Черноногие - Шевалье Э. (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

Гэмет заметил, что этот пленник смотрел на дикарей с тревожным и умоляющим видом. С нежной, почти родительской заботливостью он следил за опустошением бочонка и словно приходил в отчаяние при каждом новом глотке опьяневших дикарей. Язык был единственным органом, которым он мог свободно располагать, и потому он не щадил себя в усилиях, то обращаясь прямо к индейцам, то толкуя сам с собой.

— Упивайтесь теперь, проклятые змеи! Но дорого вы заплатите мне за свое пьянство, когда я прибегну к закону! Неужели вы думаете, что я только затем сунулся в вашу глушь, чтобы даром угощать вас вином? Орите во все горло, гнусные твари! Научил бы я вас уму-разуму, только бы загнать вас в уголок Соединенных Штатов, да подкрепить бы себя батальоном солдат. Уж дал бы я вам знать! Ехидны! Удавы! Забрать всю выручку, с таким трудом добытую! Да знают ли еще они, кто я?

Тут, обращаясь к индейцам с убедительностью наставника, он провозгласил.

— Ребята, мне кажется, вы впали в великое заблуждение. Ведь вы не знаете, что я Голиаф Стаут. Конечно, вы и прежде слыхали о Голиафе Стауте 18 — знаменитом негоцианте, торгующем вином и виски.

В ответ на это воззвание один из дикарей подошел и плеснул ему прямо в лицо пригоршню виски. Это возбудило такую ярость виноторговца, что он не мог уже сдержать себя. А тут еще один из врагов ударил его палкой по голове, что довело его до крайности. Как разъярившийся бык, Голиаф метался и рвался, пытаясь разорвать путы.

— Так вот как вы благодарите благодетелей своих! Славное средство поощрения винной торговли! Вряд ли кто другой захочет после этого вести с вами торговые дела. Я-то точно теперь ни ногой к вам… Возможно ли посылать миссионеров к тому народу, который не умеет уважать даже священную особу негоцианта, торгующего водкой? На всем пространстве Красной реки вам не найти другой такой первоклассной водки. Я самым добросовестным образом составлял ее; одна часть алкоголя, четыре части воды, пять частей крепкой водки и чуть-чуть кислоты, только для вкуса. Но да будет проклят тот день, когда я решился заработать себе копейку честной торговлей среди вас! Объясните мне, красные готтентоты, что такое ваша Красная река в сравнении со старой Миссисипи? Что значит Гудзонов залив? Красная река — это болото для лягушек, Гудзонов залив — ручей для форели. Вода у вас ни на что не годна, даже разбавить вина нельзя, так она грязна. Ваши луга — те же болота. И какие у вас там форты? Какая-нибудь заржавевшая пушчонка, пара чахоточных лошадей да безногий инвалид — вот вам и весь форт. Хороши укрепления, нечего сказать! Избави Бог!

Пока Голиаф разглагольствовал, индеанка оставалась спокойна, она покорилась судьбе, подняв глаза к небу.

Дикари быстро достигли последней степени опьянения. Сначала они шумели, потом стали ссориться и ругаться. Гэмет очень боялся за жизнь виноторговца, потому что индейцы не скрывали своих враждебных намерений. Молодая девушка тоже была предметом их усердного внимания.

Голиаф Стаут замолчал и прислушался. Гэмет воспользовался минутой беспорядочной возни и криков и незаметно подполз к ним, скрываясь в кустарниках. К несчастью, сухая хворостинка подломилась под ним и затрещала так громко, что индейцы переполошились и мигом были на ногах. Один из них, видно, был похрабрее других, шатаясь, с томагавком в руке, добрался он до места, где скрывался Авраам Гэмет, сдерживая дыхание. Индейский воин был уже всего в двух шагах от квакера, как вдруг упал и больше не вставал. Трудно было бы объяснить это явление. Опьянение или неожиданный удар были причиной его падения? Несколько мгновений кусты не шевелились, и снова воцарилась тишина.

Глава XXXIII

ВИНОТОРГОВЕЦ

Индейцы на минуту переполошились, но вскоре опять уселись и, по-видимому, совсем забыли причину своей тревоги. Еще сильнее они загомонили об интересном для них предмете.

