Маленький большой человек - Бергер (Бри(е)джер) Томас (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗

Я сел рядом с ним, и мы выкурили трубку. Он говорил не открывая глаз, что показалось мне несколько странным, но спрашивать было бы дурным тоном.

— Ты прав, сын, — внезапно сказал вождь, — я слеп. Пуля не тронула моих глаз, но пробила шею недалеко от затылка и перерезала дорогу, по которой зрение поступает в сердце. Смотри, — он поднял веки, — мои глаза по-прежнему видят, но все оставляют в себе. А какая от этого польза, если сердце ничего от них не узнает?

Глаза его действительно выглядели совершенно нормально. Видимо, пуля перебила или задела какой-то зрительный нерв.

— Где это произошло, дедушка? — спросил я, передавая ему длинную трубку.

Мой вопрос, казалось, смутил его. Он долго молча курил и лишь затем ответил:

— На Песчаном ручье.

— Но как же так? — вскричал я.

— Я помню твой совет, — печально кивнул вождь, — но мы так и не дошли до Пыльной реки. Мы все-таки вернулись в форт, чтобы держать совет. Я скажу тебе, как все было. Бугор не собирался идти туда, хотя ему и очень хотелось получить серебряную медаль, такую же, как у меня. Но наша молодежь стала роптать: «Почему мы не можем взять подарки бледнолицых? Они ведь благодарят ими за честь поговорить с нами. Мы все время на севере, и самое лучшее достается южным шайенам!» Должен признать, — вздохнул Старая Шкура, — что и мне хотелось получить новое красное одеяло. Поэтому мы и повернули наших лошадей назад. И мы поставили черные крестики на белой бумаге. И Бугор получил свою серебряную медаль, а молодые воины — ножи, трубки и стекла, в которых видишь себя. Потом мы снова решили отправиться к Пыльной реке, но вождь солдат сказал: «Вы никуда не пойдете. Вы согласились остаться здесь, раз поставили черные крестики». Я тогда еще не понял, что это значит Я плохо разбираюсь в бумагах и решил, что вождь солдат сказал правду, и мы остались, хотя страна там и плохая, без воды и дичи. А потом солдаты напали на наш лагерь, которым мы стояли вместе с Черным Котлом, и многих убили. Тогда-то пуля и попала мне в шею. Теперь я слеп.

Предчувствуя беду, я спросил о Бизоньей Лежке.

— Ее убили на Песчаном ручье, — ответил Старая Шкура. — И Белую Корову тоже. И Красного Загара. И его жену Падающую Звезду. И Бугра. И Большого Волка. И Сломанного Носа. И Веселого Медведя…

— Мой брат Красный Загар…

— Да. Убит. Вместе с женой и детьми. И много еще Людей погибло тогда, мне даже трудно вспомнить всех по именам. Ведь было это несколько снегов назад, и теперь они уже на Той Стороне, где много чистой воды, где бродят несметные стада тучных бизонов… и где нет белых людей.

Последние слова он произнес с какой-то особой интонацией. Даже не враждебно, а глухо и обреченно. Это были слова побежденного. А Старая Шкура не любил проигрывать. Победителем, пожалуй, он тоже не был, но нельзя же считать шайенов неудачниками лишь потому, что у них нет своего паровоза и они не умеют делать скорострельные карабины!

Чтобы лучше разобраться в собственных чувствах, я спросил:

— Ты ненавидишь бледнолицых?

— Нет, — ответил он, закрывая свои блестящие мертвые глаза. — Но теперь я понимаю их. Я больше не считаю их дураками или сумасшедшими. Теперь я знаю, что они отнюдь не по ошибке прогнали бизонов, спалили прерию искрами своей огненной повозки и перебили столько Людей. Нет, они делают это намеренно. И очень успешно. Они — могучее племя.

С этими словами он извлек что-то из-за пояса и продолжил:

— Шайены верят, что все вокруг нас — живое. Не только люди и животные, но и вода, земля, камни и даже мертвые, казалось бы, предметы, вроде этого скальпа. Тот, с кого я снял его, сейчас на Той Стороне. И он лысый. Потому что его скальп принадлежит теперь мне. Так, по-нашему, устроен мир. А белые люди считают, что все — мертвое. Камни, земля, животные, люди… даже их собственные белые люди. И если вопреки этому «предметы» упорствуют в своем желании жить, белые люди просто стирают их с лица земли. Вот, — заключил он, — в чем разница между белыми людьми и Людьми.

Когда я повнимательнее рассмотрел скальп, которым он размахивал, то у видел, что когда-то он принадлежал блондину. Или блондинке? Я вдруг ясно представил себе, как его снимали с мертвой Ольги… или с маленького Гуса. И этот грязный, вонючий, старый дикарь, всю жизнь живущий убийством, еще смеет философствовать о том, чем одна раса отличается от другой?! Я едва не прирезал его на месте. Остановило меня только то, что волосы на скальпе были все-таки несколько темнее, чем у милой моему сердцу шведки. Ценой огромного усилия я взял себя в руки.

Но Старая Шкура, несмотря на свою слепоту, отлично понял, что со мной что-то происходит.

— Тебя мучит большое горе, сын? Или тебе просто не нравятся мои слова? — спросил он.

Я рассказал ему обо всем, но он даже не слышал о том происшествии, во время которого Ольга и маленький Гус исчезли. Врать он не умел. Просто удивительно, как индейцы узнают о событиях, случившихся где-то у черта на рогах, но порой не имеют ни малейшего представления о том, что творится у них под носом. В то время похищение белых женщин и детей было настолько в порядке вещей, что один клан шайенов мог узнать об этом, лишь встав лагерем вместе с другим кланом.

А потом Старая Шкура сказал:

— Наши молодые воины пребывают сейчас в великом гневе. Им не всегда хватает терпения дождаться обмена пленниками. Часто ярость застилает им глаза, и они убивают их. Но не голос ли Солнечного Света слышал я у моего типи? Она вдова Маленького Щита, погибшего две луны назад, а теперь станет твоей новой женой и подарит тебе нового сына. В результате у тебя будет то же самое, что ты потерял, даже больше, поскольку женщины Людей лучшие в мире и превосходят всех прочих.

Не надо считать его бессердечным. Это не так. Ведь и сам он потерял двух жен, оплакал их положенное время, а затем нашел им замену. Эта замена в лице двух молоденьких шайенок то и дело появлялась в его паклатке во время нашего разговора. По самым скромным подсчетам, они увидели солнце над прерией лет на пятьдесят позже старого вождя, но черт меня побери, если обе не были беременны! Так что мне он предлагал действительно лучшее. По индейским, разумеется, понятиям.