Победивший платит (СИ) - "Жоржетта" (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Правда, и обязанности верить мне хоть на грош у них тоже нет. Как ни прискорбно.
Ладно. Пересилить барраярскую бюрократическую машину, если ее колеса закрутятся в противоположном моим потугам направлении, задача малореальная, но с чего мне рассчитывать на худший вариант?
Проще всего, конечно, было бы написать письмо, но я практически уверен, что, анонимное или нет, оно полетит в мусорную корзину или упокоится в архиве. Строчки на бумаге не обладают собственным красноречием, по крайней мере, в моем исполнении, а осторожность, неизбежно истрактованная как трусость, окончательно дискредитирует любое мое заявление. Если кого-то мои соотечественники ненавидят сильнее, чем изменников, так это трусов. Наследие военных лет. Значит, придется позвонить лично, и если удача будет ко мне особенно благосклонна, звонком дело и окончится.
Звонить с домашнего номера у меня рука не поднимается. Хотя найти меня, окажись такое желание, не слишком сложно - Рау же сумел? - но допускать неизбежный риск - это одно, а быть чересчур беспечным - совсем другое дело. Мне не нужен скорый визит службы безопасности в мою каморку. Вот поэтому я сижу в мелком станционном кафе за столиком с коммом, цежу остывший кофе и тяну время.
А ведь это и вправду смахивает на трусость?
В консульстве в ответ на мой звонок снимает трубку не ухоженная секретарша, а здоровенный сержант малопримечательной внешности, наверняка из подчиненных того же Форсуассона. Цепкий взгляд, которым он меня окидывает, под эту гипотезу вполне подходит. Однако приветствует он меня вежливо, назвавшись по всем правилам, и добавляет стандартное, слабо сочетающееся с суровым военным обликом:
- Чем могу помочь?
- Моя фамилия Форберг, - представляюсь по возможности лаконично. Первый слог фамилии должен говорить сам за себя и рекомендовать меня положительно, если, конечно, мой снимок не вывешен на общее обозрение всех СБшников с пометкой "разыскивается и опасен". - Мне необходимо связаться по служебному вопросу с лейтенантом Форсуассоном, - и, осененный запоздалой мыслью, быстро добавляю: - а если он недоступен - с кем-то из офицеров его подразделения.
Вероятно, после случившегося в консульстве Форсуассон спит не более четырех часов в сутки, носится как угорелый, крайне зол и очень, очень занят. А дожидаться, пока у него выдастся свободная минутка, мне не с руки.
- По служебному? - явно насторожившись, переспрашивает бдительный сержант. - Оставайтесь на линии, сэр, минуту.
Он скашивает глаза куда-то в сторону, очевидно, разворачивая над комм-пультом новые окна. Тут картинка ненадолго сменяется мешаниной цветных пятен под монотонную музыку, пока секретарь в форме выясняет, насколько свободно его начальство и вообще, на месте ли оно.
Увы, счастливый билетик мне не выпал.
- Сожалею, сейчас я не могу вас с ним соединить, - объясняет он мне минуту спустя. - Вы можете посвятить в суть вопроса меня, если вы говорите по защищенной линии.
М-да, это и вправду проблема. Определить, откуда именно я звоню, сержанту не составит труда, а намеренно нарушить процедуру безопасности с самого начала - значит растратить тот минимальный кредит доверия, на который я хоть как-то могу рассчитывать, и подать свое сообщение как откровенную провокацию.
- У меня есть информация о случившемся на днях инциденте и его виновнике, - объясняю я общими словами, стараясь не использовать в предложении ни одного ключевого термина. Если этот разговор и пишется, прослушавший его не сумеет вычленить никакой полезной информации из потока умело выстроенной канцелярщины типа: - Я готов ее изложить любому обладающему полномочиями офицеру консульской службы безопасности, имеющему время меня выслушать.
- Вам лучше приехать сюда, сэр, - непреклонно заявляет сержант. - Разговор по незащищенной линии нарушает информационную безопасность, а к вашему приезду кто-то из офицеров непременно освободится, и вы сможете доложить ему.
