не верю в ее виновность, но судьба распорядилась так, что это нас шанс навести порядок.
— Мистер Кингсли, нам всем очень важна ваша поддержка, но… — герой войны нервно, и оттого неосознанно, поправляет очки через каждые пять слов, пытаясь сформулировать свои мысли в их уважительную форму, — речь все-таки идет о моем ближайшем друге! Человеке, который помог победить Темного Лорда, пройдя десятки испытаний… И сейчас она снова проходит через адские муки по прихоти…
— Я вас понимаю, Гарри, — мужчина обрывает Поттера мягко, вкладывая его ладонь в свои.
— Однако это не ее вина. Не ваша. И даже не наша. Если подозрения моих союзников оправдаются, мы сможем разом избавиться от частично сбежавших Пожирателей смерти. В том числе, ее матери. Беллатрисы Лестрейндж.
***
Когда мои веки распахнулись, я ожидала увидеть все что угодно, но никак не стену теплого горчичного цвета с колдографиями веселящихся Уизли. На многих из них я заметила юную версию себя: она то хмуро стояла, скрестив руки на груди, вновь чем-то недовольная; то читала книги на заднем фоне, увлеченно перелистывая огромные страницы; то весело обнимала своих друзей — когда-то это были мои любимые фото. Когда-то и место, в котором я оказалось сейчас, было моей комнатой в этом огромном доме, совместными усилиями ставшим еще краше после всего пережитого.
К слову, я тоже пережила. Пережила не только войну, но и дни, отмеченные моим глупым желанием умереть. День, когда я забыла обо всем и обо всех кроме себя. Чертова эгоистка.
Она тоже была эгоисткой, когда дело не касалось Темного Лорда.
Я тяжело вздыхаю, бросая мимолетный взгляд на руки. Недавние шрамы на них едва видны — вероятно, надо мной хорошенько потрудились колдомедики. Перед глазами так и стоит эта отвратительная картина восполнения крови в моем онемевшем теле, запястья, омерзительно рассеченные, силуэты, знакомые до беспамятства, и неизвестная мне женщина, имя которой — Изабелла.
Когда я попыталась встать с мягкой постели — Молли всегда помнила, что я предпочитаю спать под тем самым пледом цвета корицы, который когда-то был ею же и подарен, — что-то теплое и тяжелое резко оторвалось от моих колен и с характерным звуком упало на пол.
— Живоглот… — хриплю я не своим голосом, несмело поглаживая животное по мягкому брюху. — Столько времени я о тебе не вспоминала, — он мурлыкает что-то свое, ничуть не обижаясь, — это я понимаю по той неистовой ласке, с которой он трется о мою руку, ни на миг не прекращая издавать звуки неимоверного удовольствия. — Мне бы твое спокойствие, знаешь.
Я замечаю, что говорю тише, чем когда-либо не только из-за бессилия. Мои связки, кажется, разорвутся прямо сейчас, высушенные и изможденные будто бы безостановочным криком.
— Помогите им! Спасите их, а не меня!
Я резко отдергиваю руку от животного, хватаясь за голову. Приходится переждать несколько мгновений, положа локти на колени и согнувшись в три погибели, только бы не разорваться истошным воем. Не снова. Эта боль поможет мне бороться или окончательно сведет в могилу.
И сейчас я хочу сделать ставку на первый вариант.
Теперь я как никогда понимаю фразу, которую так часто произносили на войне те, чей уход мне удавалось застать: — Умирая, больше всего хочешь вернуться к жизни.
Я открываю полные слез глаза через несколько минут, если счет времени все еще мне подвластен. Дверь в комнату приоткрыта, и через нее просачивается легкий желтоватый свет из коридора. В доме тихо — никто, как это бывает обычно, не смеется. Никто не взрывает свои изобретения. Никто не разговаривает на тон громче, чтобы его услышали в соседней комнате.
Весь дом скорбит со мной в своем неведении.
Я замечаю, что рабочее место убрано в лучших традициях, а книги аккуратно сложены в трех стеллажах. Тяжелые шторы бурого цвета закрывают беззвездное ночное небо. Я никогда не любила слезливые истории, но почему-то сейчас вспоминаю: «И эти звезды погасли вместе с ними. Со всей любовью. И всем неразрывно связывающим их счастьем».
Вытираю непрошенные слезы с щек и медленно поднимаюсь с кровати, понимая, что прийти в себя в любом случае будет очень сложно. Пока мои туго натянутые нервы не вернутся в прежнее состояние, пока я сама не научусь думать о чем-то, что не будет заканчиваться бесполезным «никогда и незачем».
И когда я уже научусь полноценно жить без чувства невыполненного долга, желания мести и всеобщего забвения.
Больше не обращая внимания на обстановку моего временного жилища, я натягиваю на себя плед, скрывая от чужих глаз все «узоры» своего истощенного и покалеченного организма. Еще раз вытираю щеки и хлюпаю носом для полного удостоверения, что никто не оценит мою гримасу жалостью, если попадется на пути.
Выхожу из комнаты, стараясь прикрыть дверь как можно тише, но она отчаянно скрипит, словно душа, требующая помощи, выдавая меня с потрохами. Снизу что-то с глухим звуком падает на пол. Если учесть, что Живоглот убежал в другую сторону, встреч мне все же не избежать. Только сейчас начинаю ощущать холод половиц на босых ногах. Скрипят, пока я спускаюсь по ступеням, щурясь от непривычно яркого освещения, бьющего по моих и без того уставшим глазам.
— Проснулась, деточка! — доносится голос Молли откуда-то из гостиной.
Когда я появляюсь на виду, ко мне обращаются шесть заинтересованных взглядов, отчего я ежусь и облокачиваюсь о менее освещенную стену. Прячу глаза. Перед этими людьми так стыдно за все свои прегрешения.
Однако женщина берет все в свои руки, наспех поднимаясь с места: — Милая, ты всегда можешь позвать меня прямо из комнаты, если не хочешь никуда спускаться! Проходи сюда, дорогая, сейчас я налью тебе любимый ягодный чай! Хочешь пирог или все же поужинать человеческой едой?..
В это время Джинни подносит мне теплые тапочки и хочет самостоятельно надеть их на мои ноги, которые я потираю друг о друга почти неосознанно. Я успеваю лишь отскочить, чувствуя ее руки на своих щиколотках, и проговариваю неловкое «я могу сама».
— Миссис Молли, я не откажусь… просто от чая. Спасибо вам, — бормочу осипшим голосом и наконец отрываю глаза от пола. Гарри старательно светится от счастья, приглашая меня сесть рядом, убрав подушку с соседнего места на огромном диване. В ту же секунду туда запрыгивает Живоглот, и со всех углов комнаты доносятся легкие смешки. Я присаживаюсь на полу возле камина, не разделяя всеобщего веселья. Чувствую себя не в своей тарелке. Джордж сидит ближе всех, поэтому передает мне глубокую чашку чая от Молли, одобрительно улыбнувшись.
