Шалако - Ламур Луис (книги .TXT) 📗
— Карлин… Меня называют Шалако.
Он пустил чалого вниз по пологому склону. Чалый был отличным конем, терять его не хотелось, а скачки ему не выдержать. Но ранчо сулило безопасность и до него было всего две мили. Шалако вытащил из чехла ружье.
— Готовьтесь к скачке. Поедем шагом, сколько возможно, но если начнется скачка, на меня не обращайте внимания. Неситесь во весь опор.
— Ваш конь не выдержит.
— Это моя забота.
Чалый ускорил шаг. В нем скрывалось много сил, очень много.
— Вы на самом деле считаете, что нам угрожает опасность?
— Ваша компания — сборище идиотов. Вы со своим раззолоченным генералом попали в такую передрягу, какая вам и в дурном сне не снилась.
— Вы невежливы.
— У меня нет времени на дураков.
Гнев перехватил горло, но она почувствовала, что лошадь под ней встревожилась, и чувство гнева сменилось другим. Прекрасная наездница, она тотчас уловила состояние лошади, и оно напугало ее намного сильнее, чем предупреждение незнакомца.
Тишина, далекий костер… стук лошадиных копыт, звезды в мягкой темноте неба, неясные очертания гор… прохлада в воздухе, столь желанная после жестокого дневного зноя. Кони ускоряют аллюр, блестит ствол ружья. Ветерок коснулся ее щеки.
— Шалако… странное имя.
— Так зовут бога дождя у зуни. Всякий раз, когда я приезжаю к ним, начинается дождь. Поэтому они в шутку и прозвали меня его именем.
— Не думала, что у индейцев есть чувство юмора.
— Еще какое! Ни у кого нет такого чувства юмора, как у индейцев. Я-то знаю, я жил среди них.
— Я слышала, индейцы необщительны.
— Индейцы притворяются такими перед белыми людьми, чтобы не отвечать на множество глупых вопросов.
Они набрали скорость, выигрывая у возможных преследователей по меньшей мере четверть мили. В отличие от остальных индейцев апачи предпочитали не сражаться по ночам; они верили, что душа воина, убитого ночью, будет вечно скитаться в темноте, но это не значило, что апач пропустит удобный случай.
Когда до лагеря оставалось меньше мили и до них уже доносился его слабый шум, из-за кустов вырос апач с натянутым луком… однако он оказался прямо перед стволом винтовки Шалако и на расстоянии менее пятидесяти футов.
Шалако выстрелил и услышал, как пуля попала в тело, и тут же у него над ухом просвистела стрела.
Взбудораженные выстрелом, лошади перешли на бег. За спиной раздался выстрел, и Шалако понял, что пуля ударила в луку седла и улетела в ночь.
Чалый бежал упрямо, отчаянно, не уступая более свежей лошади девушки. Волна неудержимой гордости захлестнула Шалако, он снова убедился в несломимом духе чалого мустанга.
Голова к голове всадники приближались к ранчо, и Шалако издал дикий техасский клич, предупреждая, что он не Индеец.
Вихрем ворвались они во двор ранчо и остановились в клубах пыли. К ним кинулось несколько человек, Шалако быстро обвел лагерь и его обитателей цепким взглядом. Первым подошел блондин, высокий, худощавый, с холодными чертами лица. Глаза у него были светло-серые, сапоги начищены до блеска, а белоснежная рубашка накрахмалена до хруста.
— Что случилось? Койота увидела? — Он перевел взгляд с Ирины на Шалако, отметив его пыльную, потрепанную одежду, потертую шляпу и небритое лицо.
— Лучше загородите фургонами проходы между строениями, — сказал Шалако. — И лошадей заведите внутрь. Это был апач, а не койот.
Холодные и внимательные серые глаза снова обратились на Шалако.
— За пределами резервации нет индейцев. Наш человек Уэллс сказал, что…
— Ваш человек Уэллс мертв. Вы найдете его в сухом озере на юго-востоке отсюда, он весь в дырках, словно земля над логовищем сусликов, и застрелили его индейцы не из резервации.
— Ирина, кто это?
— Мистер Карлин, барон Фредерик фон Хальштат.
— Хотите сохранить жизнь, — сказал Шалако, — забудьте об этикете.
Фон Хальштат пропустил замечание мимо ушей.