Доложить, вот как. Похоже, сержант обманывается на мой счет, считая меня одним из здешних агентов. Впрочем, у тех не было бы нужды звонить в консульство с публичного комма, домашнего или автомата, и разговаривать с секретарем?
Черт! Я вдруг подмечаю, что все мои мысленные комментарии можно было бы завершать большим вопросительным знаком. Ненавижу неуверенность. И неопределенность. И необходимость просить вместо простой и ясной цепочки командования. И цетагандийцев, мнимых или настоящих, от которых у меня вечно столько проблем...
- Диктуйте адрес, - подчиняюсь я с мысленным вздохом.
Есть одна тонкость, кстати. Консульство - безусловно, барраярская территория, подпадающая под право экстерриториальности и все такое. Я начинаю лихорадочно вспоминать, как именно звучал мой приговор и какие кары мне положены, ступи я вновь на барраярскую землю. Не расстрел, часом? А, нет. Немудрено перепутать формулировки двухразных приговоров о выдворении меня за границы империи. Двух разных империй, точнее. Барраярский суд был милосерднее цетагандийского, если можно так выразиться: мне запретили возвращаться, но не более того. Надо на будущее помнить об этом тонком различии и не заглядывать ни под каким видом на огонек к цетским дипломатам.
Сержант четко и ясно объясняет мне, как добраться до места шарокаром, лифтами и пешком, и обещает, что пропуск будет выписан немедля на имя - "прошу Вас сообщить ваши полные данные, имя и звание, сэр, и указать, к какому часу вас ждать".
Значит, фамилия "Форберг" не роздана всем местным СБшникам в качестве ориентировки. Повезло еще, что на секретарском дежурстве сегодня не тот сержант, что держал меня с заломленной за спиною рукой, пока его командир обыскивал мои карманы в общественном туалете. Сообщив, что прибуду через час и получив подтверждение, я с облегчением заканчиваю разговор.
На дорогу мне столько времени не нужно, но добрых полчаса я трачу на то, чтобы зафиксировать письменно все, что я считаю необходимым сообщить. Написанное пером, в отличие от сказанного, не так легко пропустить мимо ушей, исказить или перепутать, да и проще приобщить к делу, если на то пошло. Дольше всего я раздумываю, ставить ли получателей моего импровизированного рапорта в известность о персоне Рау и моем с ним знакомстве, но подобное умолчание выглядит в рассказе дырой размером с добрый П-В туннель, и имя гем-майора ложится на бумагу вместе со всем остальным. Разве что без уточнений, где и как тот провел ночь накануне покушения.
***
Полотнище красно-синего флага над входом в помещения барраярского консульства туго натянуто; лучше так, чем уныло свисать в вечном станционном безветрии. В остальном все неотличимо от какого-нибудь местного банка: у рамок безопасности стоит суровая охрана, которая выдает мне карточку в обмен на отпечаток ладони, за ними зал для приема посетителей с отдельными дверьми, часть из которых помечена "Проход воспрещен. Только для персонала". Только нет симпатичных девушек за стойкой, на их месте дежурит очередной капрал. Он берет мой пропуск и меряет меня тяжелым взглядом, далеким от любого радушия:
- Налево, четвертый кабинет. Вас ожидают.
Судя по тону, как минимум с наручниками... Хм. Одергиваю себя: чувство юмора сейчас не слишком уместно.
На знакомом лице сидящего за столом лейтенанта недоумение смешано с нечаянной злой радостью.
- Здравствуйте-здравствуте, Форберг, - констатирует он, - а вы наглый тип, раз осмелились сюда явиться. Что ж, слушаю. Надеюсь, излишне напоминать вам об ответственности за преднамеренную ложь?
"И я рад вас видеть", фыркаю мысленно; предыдущее самовнушение не помогло. Интересно, черный юмор - признак расшалившихся нервов?
- Я узнал о происшедшем в консульстве из новостей, - сухо поясняю. - Если заснятое журналистами тело в цетагандийской одежде и гриме и есть нападавший, у меня есть основания полагать, что этот цет - фальшивый.
