Пастырь пустыни - Брэнд Макс (книги бесплатно .TXT) 📗
Закончив, юноша испытал прилив торжествующей уверенности. В это мгновение он услышал свист, словно над ним пронесся поток стрел. Над головой Ингрэма на невероятной скорости спикировала тень; вьюрка стерло с лица земли; послышался пронзительный, леденящий душу крик, и огромный ястреб, упавший с голубых небес, унесся прочь, унося в когтях маленький комок перьев.
Ингрэм смотрел, как хищная птица грациозно и быстро поднимается в небо, описывая большие круги. Она напомнила ему людей, которых преподобный наблюдал в Биллмэне с тех пор, как приехал — худощавые, с виду тихие мужчины. Однако, вынужденные действовать, они наносили внезапный и смертельный удар. И снова Ингрэм почувствовал нечто большее, чем простую беспомощность; священнику показалось, что он слышит сдавленные смешки своих слушателей, в ответ на его слова о том, что сила и крепкая рука ничего не стоят.
Какой кротости мог он научиться у природы, где маленького жука поедает больший, большего — вьюрок, вьюрка — ястреб, парящий высоко в небе, который, в свою очередь, будет, возможно, сражен поднявшимся еще выше орлом? Однако Ингрэм не собирался так легко пасть духом.
Священник проследил взглядом полет ястреба до самых холодных вершин Сан-Хоакинской гряды, и величие Создателя снова завладело его воображением. Ингрэма переполняли новые идеи, они вели его карандаш с головокружительной скоростью, пока он не исписал несколько листов; и когда священник наконец поднялся и вышел из тени скалы, представ перед лицом слепящего солнца, проповедь, которая преследовала его с момента прибытия в Биллмэн, была закончена.
Возвращаясь в город, юноша то и дело поглядывал на исписанные страницы; и еще не дойдя до своей хижины, мог с уверенностью сказать, что текст крепко отпечатался в его памяти. Ингрэм секунду постоял перед своей дверью, глядя, как ветер несет по улице клубы пыли быстрее, чем скачет лошадь. И пусть идеи, которые пришли ему в голову этим утром, также пронесутся по умам его слушателей и освежат в их душах почти изгладившийся образ Создателя!
Он вошел в свой маленький домик и вздрогнул, увидев фигуру доминиканского монаха, чье грузное тело было одето в давно не стиранную полинявшую черную рясу, подпоясанную длинной веревкой. Монах обернулся и схватил Ингрэма за руку.
— Доброе утро, мистер Ингрэм, — сказал он. — Я брат Педро. Пришел, чтобы поприветствовать коллегу по работе, прибывшего в Биллмэн.
Ингрэму не понравилось слово «коллега». Юный Реджинальд обучался вере, которая не имела ничего общего с Римско-католической церковью; к тому же в этот момент он чувствовал такой подъем духовной энергии, такое презрение к плоти, что для него оказаться в одной упряжке с братом Педро было все равно, что запрячь вместе вола и пегаса.
Поэтому он отвернулся и, перебирая листы проповеди, мысленно прикинул позицию, которую ему следовало занять. Однако преподобный Реджинальд Ингрэм напомнил себе, что пути Господни неисповедимы, и решил заставить себя подружиться с доминиканцем. Евангелие предписывало с утра пораньше воспитывать в себе смирение.
2. Дружелюбный сарыч
Ингрэм предложил брату Педро стул и тем самым получил возможность созерцать туфли своего гостя. Они были сшиты из грубейшей воловьей кожи, но даже этот прочный материал был изношен до дыр. Края монашеской рясы тоже обтрепались, а лысая голова загорела почти до черноты. Видимо, этот человек много времени проводил на открытом воздухе. Сердце юного Ингрэма немного смягчилось.
— Вы читаете философские труды, как я погляжу, — заметил монах.
— А вы разве нет? — довольно резко осведомился Ингрэм.
— Сразу после школы — да, читал, — ответил доминиканец. — Но потом я забросил философию. Она оказалась почти бесполезной для моей работы.
— А! — холодно сказал Ингрэм.