— Боже мой! Они хотят сжечь молодую девушку! — воскликнул Голиаф. — Вот болваны-то! Не лучше ли жениться на ней, чем тратить дрова на костер?.. Но что еще они там затевают? Как! И меня тоже сжечь! Господи! Это водка вбила чертовщину им в голову! И зачем я не остался дома с Персильей Джен! Правда, от нее нет покоя, у нее такой окаянный невыносимо ядовитый язык, а все же лучше видеть с утра до ночи ее слезы, слушать ругательства, жалобы и ворчанье, чем попасть на костер. Ведь от огня страшно коробится тело… Послушайте, господа дикари, и мы с вами в один миг уладим счеты миролюбиво. По случаю вашего невежества я не стану предлагать вам тяжелых условий; снимите с меня оковы, возвратите свободу, и я даром уступлю вам все уже выпитое; только заплатите мне за остальное и отпустите с миром восвояси.

В ответ на такое предложение один из дикарей пустил охотничий нож в голову Голиафа, но тот сильно рванулся в сторону и только так избежал удара, нож пролетел мимо и глубоко вонзился в дерево, к которому был привязан злополучный негоциант. Несмотря на свою храбрость, он задрожал как осиновый лист. Индейцы под влиянием водки обнаружили звериную жестокость. Четверо из них, которые могли еще держаться на ногах, стали собирать дрова и хворост, чтобы сложить высокий костер около индеанки, остальные лежали мертвецки пьяные.

Безмолвно стояла индеанка, не взывая ни одним словом к их милосердию.

Участь, грозившая ей, глубоко взволновала квакера, который вместе с тем сильно заинтересовался странной личностью, называвшей себя Голиафом Стаутом, и внимательно следил за движениями четырех индейцев, надеясь, что они вскоре последуют примеру лежавших товарищей. Однако надежда не оправдывалась; квакер видел неизбежную гибель пленников и страстно хотел их спасти. Пока дикари складывали костер около индеанки, он незаметно проскользнул к Голиафу. Квакер знал, что и ему самому грозит опасность, но голос долга и любви к ближнему избавил его от колебаний. С неописуемой ловкостью и быстротой он подкрался к виноторговцу, стоявшему в десяти шагах от индеанки. Высокая трава и густые кустарники помогали ему. В шести шагах от Голиафа, стоявшего к нему спиной, он тихо позвал его по имени. Голиаф насторожил уши, оглянулся направо и налево, но, как истинный янки, и вида не подал. Тогда Гэмет прошептал:

— Стой смирно, не шевелись, и твои путы мигом спадут.

К счастью для Гэмета, индейцы так углубились в свои приготовления, что не обращали внимания на виноторговца. Одним ударом ножа квакер незаметно освободил его. Голиаф спокойно вытащил нож из дерева, припал к земле и на четвереньках подполз к своему освободителю, который тотчас увел его за утес, и там у них начались переговоры.

— Знай же, друг Голиаф, что я противник насилия и очень жалею эту язычницу. Не следует позволять этим филистимлянам сжечь ее на костре. Вырвем ее из языческих рук. Как человек от мира сего, придумай способ.

— Речи ваши так и отдают квакерством, однако я понимаю вас, вы хотите спасти всех, никому не делая зла, — сказал Голиаф.

— Именно так, друг.

— У меня и без того много забот. Не шутка разом потерять двадцать бочек водки! Ведь это сущее разорение! И чье сердце не тронулось бы жалостью к моему несчастью? Что скажет Персилья Джен? Ни одна косточка, ни один нерв у нее не останется спокойным на целую неделю! Единственный драгоценный товар в мире — это вино! Дайте мне безмерное количество вина, и я век буду плавать на поверхности земли, как пробка на воде.

— Друг Голиаф, мне жалко смотреть, насколько ты привязан к бренному существованию! Твое ремесло гнусно и мысли твои бесчеловечны.

— Ах, если б я мог напустить закон на этих гнусных тварей!

— Неблагодарный! Ты забываешь, что сам только недавно избавился от смерти, и даже не сознаешь, какие опасности тебя и сейчас еще окружают! Но теперь не время болтать, язычники так близко, что могут услышать нас. Не можешь ли ты, вооружась безвредным оружием, вроде брошенного в тебя язычником, броситься, подобно Самсону, в стан нечестивых и рассеять их, как сухое былье, чтобы освободить бедную узницу.