— Спасибо, Карлин, что проводили леди Карнарвон в лагерь. Если вы голодны, обратитесь к повару и скажите, что вас послал я.
— Спасибо, но я не собираюсь задерживаться. Ваша компания обречена, а мне не хочется отдавать Богу душу вместе с вами. Я уезжаю.
— Как угодно, — холодно ответил фон Хальштат и протянул руку Ирине, помогая ей спрыгнуть с лошади.
Двое из подошедших остановились поблизости, и один из них произнес:
— Забудьте, генерал. Приятель испугался собственной тени.
Чалый мерин повернулся, словно по собственной воле, и взглянул на говорившего. Лицо Шалако скрывали поля шляпы, но то, что увидел сказавший, ему не понравилось.
— Мистер, — голос Шалако звучал холодно и бесстрастно. — Я видел апачей, одного застрелил. Вы хотите сказать, что я лжец?
Человек попятился. Ему отчаянно хотелось ответить утвердительно и выхватить револьвер, но что-то во всаднике заставило его замешкаться.
— Отставить! — в голосе фон Хальштата прозвенели командирские нотки. — Карлин! Мы благодарны вам за сопровождение леди Карнарвон. Если хотите, ешьте и спите здесь, но мы тронемся в путь на заре.
— На заре вы будете сражаться за свою жизнь. Я уезжаю через час.
Он повернул чалого к резервуару с водой. Честолюбивый переселенец построил этот резервуар до того, как апачи разрушили его веру в человечество, всадив ему в живот полдюжины стрел.
Переселенец был достойным христианином и верил, что, посадив дерево и выкопав колодец, он приблизится к Богу и его будут благословлять жаждущие воды и тени.
Он не понимал, что прочие мыслят другими категориями и что для них мир — штука невозможная. Он не знал, что для апачей любой, кто не принадлежит к их племени, — враг и что в их глазах вежливость — признак слабости.
Тем не менее, телом он был так же крепок, как и духом, и три дня протянул со стрелами в животе, привязанный вниз головой к колесу фургона рядом с близкой, но недоступной водой под палящим летним солнцем.
Он не оставил записей своей философии.
Шалако напоил чалого, затем отвел его от воды, снял седло и вытер пучком сухой травы, а тем временем осмотрел лагерь. Он никогда не видел ничего подобного. Фургоны беспорядочно разбросаны по всему ранчо; работники слоняются вокруг второго костра — поменьше; одетых, словно для охоты в Англии или Вирджинии, господ обслуживает повар в колпаке и белом фартуке.
Никаких признаков подготовки к отражению атаки, полная беспечность, кругом разговоры, смех.
Самым основательным зданием выглядела конюшня недалеко от резервуара, нижний этаж сложен из глинобитных кирпичей, а верхний — из бревен. В стенах прорезаны бойницы.
В жилом доме, построенном миролюбивым переселенцем намного позже, не укроешься, так же, как и в прочих постройках. Однако они образовывали неправильный четырехугольник с домом на востоке и конюшней на юге. Загородив фургонами промежутки между ними, можно было отразить любое нападение, а в случае крайней необходимости отступить в конюшню.
Приближающиеся шаги заставили его поднять глаза.
— Шалако! Черт меня побери! Откуда ты взялся?
Шалако устало выпрямился, бросил пучок травы.
— Баффало? Далековато от Форт-Гриффина. — Он растер в пыль остатки сухой травы. — Я спустился со Сьерра-Мадре голова к голове с Чато и еще сорока апачами. Во всяком случае сейчас их сорок.
— Шутишь?
— Я уезжаю.
Баффало Харрис выругался.
— Армия даже не знает, что мы здесь! Это ты только что стрелял?
Шалако показал на заднюю луку седла.
— Полюбуйся… Стреляли издали и сбоку, а не то пуля выбила бы меня из седла.
Баффало вложил палец в выемку и тихо присвистнул.
— Да уж!
— Как тебя угораздило связаться с этими разгильдяями?
— Разгильдяями? Ты с ума сошел! Это самая оснащенная экспедиция, какую я только видел! Шампанское, крабы, устрицы… все. Жутко шикарная компания, и, понимаешь, Шалако, лучших харчей я не ел за всю свою жизнь.
— И ради этого ты готов отдать свой скальп. Седлай коня и едем.
