Каллгира. Дорога праха (СИ) - Рут Хартц (книги онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗

Его девочка безрассудно хватается за оружие и сносит все удары. Его девочка не следит за языком и отвечает за свои слова. Его девочка бесстрашна и несгибаема... И его девочку сломило всё то, во что он её втянул.

— Единственный способ быть с тобой, — через несколько долгих секунд заговорила Казимира ровно и спокойно, почти отстранённо, — это отказаться от всего. И от пути назад отказаться.

Её рука нашла его пальцы, не сжала, только скользнула по ладони, очерчивая костяшки.

— До чего проще было бы тебя не любить.

* * *

Через три издевательски долгих и пустых дня они выступили на юг.

Наконец, сокращался список врагов Валлета. Остатки войск Гивата разбежались, руководить ими всё равно было некому. Князь Парима, как выяснилось слишком поздно, участвовал в осаде порта Корк, пока половину его армии под Авророй разбивали в пух и прах. За использование запрещённого оружия ему ещё предстояло ответить. Казимира бы на это посмотрела. Если бы ей только позволили, лично бы казнила этого аич. Чего мелочилась, надо было сразу на службу к Мелину идти, ага. Всем бы врагам отплатила. Ничего, и Ан сгодится.

Рейтары лишились уже трёх сотен человек, ещё две оставили для защиты города, хотя казалось, что врагов на севере больше нет. Если только какой-то новый беглый генерал не найдёт наёмников. Габия направила своих людей на восток, к Оро, занятому обскурами, но Ариан решил поскорее освободить от захватчиков южный Белый Храм. Каз уже слышала о нём несколько дней назад — об этом месте всё твердила Клаудия, здесь выросли Валлеты и теперь должны были очистить святыню от скверны. Услышать подобное от Клаудии было бы ожидаемо, но когда это сказал Ан... Неважно, в шутку или серьёзно. Порой Казимира забывала, какой он человек.

Как, например, в ту ночь, вторую после атаки на Аврору. Днём Ариан отдал приказ прилюдно казнить пленённого паримского солдата. Того, который под пытками рассказал о порошке и о планах. Вегард сказал что-то про милосердие, тюрьму. Ни Ан, ни Казимира не слушали — преступник должен понести наказание. Тяжёлый двуручник, рукоять которого почти доставала Казимире до подбородка, оказалось сложно поднять, но шею солдата он перерубил без труда. Рассёк плоть, размозжил кость. Даже усилий прикладывать не было нужды, но руки у Каз ещё долго тряслись.

И, сидя в трактире, она едва могла донести стакан до рта. Чья-то ладонь с серебряным перстнем — чья бы это — легла поверх стакана и вернула его на столешницу.

— Княже, проваливай, — рыкнула Казимира. — Вег меня не отговорил, ты тем более не сможешь.

Делая вид, что ничего не услышал, Ан покрутил мутное стекло в руках, глядя на дрянное пойло. С хорошего хмелеть сложнее и дороже. Неудовлетворённый увиденным, Ариан махнул трактирщику.

— Неси самое лучшее и самое крепкое, что есть.

— Я сказала, проваливай.

— Напомни, я когда-нибудь прислушивался к твоим пожеланиям? — спросил Ан, не оборачиваясь и снимая камзол. В затхлом зале таверны белая рубашка словно светилась, слепя Казимиру. Возражать ему было бессмысленно, идти в другое заведение — нигде не осталось сносного алкоголя. Хоть какого-то алкоголя. Только моча, которую выдавали за пиво, быстрее утро наступит, чем Каз этим напьётся.

Трактирщик принёс бутылку, пыль с которой не удалось стереть, так та въелась в пожелтевшую от времени этикетку. Благородный янтарный оттенок напитка, сургучная печать на тесьме у крышки. Ан вернул трактирщику стакан с пойлом Казимиры, на столешницу опустились два чистеньких пузатых бокала. Каз знала, что они предназначены для какого-то конкретного алкоголя, но такими подробностями не интересовалась. Какая разница, из чего пить, пока напиток хмелит. Ан плеснул в бокалы всего чуть-чуть, едва на донышке, придвинул к Казимире, глотнул сам, смакуя. И только теперь заговорил:

— Твоей вины здесь нет.

— Закрой рот.

— А в чём я не прав? — Ариан повернулся к ней корпусом, склонил голову, заглядывая в лицо, но Каз смотрела только в столешницу перед собой. — Ясмина сама решила остаться. Ты же не могла связать её, перекинуть через коня и пустить того в галоп?

