Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
– Шахтера, – уже миролюбиво поправляю я.
– Пит.
– Китнисс. Как ты здесь вообще оказался? Разве тебя с братьями не держат в «золотой клетке» на привязи?
Пит удрученно усмехается, касаясь руками разбитой губы.
– Говоришь «золотая клетка»? К сожалению, нет. Я сбежал.
Меня будто кипятком облили, я отскакиваю от него. Сбежать из дома? Бросить всю свою семью и вот так просто уйти в незнакомый лес? Нарваться на миротворцев и быть исполосованным их плетьми за детскую шалость? Уйти оттуда, где есть пропитание: вкусный пышный хлеб, добыча, которую приносят в пекарню за сдобные булки, деньги и ягоды, добытые на черном рынке?
– Ты сумасшедший! Сунуться в лес, в котором ничего не знаешь, очень глупо! Все вы мальчишки глупые!
– Все вы девчонки зазнайки, – но он тут же улыбается. – Но ты почему-то не такая…
– У тебя руки раздуло. Где ты бродил? – пытаясь не слушать его глупое бормотание, говорю я.
– У озера, – он бессознательно чешет покрытые сукровицей ладони. – Там были дикие ягоды, но я не стал их есть, хотя и был очень голоден. Рядом росла трава, в которую я упал…
– Ты и в траву свалился?
Парень смущенно отводит глаза, а я едва не прыскаю от смеха – медведь и то бы вел себя тише.
– Я бродил по лесу, а потом, когда жара стала невыносимой, попытался найти воду. Нашел. – На щеках у него появляется румянец, а на лбу виднеются хмурящиеся складки. – Я слетел с обрыва прямо в озеро.
Я не выдерживаю. Меня сворачивает пополам, а внутри разрождается дикий хохот. К глазам подкатывают слезинки, вызванные непрерывным смехом над этим неумелым нелепым мальчишкой. Так просто сознаваться в своих неудачах мне порой было бы не по силам, а он вот так просто рассказывает об этом совершенно незнакомому человеку.
Когда смех наконец-то отступает, и я могу дышать ровно, я вскидываю на мальчугана беглый взгляд, боясь, что он обиделся и скрылся в лесной чаще. Но нет – вот он стоит передо мной, слегка разинув рот; из взгляда пропало былое смятение, на смену которому пришло восхищение.
Теперь уже мне приходилось рассматривать ковер из еловых игл.
– Тебе стоит промыть рану, иначе она может загноиться, – резко отрезаю я.
Слова не расходятся у меня с делом, и потому я тут же устремляюсь к возвышающемуся над озером холмику. Мне хотелось бы, чтобы мальчишка пропал так же быстро, как появился, но хруст от его неумелого хождения по земному настилу расходился на многие километры в округ. Я мысленно унимала желание выразить свое недовольство, но когда он в очередной раз оступился, и его нога застряла в ссохшемся бревне, я не выдерживаю и резко выдергиваю из «ловушки», схватив за руку.
– Ты можешь идти чуточку тише?
– Эй, не забывай, кто здесь дочка охотника, а кто сын пекаря! – возмущается Пит.
– Сын пекаря мог бы оставаться дома и почивать на лаврах.
– Дочка охотника могла бы быть повежливее и не говорить о «лаврах», не зная о моей настоящей жизни!
Я умолкаю, и в первые за долгие годы жизни мне становится по-настоящему стыдно: он прав. Я понятия не имела, как он живет. В школе он часто отсиживался на самых последних партах, что-то рисуя; в Шлаке бродил вместе с братьями; в пекарне помогал отцу. Но во всем этом он был частью чего-то, а не самостоятельной личностью: в школе сливался со всей остальной серой массой, на фоне братьев выглядел понурым, а в пекарне исполнял роль собачки на побегушках.
Неожиданно я вспомнила, что Пит постоянно ходил в стеганных рубашках с длинным рукавом. Даже летом, когда все остальные дети Шлака обходились вообще без них, он оставался неизменным своему «стилю».
Я оборачиваюсь к нему и замечаю, что руки его покрыты темно-сизыми свежими синяками. Будь им хоть неделя, они бы стали бледно-зеленого или желтого цвета, но сейчас же выглядели так, будто отметинам нет и дня. Они, как семафор, выглядывали из-под серой рубашонки, наверняка оставшейся после старшего брата.
– Кто тебя так? – указывая на синяки, спрашиваю я.
