Искупление (СИ) - "LoudSilence" (книги без регистрации полные версии .txt, .fb2) 📗
— Чего ты не хочешь? — он в последнее время часто хмурит брови, что меня сильно раздражает.
— Не хмурься, — скандирую быстрее, чем он успевает закончить предложение.
На секунду его словно окатывает водой. Он хмурится еще сильнее, в потом напрочь стирает эту чертову морщинку на лбу, освещая мою душу светом лазурных глаз.
— Так тебе идет больше, — отрешенно продолжаю сиплым голосом, не стесняясь ни его, ни своих скудных проявлений чувств, которые обрушатся на парня с минуты на минуту.
Сложно стесняться себя, когда ты съедаем собственной ненавистью.
— Это так иронично — ты стоишь на моем пути с самого первого курса. С первой шутки, дня рождения, Рождества… Первого поцелуя. Ты помнишь, что мой первый поцелуй был отдан тебе, Фред Уизли?
Он удивлен и растерян. Мне приятно наблюдать за тем, как его руки, укутанные в холодный зеленый, расправляются вдоль туловища, больше не пытаясь меня схватить.
— Погоди. Ты что, был настолько пьян, что даже не вспомнил об этом? — в моем голосе только досада. Внутри уже ничего не стягивает в узел — нечему. Поэтому я также продолжаю лить накопленные в бесконечности ожидания слова-слезы на его голову. Сейчас можно.
Освободи меня, Фред.
Отпусти мои грехи.
Не успеваю я начать тираду, как он срывается с места и захватывает меня в свои жаркие объятия, от которых почему-то пахнет сожалением с долей приторной романтики.
— Я был настолько счастлив, что посчитал это сном.
Мы молчим. Я не могу вымолвить и слова от накатившего необычного чувства — будто тебе на шею повесили петлю, связанную из неожиданной ненависти и безупречного восторга.
Не трогай меня, Фред, отпусти. Я уже не один раз повторяла, что ты испачкаешься.
— Я грязная, Фред, — шепчу не в силах обнять его в ответ. А ему этого и не нужно, судя по всему.
— От тебя отлично пахнет, Герм, — он смеется, не зная, что над такими вещами смеяться нельзя.
— Я не об этом, — давлю ком в горле, слегка отталкивая Фредерика от себя. — Не прикасайся к убийце — мне кажется, это смертельно.
— Дурочка! — он сплетает наши пальцы, а я все так же без осмысления происходящего буравлю его грудь, не понимая, к чему свести разговор. — Посмотри на меня, Герм, — он мягко касается моего подбородка, вздергивая его вверх, чтобы слиться взглядами в одном визуальном танце. — Тебя подставили, помни об этом! И мы обязательно доберемся до правды — гарантирую! — он полон счастья.
Будто бы я вернулась. Или погибла.
Будто бы нам суждено быть вместе. Или вечно порознь.
Я запуталась.
Он тоже запутался, смотря на меня так безупречно любвеобильно. Это ведь тот самый взгляд, да?
Черт.
Мороз пробирается по коже, когда осознаю, где нахожусь и с кем разговариваю, а главное — о чем.
Я был настолько счастлив, что посчитал это сном.
Сейчас настало время моего сна, поэтому не отвлекай от пробуждения, солнце моего прошлого рассвета. В этих сумерках ты обезоружен.
— Я лишь хочу тебе сказать, что… Нет. Нет, я больше ничего не хочу сказать, — недовольна собой. Своей глупостью, решительной нерешительностью и безумными мыслями в этой когда-то светлой голове.
Я делаю шаг навстречу Фреду, ощущая его губы на своих. Прижимаюсь сильнее, и он сминает их своими. Вокруг витает запах шоколада и — почему-то — тюльпанов, хотя на дворе поздняя осень.
Его руки обвивают мою талию, и рыжее безумие, в руках которого я невероятно дрожу, сильнее осинового листа, недоуменно отстраняется и испуганно вытирает мои слезы с щек.
— Прости меня, Фредерик. Это пройдет, — проговариваю быстро, чтобы успеть к назначенному судьбой часу. На циферблате уже почти 3:30 дня — время суток мне не принципиально, когда минутные стрелки впиваются ядовитыми шипами в тело, охваченное судорогой. — Фредерик, Фред, Фредди? — начинаю истерично смеяться — почему-то так смешно от всего происходящего. — Я любила тебя. Точно говорю, что любила. До 3:45, которые где-то в будущем, то есть… Я имею в виду, что… Черт возьми! — отскакиваю назад, замечая подсматривающую белокурую макушку в дверном проеме.