— А стоило. — Казимира уткнулась в широкое горлышко своего стакана. Яблочный запах вперемешку со спиртом, неплохо.

— Ага, — Ан невесело хохотнул, — проверни кто с тобой такое, ты бы ему все кости переломала.

— Я привела её к нам, — ответил Каз, буравя взглядом деревянные кадки с несвежими овощами. Пожухлая зелень, мятые томаты. Провизия в город поступала в недостаточном объёме, да всё княжество сейчас голодало, пока работяги использовали вилы и грабли не по назначению. По указанию Ана нашли способ раздавать продукты жителям Авроры так, чтобы хватало на всех. Необходимый минимум, потерпите немного, и мы всё исправим. Городские роптали, но по улочкам уже ползли слухи, что молодой князь послал людей в паримский Белый Храм на севере, в маленькие города и деревушки. Кто-нибудь, да согласится за хорошую сумму продать врагу зерно, овощи и фрукты, несколько голов скота. Воюют верха, а жертвуют низы. Разве такие же люди не помогут местным не умереть от голода?

Каз знала, что часть слухов — пустые надежды, часть — правда. Ариан посылал гонцов и в Парим, за которым сейчас не мог уследить князь, и в осиротевший Гиват, на трон которого ещё никто не успел сесть, и даже к Юргису, хоть и пришлось наступить себе на горло. Если кто-то и вернётся не с пустыми руками, сколько времени ещё уйдёт проверить, не отравлены ли продукты, но Ан старался. Правда, старался.

— Я привела её, — повторила Казимира и одним глотком опустошила бокал. Обожгло горло, выбило искры из глаз, шарахнуло в нос. Каз кивнула Ану, чтобы наливал снова. — Так что тут до хера моей вины.

Плеснула в стекле янтарная жидкость, в этот раз Ариан расщедрился.

— Знаешь, как в Гур учат не бояться убивать? — Каз наклонила бокал то так, то эдак, глядя, как жидкое золото задерживается на стенках.

— О, новый вечер сказок, — невесело протянул Ан.

Барный стул под Казимирой был шатким и крутящимся. Она оттолкнулась ногой от столешницы, чтобы развернуться лицом к почти пустому залу. Локти отставила назад, вдохнула глубоко. Стул Ариана тоже скрипнул при повороте. В этот раз не было ни камина, ни уютных кресел, за которыми можно было спрятаться от внешнего мира и сделать вид, что... Что всё нормально.

— В Гастине верят в двух богов. Алгу, ну, я рассказывала про него. И в Алаян, богиню зимы, смерти. Как это назвать... — Каз пощёлкала пальцами, но Ан помалкивал, и выражения его лица она не видела. — Необходимого зла, вот. Её слёзы — это дождь и снег, она очищает мир и людей. Она плачет, забирая стариков, что прожили свою жизнь и теперь должны уступить место молодым. Но Алаян ревнива.

— Как и всякая ба... женщина в твоих историях. Ну?

— Алаян не терпит тех, кто берёт её работу на себя. Убийц. Мы не её слуги, не её посланники. Мы те, кто перекраивает её планы, кто возомнил себя богами, решающими чужие судьбы. И когда после смерти убийца попадёт на суд Алги, тот спросит — почему ты убивал? Смыл ли чей-то плач грехи с этого человека? А с тебя? Кто-то тосковал по тебе, оплакивал? Если да, Алаян защитит убийцу от суда и вечности в безлюдной заснеженной пустоши.

Каз пожевала губу, пока в ушах стояло протяжное пение на десяток голосов. Одна затихала, вторая подхватывала, третья уже достигла высшей ноты.

— Поэтому при Гур всегда были Плакальщицы. Вдовы убийц, матери, дочери, кто-то из городских или деревенских девушек. Это что-то вроде женского монастыря, как у Белых, только добровольного. Плакальщицы оплакивают наших жертв, молятся Алаян, чтобы она встретила, проводила и защитила. И когда умирают убийцы, Алаян знает, что всю кровь с их рук уже смыли слёзы. Вот так. И Яс никто не будет так оплакивать. И тех мальчишек, что знать не знали, что творят. И меня, и всех кого я убила и ещё убью не очистят слёзы ни единой Плакальщицы. Когда я сдохну, богиня ничего не услышит.