— Нет, — продолжал его собеседник, — не то чтобы философию невозможно было перевести на язык, понятный обывателю; но у меня нет ни времени, ни способностей для такого труда. По работе мне приходится преодолевать большие расстояния, — объяснил он, — и цели моего пути разбросаны далеко друг от друга. — Он показал на свои разбитые туфли.
— То есть вы живете не в Биллмэне? — спросил Ингрэм.
— Я живу в районе площадью сто квадратных миль.
— Да ну! И вы так далеко ходите пешком?
— Иногда меня подвозят на телеге. Но люди в моем приходе очень бедны. Чаще всего мне приходится передвигаться пешком.
— Ужасная трата времени, — посочувствовал Ингрэм.
— Для тех, кто живет, и для тех, кто умер, — произнес доминиканец, — время мало значит в этом уголке земли. Вам доводилось наблюдать за сарычами?
— За сарычами?
— Эти птицы неделю могут провести в полете, без воды, пролетая в день сотни лиг; но если они будут зоркими и терпеливыми, они в конце концов найдут пищу. То же самое со мной. Я перехожу из деревни в деревню, из дома в дом. Но если за месяц мне удается совершить хоть одно хорошее дело, я доволен. Остальную часть времени я выжидаю в полете, если можно так выразиться.
Произнеся эту речь, монах посмотрел на свой круглый живот и довольно рассмеялся; он смеялся, пока не начал сотрясаться с головы до ног.
— Думаю, вы могли бы осесть здесь, — с энтузиазмом сказал Ингрэм. — Здесь живут несколько десятков мексиканцев. Знаете, количество их драк на ножах… прошу прощения, — прервал он сам себя, — я не собирался давать совет.
— А, но вы сделали это! — сказал Педро. — Становясь старше, мы все реже следуем советам и все чаще даем их. Ну, расскажите, что у вас на уме?
Ингрэм посмотрел на собеседника повнимательнее, опасаясь, что над ним надсмехаются, но встретился со взглядом таким чистым и улыбкой такой искренней и детской, что не смог удержаться и рассмеялся в ответ.
— Мне нечего сказать, — наконец объявил он. — Кроме того, что в Биллмэне не останешься без дела ни на секунду.
— В этом маленьком городишке, — сказал Педро, — люди перемещаются так быстро — уходят на рудники и возвращаются, туда-обратно, — что мне удается немногое: только венчать или хоронить их, пока они проходят мимо. Если бы это было обычное поселение, я мог бы купить здесь дом и жить среди этих людей до тех пор, пока не стал бы для них родным братом. Однако рудники наполняют их карманы деньгами. Их хватает на еду и текилу, и кое-что остается на то, чтобы играть в азартные игры или драться из-за них. Головы и руки здешних жителей настолько заняты, что они не нуждаются во мне, за исключением случаев, когда собираются жениться или умереть. Если бы я поселился среди них сейчас, они вскоре забыли бы, что я здесь нахожусь. Я стал бы для них тенью. Но поскольку я прихожу издалека и через большие промежутки времени, я для них кое-что значу. Иногда они ко мне прислушиваются. А большего я и не жду. Я не амбициозен, мистер Ингрэм. Но у вас своя паства, а у меня своя. Мои прихожане будут слушать меня по крайней мере два или три раза за свою жизнь. А некоторые из ваших вообще никогда вас не услышат. Но многие из них могут принять вас в свою повседневную жизнь. Это принесет гораздо больше пользы. Несомненно гораздо больше пользы. А я, увы, должен смириться со своей участью.
Слова монаха были намного серьезнее его манеры разговаривать — произнося свою речь, он улыбался.
— Впрочем, — добавил он, — у меня никогда не было особых талантов. Если не считать талантом способность выслушивать рассказы о скорбях человеческих. Вы, однако, можете более тесно общаться с людьми своего класса и завоевать всеобщее восхищение.
— Почему вы так говорите? — спросил Ингрэм, слегка нахмурившись, как человек, который не любит выслушивать пустые комплименты.
— Вы высокий, — сказал мексиканец, — вы молоды и сильны. Люди здесь грубые, но они не могут позволить себе пренебрегать вами.
С этими словами он показал на маленькую серебряную вазу, стоявшую на самом верху книжной полки, и пару висевших на гвозде боксерских перчаток.
Юный Ингрэм чуть улыбнулся и пожал плечами.
