Пустыня смерти - Макмертри Ларри (книги без сокращений .txt) 📗
Салазар почувствовал глухое раздражение.
— Семеро из вас стреляли, а перекати-поле все продолжает катиться, — в сердцах принялся ругать он солдат.
— А почему оно огромное такое, все равно как целый дом? — удивился Гас.
Он и вообразить не мог, что растение может вырасти до таких гигантских размеров. Оно помчалось совершенно случайно, под напором ветра, крутясь и переворачиваясь, со скоростью хорошего бегуна. Кое-где оно натыкалось на бугорок или на камень и тогда взмывало вверх. Вскоре оно улетело вперед, на юг, а затем исчезло во взметнувшемся облаке пыли,
— Давайте больше не вести трепа про разных там медведей, — предупредил Салазар, глядя на Гаса.
Они выступили в поход рано утром, без запаса продовольствия. В Сан-Саба они получили пустые тыквы, в которых можно хранить воду — кое-кто уже успел выпить ее, а в других еще осталось немного. Температура воздуха резко упала, солдатам и рейнджерам хотелось погреться у костров, но топлива не было, если не считать веток жалких кустиков. Техасцы собрали хвороста достаточно, чтобы разжечь небольшой костер, и уже намеревались было запалить его, но Салазар не позволил.
— Огонь ночью не зажигать, — распорядился он.
— Почему нельзя? — спросил Гас. — Я хотел бы погреть пальцы.
— А потому, что если мы разожжем костер, то его увидит Гомес, который следит за нами, — объяснил Салазар.
— С чего бы ему следить за нами? — удивился Длинноногий. — Он и так увел у нас ослов и с ними почти все наше продовольствие.
— Может, он следит за нами, чтобы поубивать нас всех, — предположил Салазар.
— Он мог убить нас еще минувшей ночью, но не сделал этого, — взорвался Длинноногий. — Зачем ему плестись за нами весь день, чтобы совершить то, что вполне мог он проделать накануне? — спросил Длинноногий.
— А потому, сеньор, что он апач, — стал объяснять Салазар. — На нас он совсем не похож. Может, он и ушел домой — не знаю. Но сегодня ночью костры жечь я не разрешаю.
В полночь холод стал таким нестерпимым, что люди были вынуждены сгрудиться в тесные кучки и согревать друг друга. И даже, сбиваясь в кучки, они мерзли так, что кое-кто не мог стоять на ногах. Джонни Картидж так и не сумел преодолеть страх. Он все старался припомнить солнечные теплые дни на юге в Техасе, а в голову лезли лишь картины белоснежной слякоти, в которой он чуть было не отдал душу всего несколько дней назад. Тогда он покрепче прижался к Верзиле Биллу и почувствовал, как трясется и дрожит его приятель.
Тот спал и во сне дрожал, как одержимый, с открытым ртом, из которого вырывалось тяжелое дыхание и повисало белым облачком в холодном воздухе. Джонни хотелось разбудить Билла, своего напарника, товарища. Билл рисковал жизнью, чтобы найти Джонни и принести к рейнджерам в ту ужасную снежную бурю. Опять был холод и Джонни хотел, чтобы Билл понял, для чего ему надо проснуться. Он объяснит Биллу, что намеревается сделать с перочинным ножиком, который вынул из своего кармана. Ему было бы легче провести тяжелую ночь вместе со старшим и самым лучшим другом.
Джонни Картидж начал трястись от холода еще сильнее, нежели Билл, к которому он прижимался. Он дрожал так, что едва удерживал нож в руках и не мог открыть лезвие. Он испугался, что выронит ножик, и у него не хватит сил найти его в такую морозную ночь. Будить друга было жаль — он так устал после длительного и трудного перехода, но Джонни нуждался в его помощи. От отчаяния он тихонько заплакал. Ему расхотелось жить, все его надежды рухнули, но умереть без помощи друг он не мог.
На бескрайней равнине царила мертвая тишина, слышалось лишь тяжелое дыхание вымотавшихся людей, спавших вокруг. В темноте чуть проглядывались белые пятнышки — пар от дыхания его товарищей. У Джонни от холода ужасно болела искалеченная нога — в ступне все время что-то подергивало; хотя всю ступню он от холода не ощущал, но подергивание, регулярное, как часы, все время чувствовал.
— Проклятая нога, — шептал он. — Вот проклятая.
Он открыл перочинный ножик и приложил лезвие к горлу, но оно оказалось таким холодным, что он непроизвольно отдернул его. От осознания своего бессилия, невозможности всадить в горло холодное лезвие, Джонни начал всхлипывать. Стало быть, он обречен замерзать, потому что рейнджеры не дадут ему зарезаться, а заставят двигаться и дальше. Они не поймут, что ему не хочется больше жить.
