Золото Телла Сакетта - Ламур Луис (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Я торопливо ссыпал свое золото в мешок. Лошади, казалось, были довольны, что я тут верчусь. Золота набралось около трех фунтов - вполне достаточно на нужное мне снаряжение, даже с избытком.
Выйдя наружу, я заметил, что исчезла форель, которую я почистил и повесил на дереве - хотел позавтракать ею сегодня. Нитка была перепилена тупым лезвием... или перекушена зубами.
Я опустил глаза к земле. Под деревом осталось несколько следов. Это не были следы кошачьей или медвежьей лапы, это были следы маленьких человеческих ног. Следы ребенка или маленькой женщины.
У меня по спине побежали мурашки... откуда взяться в таком месте ребенку или женщине? Но, успокоившись слегка, я сообразил, что ни разу в жизни не слышал о призраках, которые любят форель.
Мы, валлийцы, как и бретонцы и ирландцы, знаем множество историй о Маленьком Народце и с удовольствием их пересказываем, хоть на самом деле не верим в такие вещи. Но в Америке человеку доводится услышать и другие байки. Нечасто, потому что индейцы не любят об этом говорить, разве что только между собой. Но мне приходилось беседовать с белыми людьми, которые брали себе в жены скво, а они жили среди индейцев и слышали эти разговоры.
В Вайоминге я ездил поглядеть на Волшебное Колесо, здоровенное каменное колесо с двумя десятками спиц, больше сотни футов в поперечнике. Шошоны, когда строят свою колдовскую хижину, повторяют форму этого колеса, но и они ничего не знают о его создателях, твердят только, что его сделали "люди, которые не знали железа".
За сотни миль оттуда, на юго-западе, есть каменная стрела, которая указывает в сторону этого колеса. Она указывает направление кому-то только кому?
Я уже упаковал золото, но мне было нужно мясо на дорогу, а стрелять из винтовки в этой долине меня почему-то не тянуло. Ну, в общем, выследил я молодого оленя, подкрался поближе и убил его стрелой; освежевал и разделал тушу, отнес мясо обратно к пещере, нарезал полосками и повесил на палке над огнем - коптиться.
Потом поджарил изрядный кусок оленины, съел, подумал, решил, что для человека моих размеров это маловато, и зажарил ещё кусок.
Через несколько часов меня разбудил ветер. От костра остались только красные угли, я подобрался к огню поближе и начал умащиваться, чтобы спать дальше, как вдруг мой мустанг фыркнул.
Ну, а я выскользнул из своих одеял, как угорь из жирных пальцев, и снова оказался в тени, и курок на винтовке был уже взведен - и все в один миг, вы б и охнуть не успели.
- Спокойно, ребята, - тихонько сказал я. Чтоб лошади знали, что я проснулся и они не одни.
Сначала ничего не было слыхать, кроме ветра, а потом, чуть позже, донесся шорох - так не мог бы зашуршать ни один медведь или олень на свете.
Мой верховой конек захрапел, а вьючный фыркнул. В слабом отблеске света от углей я видел их ноги - там ничего не шевелилось... но вот в темноте снаружи что-то было.
Долгое медлительное время едва тащилось, красные угли потускнели. Я подремал немного, откинувшись на стену, но был готов очнуться при любой тревоге.
Однако больше никто не потревожил ни меня, ни лошадей.
Когда я встал и потянулся, расправляя затекшие мышцы, утро уже положило первую краску рассвета на мрачный грозовой хребет позади темных силуэтов сосен-часовых. Я внимательно осмотрел деревья на той стороне долины и склон над ними - а потому не сразу разглядел то, что было под носом.
Кто-то стащил с дерева на землю остатки моей оленины и отрезал хороший кусок. Кто-то изрядно попотел, отпиливая мясо тупым лезвием, и, видать, кто-то был здорово голодный, если рискнул подобраться так близко к чужому лагерю.
Я повесил мясо обратно, спустился в долину, убил и освежевал ещё одного оленя. Я и его повесил на дерево, а после уехал. Мне не хочется, чтоб кто-нибудь ходил голодный, если я могу помочь. Так что теперь кто-то или что-то - будет с мясом, пока этот олень не кончится.