Пит проследил за моим взглядом и тут же спрятал свои «ярлыки» под рукавами.
– Упал.
– Если хочешь, чтобы я помогла тебе, – отвечай честно.
Он вздыхает и продолжает следовать за мной, но уже наравне.
– Я ослушался, так часто бывает. Ведь маленькие дети – глупые и нередко плюют на родительские комментарии, – говорит он.
– Но ты не ребенок – тебе десять лет, – возражаю я.
– Я хотел сделать матери сюрприз: испечь свой собственный первый торт и украсить его так, как она любит: цветами азалий, роз, а если бы на этот раз вышло, то и орхидей, но, видимо, это была плохая идея…
– Почему?
– Маме он не понравился сразу. Возможно, я слегка переборщил с ингредиентами, поэтому использовал больше нормы, дозволенной ею, – он вновь вздыхает, – Я расстроил её, а она занервничала и ударила меня…
– Ударила? Пит, ты весь синий, на тебе живого места нет.
Он горько усмехается и смотрит на меня пронзительным долгим взглядом, от которого мне становится неловко.
– Мой отец никогда не бил меня, хотя часто я давала для этого повод. Видимо, он знает мой характер, а возможно, и уважает его. Попробуй быть сильнее, чем ты есть.
– Сильнее, чем ты есть… – эхом отзывается Пит.
К тому времени мы уже дошли до холма, у подножия которого расположилось серебренная гладь озера. Я вновь и вновь восхищаюсь им, и, напрочь забыв о своем неуклюжем спутнике, спускаюсь вниз. У самого холма растет тлен-трава, наверняка именно она вызвала у мальчишки сильнейший зуд и отечность. Я помню, как к маме часто приходили больные именно с такими симптомами.
– Я знаю, как помочь тебе, – оборачиваюсь я к своему напарнику.
Он в этот момент спускался по склону. Видимо, ему не хотелось упасть лицом в грязь и потому, как многие мальчишки в школе, шел с самым невозмутимым выражением лица. Я вновь едва не прыснула от смеха и сделала вид, что подавилась. В тот же момент ноги парня скользнули по шероховатой поверхности валуна, и он кубарем полетел вниз.
Теперь уж было не до шуток: от такого падения запросто можно было свернуть себе шею.
– С тобой все в порядке? – подбегая к Питу, спрашиваю я. – Ты слышишь меня? Ну, чего ты молчишь?
Мне страшно. Мальчишка лежит лицом вниз, руки вытянуты по швам, ноги подогнуты к животу.
– Ну же, Пит!
Парень не двигается.
– Пит!!!
***
– Китнисс, – кто-то заботливо гладит меня по ладошке, согревая онемевшие пальцы.
Просыпаться посреди своей комнаты с полным отсутствием всяких идей на тему «как я здесь оказалась», вошло у меня в привычку – я больше не удивляюсь. Сон с участием Пита-мальчишки отходит на второй план, и я погружаюсь в реальность, как аквалангист-недоучка: восприняв окружающий подводный мир как нечто отчужденное.
Надо мной склонился уставший ментор. В глазах плясали радостные огоньки: несомненно, он рад меня видеть.
– Китнисс, – вновь повторяет он мое имя. – Как ты себя чувствуешь?
Я прислушалась к внутренним ощущениям.
– Будто бы меня раздавил планолет, – я потянулась к вискам, попутно ощупывая шею.
Едва я дотронулась до кадыка, как резкая боль заставила меня одернуть руку.
– Что это? – пугливо шепчу я.
– Китнисс, мне так жаль. Знала бы ты, как мне стыдно за то, что я сделал…
– Пит? – одними губами спрашиваю я.
Ментор недовольно отпускает мою руку и, помедлив, кивает.
События тех страшных минут, проведенных вместе с Питом… переродком, заставляют меня охнуть и почувствовать жуткую боль в гортани.
К счастью (если это, конечно, можно назвать счастьем), меня накрывает дикая волна обиды.
– Как ты мог, Хеймитч? – я стараюсь говорить как можно тише, дабы не пробудить боль вновь. – Он ведь не поправился – и ты это знал!
– Китнисс, он собирался отправиться в Капитолий! Если бы приступ овладел им прямо на глазах у тысячи людей, ты можешь себе представить, сколько бы это вызвало ненужных вопросов?
– Это было…
Хеймитч кивает.