— Гермиона… Давай подышим свежим воздухом? — он медленно, но достаточно уверенно наступает, но мой грациозный побег — лучшее из всех врожденных задатков.
— Прости, прости! Я… Давай после! Мне нужно успокоиться, — на деле я успокаиваю его. Или морочу голову. Или влюбляюсь еще сильнее. Или влюбляю.
А он меня любил?
Я был настолько счастлив, что посчитал это сном.
Наверное, нет. Я сегодня противоречива. Я сегодня себе не верю. Странный сон — забыть, забыть, забыть.
Оставляю его одного и пробегаюсь по лестнице наверх, остановившись на последней ступеньке. Триста сорок пятая вместе с остальными. Глотаю таблетку — слишком безвкусную для имитации реальности.
«Это семейное — имитировать реальность, Гермиона, и строить свои иллюзии из пепла. Ты скоро научишься», — звенит в голове чужое подобие наставления. Вздрагиваю. На руке зачесался шрам, оставленный ею.
— И еще! Я совсем забыла, — кричу через плечо почти с уверенностью, что не плачу, — ты хороший брат, Фред. А также человек и парень. И хотя маленькой Грейнджер так сильно не повезло найти в тебе идеал, оставайся самым потрясающим в этом чертовом мире.
Это будет дань уважения мне. Моим губам, моей талии, моему сердцу. Всему тому, что к тебе когда-то прикоснулось.
Среди комнат я ищу свою бывшую — для старост. МакГонагалл будет искать замену с камнем на сердце, когда вода, выливающаяся из ванны потоком кипятка, начнет протекать в комнаты ниже.
«Сначала ты познаешь боль, девочка. Потом пытаешься ее изгнать. Все просто до одури», — смех усиливается по мере того как я приближаюсь к ванной.
Не запираюсь — изолируюсь. Не бегу от посторонних звуков в своей голове — лишаю других возможности слышать то, с каким остервенением буду молчать.
Оставшись в нижнем белье, я не верю своим глазам — отражение рисует худощавое чудовище, усыпанное лепестками шрамов, один из которых — венец и совершенство. Ее подарок. Ценный и незабываемый.
Как ты мог целовать это?!
Я наблюдаю — будто со стороны, — как веснушчатое лицо искажает дьявольская ухмылка. Телом овладевает гнев — как это все могло произойти?
«Вини не меня, а себя», — хочу избавиться от этого шепота в мою темноту. Я устала, дайте свободу.
Я выкручиваю краны на максимум, наслаждаясь звуками, с которыми поток воды наполняет белоснежную керамическую колбу. Туда будут погребены остатки моего страха. Моя ненависть. Мой фатум заберет меня с ними, и я смогу уже собрать части головоломки вместе.
«Решишь это уравнение — умрешь, останешься в неведении — попадешь в место для плохих девочек. Где в свое время, знаешь, меня почитали. Ну же, выкажи и ты немного уважения мамочке».
Я разгадала эту тайну ровно наполовину и останавливаюсь на полуслове-полувздохе. Ты не получишь больше мои страдания, ты не достойна будешь моей ненависти.
Дьявольское создание, мерзкая гадюка. Я вижу ее глаза в своем же отражении, я готова сломать свой же нос, очерчивая изгибы ее лица. Я дитя тьмы, погубившее самое светлое, что было в этом мире.
Отчаянно смотрю на запястья, вспоминая на месте тонких обхватов тиски, в которые была заключена, словно невольный зверь. Выпусти меня на волю. Такую смерть я презираю.
«Осталась одна, да? Попробуй на вкус мою жизнь, дорогуша. Это кровное, я знаю. Знаю, что ты тоже не любишь предсказания, как и я в свое время, но это — веление судьбы и твое наказание за мои грехи».
Замолчи!
Я кулаком разбиваю зеркало и глохну от взрывного крика, исходящего из самого нутра. В разбитом калейдоскопе — то, кем я стала из-за нее. Чудовище, достойное смерти, потому что это крайняя точка моего отчаяния. Призраки моего страшного прошлого настигают, точа ножи.
Я боюсь. Боюсь больше, чем когда-либо. И смерть по сравнению с этим страхом — нисходящее благо. Я понимаю, что все зависит от меня, когда касаюсь кожи заостренным осколком разбитого зеркала. Кричу громче, когда вонзаю его в руку, ведя к внутреннему изгибу локтя — рана длинная и глубокая, чтоб наверняка страдать не так долго, как я страдала до этого.