Джонни снова приложил ножик к горлу и опять отдернул его. Острое лезвие оставило на коже порез, от холода рану стало жечь, словно к горлу приложили раскаленное клеймо. Джонни потихоньку отодвинулся от Верзилы Билла всего на дюйм, потом еще на дюйм. Медленно, сначала по дюйму, а потом по футу, он выползал из тесной кучи рейнджеров, стараясь никого не разбудить. И лишь когда выполз окончательно, быстро покатился по промерзшей земле.
Из всех техасцев не спала одна Матильда Робертс. По ночам она обычно укладывалась между двумя парнями, так, чтобы Калл согревал о ее бок свою израненную спину, а Гас лежал с другого ее бока, прижимаясь как можно плотнее. Оба парня спали, а она нет.
Она заметила Джонни Картиджа — тот полз прямо к ней. Он почувствовал ее пристальный взгляд и захотел взглянуть на нее хоть на секунду. Видел же лишь ее смутные очертания, но не само лицо. Она тоже не различала его четко, но все равно догадалась, кто это ползет и куда направляется.
Джонни приостановился. В кромешной темноте они посмотрели друг на друга. Матильда хотела что-то шепнуть, но передумала — все равно Джонни Картидж ее не услышит. Тогда она тоже выползла и взяла его за руку. Она услышала его всхлипывания; он на долю секунды дотронулся до ее руки и пополз дальше. «Ох, Джонни», — шепнула она, но не стала его останавливать. После смерти Чадраша всю свою заботу она перенесла на Гаса и Калла — первый был дурень, а второй — весь израненный. Забота эта отнимала у нее все силы, требовала чрезвычайного напряжения, чтобы помочь им благополучно пройти по пустыне. Но если ей взять на свое попечение еще и Джонни Картиджа, троих она не потянет. Даже Верзила Билл и тот не мог спасти друга — для этого надо было пожертвовать своей жизнью. Если холод не убьет Джонни, его сломают и раздавят камни пустыни. Если он твердо настроился покончить с собой, то ему нельзя мешать, и она это понимала. Его шансы на выживание ничтожны, а может, их и совсем нет, переносить и дальше страдания он больше не может.
И даже понимая все это, она с болью душевной слышала, как царапает по каменистой почве искалеченная нога Джонни, когда он удалялся в ледяную ночь. Но скребущий звук становился все тише и тише, а вскоре она вообще ничего не слышала, кроме сопения и дыхания двух парней, лежавших рядом с ней. С того самого дня, как Калеб Кобб ударил Калла по ногам прикладом тяжелого мушкета, тот стал хромать почти так же, как и бедный Джонни. Вероятно, у него где-то в ступне раздробились косточки, но он молод и переломы вскоре срастутся.
Джонни Картидж полз до тех пор, пока не счел что удалился от лагерной стоянки ярдов на двести. Переползая по замерзшей почве, он порвал одну брючину и исцарапал колени. Длинноногий как-то говорил ему, что когда человек замерзает, то перед самым концом чувствует, как по всему телу разливается тепло. Когда он посчитал, что отполз от лагеря на порядочное расстояние и его не найдут, даже если Верзила Билл проснется, хватится и отправится на поиски, он остановился и сел, весь дрожа от холода. Он сидел и ждал, когда придет тепло — тогда он заснет и умрет во сне; он уже намерзся достаточно и приготовился ощущать долгожданное тепло, а оно не возникало — лишь по-прежнему чувствовался жуткий холод, проникающий до костей и замораживающий его легкие, печень и даже сердце.
Безумно желая тепла, он снова открыл лезвие перочинного ножа и крепко сжал его в кулаке, намереваясь перерезать яремную вену на шее. Но перехватывая нож покрепче в заледеневшей ладони, он случайно взглянул наверх и увидел какую-то тень, промелькнувшую на фоне ярко блестевших звезд. Кто-то был здесь, Джонни почуял это всем своим нутром, но видеть не мог. Не успел он ничего сообразить, как перед ним возник Гомес. Наконец-то Джонни Картидж ощутил долгожданное тепло — тепло крови, обильно льющейся из его горла на грудь и капающей на замерзшие руки. Какое-то мгновение он был даже благодарен за содеянное: кто бы там ни был между ним и холодными звездами, он взял на себя трудную задачу. Затем Джонни обмяк и завалился набок, а тень нависла над ним и спустила с него штаны. И еще до того, как Гомес нанес другой удар ножом, одноглазый Джонни Картидж уже перестал ощущать холод и чувствовать боль от ножа, вырезающего его половые органы. «Ох, Билл», — лишь эта мысль промелькнула у него в голове — и все кончилось.