Обратно выбраться оказалось ещё тяжелее, чем заехать сюда, но мы, малость карабкаясь и оскальзываясь, все ж таки добрались до верхней котловины. Проехали мимо озера с призрачной водой и двинулись дальше, с гор в долины. Только я после верхней замочной скважины не поехал обратно по старой тропе, а постарался выбрать дорожку попротивней и потрудней, её бы никто не нашел, кроме разве горного козла.
Я повернулся в седле и посмотрел назад, на вершины.
- Не знаю, кто ты такой, - сказал я, - но можешь ждать меня обратно, уж я точно вернусь, приеду по горным тропкам за этим золотом...
IV
Когда внизу открылось ранчо, я натянул поводья, остановился на тропе и осмотрел всю долину. Там проходил каменистый гребень, река Мора прорезала его насквозь, вот возле этого места и раскинулось ранчо. Этот свет там наверху - мой дом, потому что дом человека там, где его сердце, а мое сердце было там, где Ма и ребята.
Аппалуза шагом спускался по тропе, а я чуял прохладу, поднимающуюся от ивняка вдоль Моры, и скошенные луга в большой долине, называемой Ла Куэва пещера по-испански.
Внизу заржала лошадь, всполошилась собака, за ней подняла лай другая. Но ни одна дверь не отворилась, а свет горел по-прежнему.
Посмеиваясь, я ехал шагом и смотрел во все глаза. Если я хоть что-то знаю про своих братьев, то один из них или ещё кто-то сейчас прячется снаружи, в густой тени, следит, как я подъезжаю, и, наверно, целится в меня из темноты, пока мои намерения не прояснятся.
Я слез с лошади и поднялся по ступенькам на крыльцо. Стучать не стал, просто открыл дверь и шагнул внутрь.
За столом, на котором горела керосиновая лампа, сидел Тайрел, здесь же была Ма и ещё молодая женщина, не иначе как жена Тайрела. Стол был накрыт на четверых.
А я стоял в дверях, высокий и долговязый, и чувствовал, что сердце у меня внутри стало вдруг такое большое, что дышать трудно и двинуться невозможно. Одежда на мне заскорузла, я знал, что весь покрыт дорожной пылью и вид у меня здорово подозрительный.
- Здравствуй, Ма. Тайрел, если ты скажешь этому человеку у меня за спиной, чтобы убрал пушку, так я, пожалуй, зайду в дом и сяду.
Тайрел поднялся на ноги.
- Телл... будь я проклят!
- Может, ты того и заслуживаешь, - сказал я, - только меня в этом не вини. Когда я уезжал на войну, я тебя оставил в хороших руках.
Я повернулся к жене Тайрела, красивой, темноглазой, темноволосой девчонке, которая выглядела, как принцесса из книжки, и сказал:
- Мэм, я - Уильям Телл Сакетт, а вы, значит, будете Друсилла, жена моего брата.
Она положила ладони мне на руки, встала на цыпочки и поцеловала меня, а я вспыхнул и всего меня обдало жаром, до самых сапог.
Тайрел засмеялся, а потом поглядел мимо меня в темноту и сказал:
- Все в порядке, Кэп. Это мой брат Телл.
Тогда он вышел из темноты - тощий старый человек с холодными серыми глазами и седыми усами над твердым ртом. За этого человека можно не беспокоиться, решил я. Окажись я неподходящим гостем, так был бы уже покойником.
Мы пожали друг другу руки без единого слова. Кэп был человек неразговорчивый, да и я - только временами.
Ма повернула голову.
- Хуана, подай моему сыну ужин.
Я ушам своим поверить не мог - у нашей мамы служанка! Сколько я себя помню, никто для нас, ребят, ничего не делал, кроме самой мамы, а она работала с утра до ночи и никогда не жаловалась.
Хуана оказалась метиской - наполовину мексиканка, наполовину индианка. Она подала мне еду на шикарных тарелках. Посмотрел я на неё - и почувствовал себя жутко неудобно. Я давным-давно уже не ел в присутствии женщин, и теперь смущался и беспокоился. Я ведь представления не имею, как есть прилично. Когда человек разбивает лагерь на тропе, он ест, потому что голодный, и вовсе не печалится о своих манерах.
- Если вас не обеспокоит, - сказал я, - так я лучше выйду наружу. Я малость одичал, и под крышей становлюсь здорово пугливым.
